Уитли Страйбер - Оборотни
– То есть моей. И ты ради этого пожертвовал бы целым городом! А подумал ли ты, чем это обернулось бы для экономики? Отсюда побежали бы тысячи людей, начался бы массовый исход населения. И грабежи. Нью-Йорк – большой город, Уилсон, но, думаю, что ты поставил бы его на колени.
– Пожалуй, и тебя вместе с ним. Люди возвратятся, как только узнают, что оборотни покинули город. Но ты, Герби, уже не вернешься. Ты сгинешь навсегда.
–Надеюсь, что ты ошибаешься. – В голосе Андервуда слышалась горечь.– Сейчас мое самое горячее желание – наподдать тебе хорошенько. Это доставило бы мне настоящее удовольствие.
На сей раз, судя по отбою, Уилсон был уверен, что тот бросил трубку.
– Бог ты мой,– воскликнула Бекки.– Какая муха тебя укусила, что ты в таком тоне разговариваешь с ним?
– Он совсем рехнулся. Впрочем, он всегда был таким. Господи, да он был ненормальным уже тогда, когда половину лета таскался в этих своих тошнотворных плавках. Дурень в кубе.
– Но это не дает тебе права… я знаю, что вы вместе выросли и все такое… Но, боже, ты же все провалишь.
– О чем это вы тут оба говорите, черт побери?
Они с изумлением обернулись на этот обращенный к ним незнакомый голос. Небольшого росточка тип в тесном дешевеньком пальто рассматривал их с несколько натянутой улыбкой.
– Меня зовут Гарнер. Я из «Нью-Йорк пост». А вы инспекторы Нефф и Уилсон?
– Зайдите попозже. Пока мы ни в чем не нуждаемся.
– Но, Уилсон, дай ему хоть…
–Нам ничего не надо!
– Всего один вопрос: почему это доктор Эванс был убит в вашей машине? Что вы на этот счет думаете?
Он так и впился в их лица. Естественно, он и не рассчитывал на прямой ответ. Для него важным было увидеть, как они воспримут его вопрос. Если в этом деле что-то не так, он все прочтет по их лицам.
– А ну выметайтесь отсюда, господин «Я-Все-Знаю». Вы что, оглохли? Прочь!
Репортер быстрым шагом пересек холл, поднялся по лестнице с расплывшимся в улыбке лицом. Блестяще! Чертовски занятная получится история! Сев в машину, он немедленно попросил закрепить за ним фотографа. Было бы неплохо сделать два-три снимка этих копов при выходе их из музея. Отличные кадры, которые могут пригодиться потом.
– Я иногда думаю, а не нужно ли все им рассказать,– заявил Фергюсон после ухода журналиста.– Если бы больше людей было в курсе, это, возможно, помогло бы нам.
–Так идите и растолкуйте им все!
–Ну, для меня это исключено. У меня недостаточно… доказательств. У вас тоже. И поэтому ни вы, ни мы не можем ничего им рассказать. Подождем намеченной съемки этих бестий. И тогда, получив фото, мы сможем обнародовать новость даже в Москве. Но я не буду делать этого преждевременно ради развлечения. Вы только представьте себе: полицейские утверждают, что судмедэксперта убили оборотни! Андервуд будет на седьмом небе от радости.
Говоря это, Уилсон вдруг почувствовал, что полностью выбился из сил. Накопившаяся с ночи усталость неодолимо захлестывала его всего целиком. Он ощутил все усиливавшиеся рези в желудке. В комнате стемнело. В это время года дни стали уже заметно короче, а ночи длиннее. Сегодня вечером луна взойдет поздно. Чего-чего, а темных уголков в городе через несколько часов, несмотря на уличное освещение, будет предостаточно. Весь окружавший его мир вдруг показался Уилсону безумно враждебным. Даже в самой мягкости этого вечера скрывалась подозрительная жестокость. А уж если что-то сильно себе представить, то начинаешь в это верить и на самом деле. То, что казалось цветком, вдруг оборачивается зияющей раной. Быстротекущее время его бесило, неумолимо приближая… момент истины: они погибнут. Он знал это. Ему уготованы те же муки, что и Эвансу: клыки этих монстров вспорют ему живот. То же ждет и Бекки, а ее чудесную кожу разорвут на мелкие кусочки… Сама мысль об этом была невыносима.
У Уилсона всегда был определенный дар предвидения, но в этот момент наступило что-то вроде яркого предчувствия. Он увидел себя стоящим посередине комнаты Бекки; одна из этих тварей в молниеносном прыжке сквозь шторы на окне с лету вгрызается ему в живот. Умирая от боли, он видит, как она в экстазе виляет хвостом. Уилсон будто нырнул в состояние глубокого шока.
– Эй! Приятель, да что это с тобой?
– Бекки?
Бекки тормошила его.
– Полегче, полегче… не так сильно. Давайте посадим его. Это от переутомления. Говорите, говорите с ним. Не давайте ему забыться.
– Уилсон!
–Чт-о-о… да…
– Вы с ума сошли, немедленно вызовите врача! Что это с ним? Он весь обмяк.
– Это от усталости. Он смертельно измотан. Продолжайте разговаривать с ним, и он придет в себя.
– Уилсон, черт, очнись же!
Вместо ответа он привлек ее к себе, обнял, прижался, сдавленно всхлипнул, дрожа как осиновый лист. Его трехдневная щетина царапнула Бекки по щеке, а спекшиеся губы коснулись щек, резко пахнуло от его мятой куртки. Через какое-то время она оперлась о его плечи и отступила; он беспрекословно отпустил ее.
– Черт возьми, до чего все это ужасно.
Фергюсон протянул Уилсону картонный стаканчик с водой, и тот его опрокинул.
–Тьфу, я…
– Спокойно, тебе было плохо.
– Это – реакция на стресс,– сказал ученый,– явление довольно распространенное. Такое часто случается с людьми, пережившими авиакатастрофу или побывавшими в пламени пожара. Если это не навсегда, то пройдет,– с вымученной улыбкой попытался он пошутить. – Я читал статьи по этому вопросу, хотя сам феномен наблюдаю впервые,– как-то нескладно добавил он.
Уилсон закрыл глаза, склонил голову и прижал сжатые кулаки к вискам. У него был вид человека, защищавшегося от неминуемого взрыва.
– Боже, когда это все кончится?
Он выкрикнул это так громко, что царивший в соседнем рабочем зале деловой шум внезапно стих.
– Прошу вас, потише,– сказал Фергюсон,– у меня из-за этого будут неприятности.
– Извините, доктор. Простите.
– Вы должны понять…
– Ну да, ну да. Бекки, я сожалею.
– Да-а, а я тоже.
У него был умоляющий вид, и она ответила ему успокаивающим взглядом.
– Не думай о смерти. А ты весь ушел в нее. Лучше задумайся о… нашем аппарате. Сегодня ночью мы сделаем снимки, и это продвинет наше дело. Фото плюс другие доказательства, и ни у кого никаких сомнений больше не останется.
– И тогда они будут нас охранять?
– Конечно! В любом случае. И на все время. Будет несравненно спокойнее, чем сейчас.
Впервые Бекки осмелилась подумать на эту тему. Каким образом обеспечат им охрану? У нее вдруг засосало под ложечкой: единственный по-настоящему эффективный способ – посадить их за решетку. Может быть, вначале это и даст возможность хорошенько выспаться, но вскоре сделается совершенно невыносимым: она с таким положением свыкнуться не сможет. И в то же время каждая минута, проведенная вне закрытого помещения, будет для них чрезвычайно опасной. Эти мысли неотступно преследовали ее. И неожиданно перед ней ярко предстала картина собственной гибели: интересно, что чувствуют люди, когда их рвут на куски? Безграничный ужас или же какой-то участок мозга обеспечивает облегчение мук?
Основное сейчас – не думать о будущем, заниматься предстоящими заботами. Аппаратом, например. Как солдат на поле боя: сосредоточиться на том, куда попадет следующий снаряд, отвлечься от зловещего свиста пуль, от стонов тех, кому не повезло, пока сам в свою очередь…
Она с трудом оторвалась от этих раздумий и устало сказала:
– Дик, наверное, уже достал аппарат. Почти три часа. Может, поедем ко мне домой и отшлифуем наш план на месте? Ночь предстоит долгая.
Фергюсон еле заметно улыбнулся.
–Я, откровенно говоря, уверен, что она будет захватывающе интересной. Конечно, это опасно. Но, боже мой! Подумайте только о важности научного открытия! Человечество на пороге встречи с другим разумным видом живого на нашей планете. И это будет необыкновенный момент!
Потрясенные инспектора молча рассматривали ученого. Действительно, в силу присущего им образа жизни и способа мышления во всем этом деле они видели только одну сторону – опасность. Но слова Фергюсона приоткрыли и другую грань – удивительное. Разве сам факт существования оборотней не перевернет всю жизнь человечества? Не получится ли так, что вслед за волной ужаса и паники ему придется принять новый для него вызов? Ведь до сих пор оно боролось только с природой, неизменно выходя победителем. А тут оно будет вынуждено смириться с наличием на Земле мыслящих оборотней. И этот вопрос был из категории тех, что не решаются в простой схватке.
Бекки почувствовала себя уверенней. Такое состояние духа ей было более привычным. Она испытывала его всякий раз, когда приходилось расследовать особенно гнусное дело, одно из тех, в которых вы любой ценой стремитесь раскрыть преступление. В тех случаях, когда речь шла об убийце какого-нибудь сбытчика наркотиков или бродяги, полицейские обычно особой прытью не отличались. Но если жертвой оказывался невинный или пожилой человек, а также ребенок, она жаждала поймать преступника. Это было ее личной местью. И слова Фергюсона подействовали на нее именно в таком направлении. Да, и в самом деле настал ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ момент. Человечество еще не ведало, в каком оно очутилось положении, но оно имело право знать это. И если они в ближайшее время и не имели возможности предпринять сколько-нибудь существенные усилия, то люди, во всяком случае, были вправе воочию увидеть своих убийц.
