Алексей Калугин - Всё под контролем
Векслер взмахнул рукой, и в баре мгновенно воцарилась тишина.
– Вернувшись в Департамент, я сдал руководству отчет, которым оно осталось вполне довольно. Славик тоже успешно отчитался перед своим начальством об экспедиции в 1906 год и даже заслужил какое-то поощрение. Вскоре я получил повышение по службе и теперь по большей части работал в департаменте, планируя операции, которые предстояло выполнять другим. Казалось бы, о каннской истории можно было забыть. Но какое-то странное чувство, похожее на зуд в том месте, которое никак не удается почесать, не давало мне покоя. Я не сомневался, что во время встречи в кафе "Морской конек" Марин сказал мне правду. Но при этом я был так же уверен в том, что он рассказал мне не всю правду. Кончилось это тем, что я послал запрос в Шотландскую национальную галерею, в которой по сей день хранится картина "Утро". Ответ, который я получил из Эдинбурга, наконец-то расставил все по своим местам. Мне сообщили, что все это время картина "Утро" кисти неизвестного художника хранилась в запасниках музея, поскольку, по мнению экспертов, она не представляла собой никакого интереса. Но месяц назад с дирекцией галереи связался некий человек по имени Гай Гутар, проживающий на одном из островов Новой Зеландии, и предъявил свои права на картину. У него имелись прошедшие экспертизу документы, из них следовало, что он является единственным законным наследником человека, который в свое время, как выяснилось, вовсе не продал, а лишь передал на хранение графу Витольди картину "Утро". В соответствии с не так давно принятым законом "О праве наследования предметов и изделий, представляющих собой историческую и культурную ценность" господин Гутар не мог заставить музей вернуть ему картину, но зато он имел полное право требовать материальную компенсацию. Картина "Утро" всего лишь раз, в 1977 году, была занесена в официальный выставочный каталог проходившей в Лувре международной художественной выставки. Но благодаря этому она подпадала под действие вышеупомянутого закона. Не случись этого, у господина Гутара не было бы никаких оснований требовать компенсацию за картину, некогда принадлежавшую его далекому предку.
Честно признаюсь, все мои попытки обнаружить связь между Гаем Гутаром и Мариным не увенчались успехом. Но Марин потому и носит титул короля контрабандистов с момента открытия временной спирали, что тщательнейшим образом планирует все свои операции и почти не оставляет следов. У меня нет никаких доказательств, но я убежден, что афера с картиной "Утро" была провернута Мариным не просто из чисто спортивного интереса. Если его и интересовал вопрос, насколько сильное воздействие оказывают на судьбу того или иного произведения искусства внешние условия, то за всем этим стоял еще и вполне конкретный материальный интерес, поскольку сумма компенсации, причитающейся владельцу картины, признанной культурным наследием человечества, может показаться весьма соблазнительной даже далеко не самому бедному человеку.
– В таком случае чего ради Марин решил рассказать вам о том, как он все это устроил? – поинтересовался совсем молоденький инспектор.
– Элементарно, друг мой, – опередив Векслера, ответил ему более старший, умудренный опытом коллега. – Если бы Федор Николаевич не был на все сто процентов уверен в том, что картина возвращена законному владельцу, он бы непременно доложил обо всем произошедшем руководству. А после приватной беседы с инспектором, в которой он вполне убедительно разъяснил ему свои мотивы, Марин мог не опасаться, что в компьютерной сети Департамента появится новый файл под именем "Павел Марин. Контрабанда и мошенничество".
– Совершенно верно, – согласился с выводами инспектора Векслер.
Глава 15
– Но какое все это имеет отношение к Пикассо? – непонимающе приподнял бровь инспектор Егоршин. – Помнится, собирались рассказать именно о нем.
Слушая историю, рассказанную Векслером, инспектор несколько приободрился и воспрял духом. Ситуация, в которой он оказался по вине неловкого стажера, уже не казалась ему настолько безвыходной, что хоть в петлю лезь или с моста вниз головой.
– Все верно, – не стал отказываться от заявленной в самом начале разговора темы Векслер. – Как я уже, говорил, дело происходило в июле 1906 года в Каннах, – Векслер воздел вверх указательный палец. – Прошу обратить на это особое внимание. Как всем нам известно, именно в 1906 году закончился так называемый розовый период в творчестве Пикассо. Начиная со следующего года он уже всерьез берется за кубизм.
Итак, история, начавшаяся в 1906 году, нашла свое завершение только в наше время.
Славику, как оказалось, настолько понравилась наша совместная экскурсия в Канны, что он всерьез начал подумывать о том, чтобы перейти из Отдела экологии в Отдел искусств. Как-то раз, недели через две после нашего возвращения, Славик заскочил ко мне в кабинет, чтобы обсудить эту идею. Мне все это было не особенно интересно, но я, как вежливый человек, указал Славику на свободный стул, не забыв, однако, предупредить о том, что могу уделить ему всего пару минут.
Славик уселся на стул, закинул ногу на ногу и совсем уж было собрался приступить к изложению своих планов, как вдруг взгляд его упал на стену, на которой у меня висел голографический календарь.
– Это он, – только и произнес Славик, не сводя глаз с открытого листа календаря.
В голосе его было столько недоумения, что можно было подумать, будто он увидел у меня на стене портрет улыбающегося генерального инспектора Барциса.
– Черт! – Славик в растерянности быстро провел ладонью по лицу. – Точно! Это он! – произнес он еще раз, уже без каких-либо колебаний, да вдобавок еще и ткнул пальцем в календарь.
Календарь, между тем, был самый обыкновенный, точно такой же можно было увидеть едва ли не в каждом кабинете Отдела искусств, – нам их выдали в начале года вместе с чистыми мемори-чипами. Календарь был посвящен предстоящему юбилею Пабло Пикассо. На открытом листе был размещен портрет молодого Пикассо в возрасте двадцати пяти лет.
Я посмотрел на портрет художника и, не приметив в нем ничего необычного, перевел взгляд на Славика.
– И что с того?
Славик посмотрел на меня. Глаза его возбужденно поблескивали.
– Это, – он снова ткнул пальцем в календарь, – тот самый парень, который на пляже в Каннах стащил у меня майку!
В душе у меня зародилось недоброе предчувствие.
Я переключил стереоэкран компьютера на дублирование изображения в двух плоскостях, чтобы видно было как мне, так и Славику. Запустив каталог Картера, я открыл раздел, посвященный Пикассо.
– Посмотри внимательно на картины, – предложил я Славику. – Не попадется ли что-нибудь знакомое.
Славик недовольно наморщил нос, – несмотря на желание перейти в Отдел искусств, интереса к живописи он не проявлял. Но отказаться было неудобно. Взяв джойстик, он начал быстро перелистывать иллюстрации каталога.
Какое-то время взгляд его равнодушно соскальзывал с одной картины на другую. И вдруг застыл. Точно так же, как в тот момент, когда он увидел на стене портрет Пикассо.
– Это, – тихо, почти шепотом произнес Славик.
– Перед нами на экране была картина "Авиньонские девицы", работа, выполненная Пикассо в 1907 году, его первый эксперимент с направлением в живописи, которое двумя годами позже получило название "кубизм".
Я уже понял, в чем дело, но все же спросил у Славика:
– Этот рисунок был на майке, которую у тебя стащили на пляже? – Славик молча кивнул.
Я выключил экран. И посоветовал Славику даже и не думать о переходе в Отдел искусств.
Мне показалось, что он правильно меня понял.
Глава 16
– Что же получается? – недоумевающе развел руками Егоршин. – Пикассо – плагиатор?
– Круто берешь, – усмехнувшись краем рта, слегка покачал головой Векслер. – А если так, то будь добр дать какое-то обоснование тому, о чем говоришь.
– Ну, здесь все просто, – с демонстративной небрежностью взмахнул рукой Егоршин. – Пикассо увидел "Авиньонских девиц" еще до того, как сам написал картину. Следовательно, он не сотворил что-то новое, а просто воспроизвел то, что видел.
– А каким образом "Авиньонские девицы" оказались на майке?
– Откуда же мне знать, – пожал плечами Егоршин. – Должно быть, какой-то модельер решил, что картина Пикассо будет хорошо смотреться на ней.
– Так, значит, она все же принадлежит кисти Пикассо?
Егоршин хотел было что-то ответить, но, подумав, смолчал.
– Получается, что Пикассо воспроизвел свою собственную картину? – Векслер обвел вопросительным, да при этом еще и немного насмешливым взглядом обступивших его столик инспекторов. – По-вашему, это можно назвать плагиатом?
– Для чего же Пикассо утащил майку? – спросил один из инспекторов.
– Между прочим, на тот момент, о котором идет речь, кубизма вообще не существовало, – заметил другой.
