Шарон Ли - Агент перемен
Вал Кону казалось, что он парит, едва ощущая успокаивающее давление ткани и кожи на тело. Мысленно он приблизился к области переключения, к глубинам сознания, где он мог задать своему сознанию какую-нибудь задачу или просто заснуть, если ему того захочется.
Его мысли сосредоточились на фиолетовом цвете – конце радуги. За цветом начало формироваться запрещенное, непрошеное. Вал Кон попытался его подавить, но лишь усилил. Последовательность образов была ему знакома: это была одна из программ переподготовки из Лекционного курса – серии пыток и уроков, которые превратили его из разведчика в шпиона. Он запоздало попытался разрушить чары радуги, но оказался заперт в них и вынужден был смотреть. Там. Перед ним. Гибнущие люди. Его объекты. Его жертвы.
Эта программа оценивала эффективность убийств. После окончания подготовки ей не положено было работать.
Однако она оценивала его последний бой.
Мужчина, которому он попал в глаз: это сочтено весьма эффективным. Плечи ползущего человека защищают его сердце и легкие, а попасть в позвоночник трудно.
Полупригнувшаяся женщина. Это просто эффективно: небольшой сдвиг от центра к левой стороне грудной клетки. Даже если рана не смертельная, она будет выведена из строя до конца боя.
Теперь он был уже целиком захвачен анализом: пять, шесть, семь, десять, двенадцать… Каждый выстрел, который он сделал, чтобы спасти Мири, спасти себя. Все эти люди – погибшие и так ярко запомнившиеся. Совсем немного плохих попаданий. Почти нет промахов. Погибшие. Кровь на полу, на стенах. Нож, брошенный в спрятавшегося убийцу, оценен как превосходный удар в данных обстоятельствах. Следовало убить и того мужчину, и ту женщину….
Нет! Это Мири!
Обучающий обзор продолжался, уводя Вал Кона все дальше и дальше в мертвое прошлое.
Переход до мостика убедил Мири сразу в нескольких вещах. Во-первых, ткань ее рубашки давала просто непристойное наслаждение: она была одновременно мягкой, уютной и эротичной.
Во-вторых, только теперь она по-настоящему оценила размеры корабля Точильщика. Она уже успела пройти через комнату, наполовину занятую плавательным бассейном, а наполовину – газоном, и через второе помещение – гигантскую спальню.
В-третьих, она пришла к убеждению, что странные эффекты – цветовые вспышки и меняющаяся расплывчатость окружения – были реальностью. Они ничем не напоминали те галлюциногены, которые она принимала много лет назад, не походили они и на те странные искажения сознания, вызванные попавшим в ногу отравленным копьем.
Успокоенная этой мыслью, она вошла на мостик – и замерла на месте.
У пульта Вал Кона не оказалось.
Она постаралась не обращать внимания на странные цвета пола и стен и радуги, которые то и дело вспыхивали в кристалле, расположенном в центре… Трудно увидеть что-то определенное, когда все вокруг все время меняется. Она еще раз обвела взглядом помещение мостика.
Вон там! Вал Кон лежал на одном из длинных массивных сидений, но вид у него был отнюдь не спокойный. По правде говоря, больше всего он походил на жертву яда: застывший, с четко обрисованными узлами мышц, искривленными губами, крепко зажмуренными глазами.
Мири медленно приблизилась к нему и остановилась рядом, хмуря брови. Она заметила, что у него сжаты кулаки. И он дышал.
– Эй, Крепкий Парень!
Никакой реакции.
– Я к тебе обращаюсь! – сделала она новую попытку, повысив голос.
Ничего.
Она положила руку ему на плечо.
– Ну же, Крепкий Парень, это важно!
Она встряхнула его – сначала слабо, потом сильнее.
– Крепкий Парень! Идти пора!
Приказной тон не сработал, что было весьма плохо. Он вспотел, и непослушная прядь волос приклеилась по лбу. Цвет лица у него был землисто-бежевым.
Мири закусила губу и попыталась найти у него на запястье пульс. Сердце у него билось сильно и ровно, но быстро. Пока все в порядке, но если он в скором времени не очнется, все может измениться.
Она дернула его за руку, заставив сесть, надеясь добиться реакции.
Ничего.
– Вал Кон! – крикнула она, используя свой голос как кнут, превратив его имя в приказ вернуться. – Вал Кон!
Он не отреагировал.
Она выругалась – тихо и с чувством, определив боевой шок, известный иначе как истерический паралич. Она достаточно часто видела его, чтобы знать все симптомы – и способ лечения.
Некоторых людей было легко вывести из этого состояния: достаточно было, чтобы знакомый голос произнес их имя. Другим требовались более решительные меры. Лучше всего работала боль – физическая и безотлагательная.
Она стремительно подалась вперед, крикнув ему прямо в лицо:
– Вал Кон!
Никакой реакции. Даже его быстрое дыхание не сбилось с ритма.
Она отступила на шаг, рассматривая логическую задачу. Несколько подходов гарантировали верную смерть – при условии, что пациент придет в себя так же стремительно и полностью, как те пациенты, которым она помогала в прошлом.
А возможно, он придет в себя на порядок быстрее.
В конце концов она решила ударить его ногой в плечо, надеясь, что при повороте окажется вне его досягаемости.
Она еще раз попробовал его позвать и потрясти – на всякий случай, вдруг боги передумали. А потом она сделала глубокий вдох и резко выбросила ногу, перейдя в поворот сразу же после контакта, подавшись налево…
Контакт потряс ее с силой мощного кнута, заставив содрогнуться и пошатнуться. Левая рука отказала, бессильно повиснув вдоль тела. Он нападал, а она увертывалась. Она поняла, что не успевает уйти от захвата, и когда он ее бросил, она покатилась, гася инерцию с каждым переворотом, прижимая к телу потерявшую подвижность руку, – и врезалась в противоположную стену, вскрикнув от удара.
Издалека до нее донесся звук, который мог быть ее именем.
«Устал, – подумала она заторможенно. – Он устал».
Вот почему она все еще жива.
– Мири!
Она заставила себя открыть глаза и неловко перевернулась, чтобы сесть у стены. Рука все еще ей не повиновалась. Он стоял рядом с ней на коленях, на расстоянии вытянутой руки, и землистый цвет мучительной боли уже сошел с его лица.
– Я в порядке, – сказала она, усилием воли заставляя это быть правдой.
С его лица сбежало выражение ужаса, но глаза оставались напряженными.
– Прости меня… – Он замолчал, тряся головой.
Она попыталась ухмыльнуться, на что он никак не отреагировал.
– Ладно, любой может ошибиться, – проговорила она. Потом поудобнее привалилась к стене и стиснула зубы: к руке стала возвращаться чувствительность. Здоровой рукой она дотронулась до его плеча: – Как насчет того, чтобы принести мне попить, друг?
Он встал и отошел. Она откинулась назад и закрыла глаза, пытаясь по степени болезненности определить, сломана ли у нее рука.
Какое-то непонятное чувство заставило ее насторожиться, и она открыла глаза. Он снова стоял рядом с ней на коленях, молча протягивая кружку.
Вода оказалась холодной, роскошно освежая пересохшее до боли горло. Она поставила кружку на пол рядом с собой. На этот раз ее адресованная ему улыбка была почти настоящей.
– Спасибо.
Он не ответил. Ужас тенью лежал в глубине его глаз.
– Мири, как ты можешь называть меня другом?
– Ну, – признала она, – бывают дни, когда это делать труднее, чем в другое время.
Однако он не принял шутки. Она вдохнула и пошевелила рукой, осторожно сгибая пальцы. Значит, не сломана.
– Тебе следовало улететь без меня, – сказал он ей.
– Я не бросаюсь друзьями, – огрызнулась она. – И ты стоял там, рискнув кровавой баней, потому что насчитал мне меньше стандартного года. А у тебя было еще меньше – и ты об этом не думал! – Она тряхнула головой. – Скажи мне, почему ты это сделал, почему ты спасал мне жизнь последние три или тринадцать раз! У тебя нет причин быть мне другом!
– И я тебе солгала, – добавила она через секунду. – Попыталась убежать и оставить тебя умирать.
– Ты этого не знала. И вполне логично, чтобы моя продолжительность жизни была меньше твоей. Ты вступаешь в бой, сражаешься с противником, которого тебе указали – так же как тебя указали ему, получаешь плату и двигаешься дальше. Если ты встретишься в баре со своим прежним противником спустя стандартный год, или десять, или двадцать, что произойдет?
– Что? Наверное, поставлю ему выпивку, а потом он поставит мне, а над третьей мы пустим слезу по добрым старым временам.
– Вот именно. А окажись в том же положении я, мой прежний противник немедленно возобновит враждебные действия. С каждым заданием у меня добавляется еще один-два врага. Рано или поздно моя удача иссякнет, а моему бывшему врагу повезет, и я погибну. Положение таково, что я уже проигрывающая сторона: три года жизни для шпиона – большой срок.
– Ты хочешь сказать, что ждешь, когда тебя пристрелят? – недоверчиво воззрилась она на него.
Вал Кон покачал головой.
– Нет. Я сделал выбор, кем быть, именно потому, что я настроен на выживание. Я борюсь даже тогда, когда у меня вообще нет шансов. Мне удается сохранять жизнь – каким-то образом, почему-то. Для разведчика – хорошее качество. Для шпиона – очевидно, просто необходимое. – Он наклонил голову. – А ты все еще не ответила мне, почему взяла меня с собой, когда ты меня боишься – и могла улететь одна.
