Стивен Кинг - Двери Между Мирами
Кабы этот Эдди вонзил нож в горло Настоящему Гаду! То-то было бы здорово! Что там – свиней резать! И рядом не лежало!
Эдди устоял перед искушением, но тело Настоящего Гада Детта увидела. Оно дышало, и все равно, тело было самым подходящим словом – никчемная вещь вроде старого джутового мешка, который какой-то кретин доверху набил сорной травой или кукурузной шелухой.
Сознание Детты было уродливо и безобразно, точно грубое растление ребенка, но соображала она еще быстрее и бойчее, чем Эдди. «Настоящий Гад тут все ссаниной с уксусом исходил. Ну, теперь все. Слезай, приехали. Он знает, что я тут, наверху, и единственно, чего хочет, так это унести ноги, покамест я не спустилась и не выдернула их ему из жопы. Правда, его сопливый дружок… у того силенки еще хоть отбавляй, тот еще не натешился вволю, не накуражился надо мной досыта. Этому поганцу неймется подняться сюда, выследить меня и поймать, а как там будет Настоящий Гад, ему похуй. Факт. Думает, дескать, такому жеребцу, как я, безногая черномазая сучка не ровня. Мне, мол, в бега ударяться неохота, мне охота сперва эту черную мандавошку отследить. Вот, дескать, вдую ей раз-другой, а уж потом можно топать, куда зажелаешь. Вот что он, небось, думает, но это ништяк. Все будет в ажуре, сволочь белопузая. Коли ты воображаешь, будто можешь объегорить Детту Уокер, подымись сюда, в эти Овраги, и попробуй. Ты еще узнаешь, золотко, что со мной мудохаться – как против ветра ссать, тут я ас! Ты еще узнаешь…»
Однообразный ход мыслей Детты вдруг прервал некий звук, явственно донесшийся к ней сквозь прибой и ветер: тяжкий грохот револьверного выстрела.
– А по-моему, ты понимаешь это лучше, чем показываешь, – сказал Эдди. – До фига как хорошо понимаешь. По-моему, тебе хочется, чтобы я подошел туда, где меня можно будет схватить, вот что. – Не отрывая взгляда от лица Роланда, юноша дернул головой в сторону двери и, не ведая, что неподалеку кто-то думает то же самое, прибавил: – Знаю, знаю, ты болен. Но, может быть, ты делаешь вид, что намного слабее, чем на самом деле. Может, ты самую капельку филонишь.
– Может быть, – без улыбки проговорил Роланд и добавил: – Однако это не так.
Хотя… отчасти это было именно так.
– Впрочем, от нескольких лишних шагов вреда не будет, правда? Долго орать я не смогу. – Словно в подтверждение правоты стрелка, последний слог прозвучал хриплым лягушачьим кваком. – Но мне необходимо заставить тебя подумать, что ты делаешь… что ты надумал сделать. Раз уж нельзя убедить тебя пойти со мной, возможно, я сумею хотя бы… заставить тебя снова насторожиться.
– Ради твоей драгоценной Башни, – фыркнул Эдди, однако, оскальзываясь и вздымая изорванными теннисными туфлями вялые облачка темной, красновато-бурой пыли, спустился до середины уже преодоленного им ранее участка склона.
– Ради моей драгоценной Башни и твоего драгоценного здоровья, – сказал стрелок. – Не говоря уж о твоей драгоценной жизни.
Из кобуры на левом бедре, повинуясь руке Роланда, выскользнул второй и последний револьвер. Стрелок посмотрел на него с выражением и печальным, и в то же время отстраненно-холодным.
– Если ты думаешь, что сумеешь меня испугать…
– Не думаю. Ты же знаешь, что я не могу застрелить тебя, Эдди. Но мне кажется, тебе действительно необходимо преподать наглядный урок того, как изменилось положение дел. Как сильно оно изменилось.
Роланд поднял револьвер, прицелился – не в юношу, в пустынный океан, где ходили большие волны – и большим пальцем спустил курок. В ожидании оглушительного грохота выстрела Эдди внутренне подобрался.
Ничего подобного. Только унылый щелчок.
Роланд опять оттянул боек. Барабан провернулся. Стрелок нажал на курок, и вновь они не услышали ничего, кроме слабого щелчка.
– Не переживай, – сказал Эдди. – Там, откуда я родом, Министерство Обороны наняло бы тебя после первой же осечки. С таким же успехом ты мог бы…
Но оглушительное «БА-БАХ!» револьвера обрубило окончание фразы так же аккуратно и чисто, как Роланд в бытность свою учеником, упражняясь в стрельбе по мишеням, обрубал с деревьев мелкие веточки. Эдди подскочил. Выстрел мигом оборвал доносившееся с холмов непрерывное рииииииииии насекомых, которые медленно и осторожно возобновили пение лишь после того, как Роланд положил револьвер себе на колени.
– И что, черт возьми, это доказывает?
– Полагаю, что все зависит от того, к чему ты прислушаешься, а что откажешься выслушать, – чуть резковато ответил Роланд. – Это должно доказывать, что среди этих патронов есть и хорошие. Кроме того, это наводит на подозрения – на сильные подозрения – что в том револьвере, который ты отдал Одетте, часть патронов, возможно, даже все патроны – годные.
– Чушь собачья! – Эдди помолчал. – С чего бы?
– А вот с чего: револьвер, из которого я сейчас стрелял, я зарядил патронами с самого низа патронных лент – иными словами, теми, что намокли сильнее прочих – и сделал это просто для того, чтобы убить время до твоего возвращения. Понятно, нельзя сказать, что заряжать револьвер – дело долгое, даже если на руке не хватает двух пальцев! – Роланд рассмеялся, но смех почти сразу перешел в кашель, и чтобы унять его, стрелок прижал ко рту обкорнанный кулак. Когда кашель стих, Роланд продолжил: – Однако после того, как пробуешь стрелять подмокшими патронами, револьвер следует разобрать, а механизм – вычистить. «Револьвер разобрать, механизм вычистить, личинки», – вот первое, что вдолбил нам Корт, наш учитель. Я не знал, сколько времени затрачу на разборку, чистку и сборку револьвера, если у меня всего полторы руки, но подумал, что коль скоро намерен жить и дальше – а я намерен, Эдди, твердо намерен – это лучше выяснить. Выяснить и со временем научиться управляться быстрее, как по-твоему? Подойди поближе, Эдди! Во имя своего отца, подойди поближе!
– Чтобы лучше видеть тебя, дитя мое, – сказал Эдди, делая, впрочем, пару шагов в сторону Роланда. Пару шагов, не больше.
– Когда в первый же раз, как я нажал на курок, грянул выстрел, я чуть в штаны не наложил, – сказал стрелок. Он опять рассмеялся. Потрясенный Эдди понял, что Роланд достиг той грани, за которой начинались горячка и бред. – Первый же «желудь» выстрелил! Но поверь – это было последнее, чего я ожидал.
Эдди попробовал определить, не лжет ли стрелок – и насчет револьвера, и насчет своего состояния. Да, парняга приболел. Но действительно ли так уж сильно? Эдди не знал. Если Роланд притворялся, притворялся он классно; что касается револьверов, Эдди никак не мог сказать, что – правда, что – ложь: опыта обращения с оружием у него не было. До того, как очутиться в перестрелке на хате у Балазара, он за всю свою жизнь стрелял из пистолета, наверное, раза три. Генри, быть может, и разобрался бы, но Генри был мертв… мысль, которая имела обыкновение неизменно заставать Эдди врасплох, наново ввергая в пучину горя.
– Больше ни один не выстрелил, – продолжал стрелок, – я прочистил механизм, перезарядил револьвер и опять прощелкал весь барабан. На этот раз я взял те патроны, что занимали гнезда чуть поближе к пряжкам патронных лент. Те, что должны были отсыреть еще меньше – ведь самыми сухими были самые ближние к пряжкам патроны. Ими мы все время и заряжали револьверы, чтобы добыть еду.
Роланд замолчал, сухо покашлял в ладонь и продолжал.
– Я полностью прощелкал барабан во второй раз и наткнулся на два годных патрона. Я опять разобрал револьвер, снова вычистил его и зарядил в третий раз. Только что у тебя на глазах я трижды спустил курок, проверяя первые три из заряженных мною гнезд. – Стрелок слабо улыбнулся. – А знаешь, после первых двух щелчков я подумал: вот оно, мое окаянное везенье – заполнил барабан одной сыростью. Не слишком убедительная демонстрация получилась бы, а, Эдди? Ты не подойдешь немного поближе?
– Совершенно неубедительная, – отозвался Эдди. – Нет, спасибочки, я думаю, что подходить ближе, чем сейчас, не буду. Какой же урок я, по идее, должен извлечь из всего этого, Роланд?
Роланд посмотрел на Эдди так, как смотрят на слабоумных.
– Да будет тебе известно, я отправил тебя сюда не умирать. Я обоих вас отправил сюда не для того, чтобы вы погибли. Великие боги, Эдди, где твои мозги? У нее револьвер с боевыми патронами! – Стрелок пристально смотрел на молодого человека. – Она где-то наверху, в холмах. Возможно, ты воображаешь, будто сумеешь напасть на след этой женщины и выйти на нее, но, если земля действительно такая каменистая, какой кажется с этого места, удачи не жди. Эта женщина – Детта, а не Одетта! – залегла там наверху, Эдди, залегла с заряженным боевыми патронами револьвером в руке. Стоит мне оставить тебя, как ты отправишься за ней, и тогда она вышибет тебе кишки через задницу.
Он снова судорожно закашлялся.
Эдди не сводил глаз с сотрясаемого кашлем человека в инвалидном кресле. Волны тяжело бились о берег, ветер выдувал свою нескончаемую идиотскую ноту. Наконец он услышал собственный голос:
