Сергей Лукьяненко - Звездная тень
– Извини, я буду аккуратнее,– Маша застегнула застежку на бинте так туго, словно все же собиралась меня удавить. С легким удивлением я почувствовал, что от ее волос пахнет духами. Резковатый, совсем не подходящий ей цветочный запах – и все же…
– Они хотели посмотреть на мир Геометров.
– Может быть, они смотрят на него до сих пор? – жестко спросил Данилов.
– Может быть,– согласился я.– Честно говоря, я не вижу беды в этом.
– А теперь куалькуа хочет посмотреть на Тень? – спросила Маша.
– Наверное. Я не вижу иных причин, по которым он стал бы мне помогать.
Снова смешок – в самых глубинах сознания.
– Так твое ли это решение, Петя? – Данилов поднял глаза.– Ты видишь – мы, двое здравомыслящих людей, считаем его неверным. Мы – твои друзья. Веришь? Может быть, нам – виднее? Можешь ли ты отвечать за свои мысли и убеждения? Теперь, когда в тебе – чужой?
– Вы сами настаивали на этом.
– Да, иного выхода не было. А теперь мы говорим другое.
– Дед тоже…
Данилов посмотрел на рептилоида.
– Дед?
– Я здесь, Саша. Я действительно здесь,– медленно произнес рептилоид.– В этом вараньем теле…
– Мне хочется верить,– сказал Данилов.
– Саша, я не знаю,– слова давались нелегко. У меня действительно не было уверенности – даже в себе самом. Не имел я больше права на веру…– Может быть, ты прав. Может быть, заряд из парализатора, ошейник со взрывчаткой – все это проявления дружбы. Только вот видел уже я такую… дружбу. Там, у Геометров. И мы, наверное, недалеко ушли от всего этого. Совсем недалеко.
– Ушли – или отстали? – спросил дед.
– А тут неважно направление… Саша, я одно тебе скажу, будь на моем месте геометр – он бы с тобой согласился. Сразу и без споров. Потому я и не могу так поступить.
– Ты убежден,– тихо сказала Маша.
– Да.
Она кивнула, перебираясь на соседнее кресло, к Данилову.
– Ты загнал нас в тупик,– сказал Данилов.– Так… Петя, ты можешь поверить, что мы отказываемся от силы?
Я молчал.
– Нам все равно не подчинить себе корабль. Без тебя, без Карела. Мы вынуждены помогать тебе.
– Хорошо, я постараюсь поверить.
– Перемирие?
Данилов протянул руку.
Помедлив, я пожал ее. Никаким перемирием это не было, как в конце прошлого века не были залогом мира ядерные ракеты Штатов и СССР. И все же…
– Когда мы прибудем в Ядро?
– Чуть больше суток полета.
Улыбка Данилова была горькой.
– Петр, тебя не пугает эта пропасть?
– Расстояние?
– Нет, технология. Ты отказываешься от союза с расой, способной за сутки преодолеть полгалактики.
Я только покачал головой.
Ты все-таки бит, Данилов. Давным-давно… тем украинским офицером, или американским военным советником, что направил в атакующий штурмовик ракету. Тогда ты еще был способен на безрассудство. Твой самолет разворачивался над теплым, вонючим лиманом, вонзался в чернеющее небо, внизу полыхал док, скрученный вакуумными зарядами в такую кашу, что сталь и бетон научились гореть.
И удар, встряхнувший штурмовик, оказался гибельным не только для самолета. Болтаясь в воздухе над перепуганным городом, сжигая парашют, пытаясь уйти – ты терял, по капле терял что-то неуловимое. Нет, ты не разуверился в грубой силе – как следовало. Ты ощутил нехватку силы в себе. Поверил, что права будет всегда более сильная сила – как права оказалась ракета «skysoldier» перед СУ-67 «fireshadow»…
– Это очень мало, Саша,– сказал я.– Полгалактики – слишком мало для того, чтобы сдаться.
Данилов устало посмотрел на счетчика.
– Можешь торжествовать, Хрумов. Это и впрямь твой внук. Не по крови – так по воспитанию.
Очень странно просыпаться, когда тебя будят изнутри… Извини, что вторгаюсь в твой сон… Это походило на ту зыбкую грань между явью и сновидениями, в которых
придумываются самые странные вещи, когда все кажется удивительно
достоверным и реальным. Уже не сон – потому что я помнил побег с «Гаммы»,
чувствовал боль в шее, знал, что в соседнем кресле спят, обнявшись, Данилов
и Маша, а между нами «бдит» краем сознания рептилоид. И все же не
явь – какой-то сонный морок еще окутывал разум.
Словно в сплошной темноте передо мной повисло мерцающее, говорящее облако.
Куалькуа? Ник Ример, я должен получить объяснения. Корабль. Электронный разум, зажатый в ловких тисках. Разум, не знающий
то, что он разумен… Я слушаю, борт-партнер. Ты не тот, за кого себя выдаешь.
Это все-таки случилось!
Меня охватил даже не ужас – а тягучее, ледяное отчаяние. Так проваливаешься, теряешь способность к сопротивлению, когда получаешь удар с совсем неожиданной стороны. Когда выхода нет. Рыцарь поехал на бой с драконом – а не получилось. По пути ему встретился мелкий грабитель и вогнал в щель доспехов узкий ржавый стилет. И вот лежишь, силясь поднять тяжелый меч, предназначенный для истребления чудовищ, истекаешь кровью в своей железной скорлупе – а случайный враг уже шарит в твоем багаже…
Я не буду тебе мешать. Что?Ты не принадлежишь к нашей цивилизации,– все так же скучно и
терпеливо повторил корабль,– все определяющие факторы подходят, но всеони фальсифицированы. Однако… Кажется, и машины умеют колебаться.
Однако такая ситуация не предусмотрена прямо. Ты… ты и не совсем
чужой. Ты принял в себя Ника Римера. Ты – что-то новое. Непредусмотренное.Я вынужден решать самостоятельно. Затаив дыхание, балансируя на грани сна и яви, я ждал.
Ты не желаешь зла Родине. Ты не совсем свой – и не совсем чужой. Я неимею прямых инструкций для данной ситуации. Я решаю – не мешать. Как ты раскрыл меня?
Я спросил, уже понимая, каков будет ответ. Мысли не лгут. Петр Хрумов, ты понимаешь, сколько в тебе от НикаРимера?
Нет. Не знаю. Достаточно много, чтобы я мог считать тебя человеком. Ты умеешь мыслитькак мы. Ты разделяешь нашу логику – пусть и относишь ее лишь к своему
миру. Значит – ты наш. Нет!Да. Твое отрицание лишь подтверждает факт. Тебе неприятно лишь то, что
Родина, а не Земля, обладает большим могуществом. Это единственное, чтомешает тебе принять наш путь развития. Мысли не лгут, Петр Хрумов. Я молчал – если можно сказать это о сне.
Еще одно, будущий друг. Ты считаешь, что я скован ограничениями. Что ясчитаю окружающее игрой воображения – и потому не проявляю свободы воли. Да...
Это не так. Мир – действительно игра моего воображения. Ты не можешьдоказать мне обратного. Значит – это так. На этом мы закончим общение. Почему?
Мы приближаемся к той точке пространства, где расположена одна из
планет Тени. Первая планета, которой достигли разведчики Родины. Дальше ты
можешь действовать так, как считаешь нужным. Во благо Родины. И во благоЗемли… Меня выбросило из сна. Толчком, ударом – будто компьютер корабля,
натешившись общением, отвесил мне хороший ментальный пинок.
Судорожно вдохнув полной грудью – все это время я почти и не дышал, дернувшись в кресле, я попытался собраться с мыслями.
Во-первых… уже приближаемся?
Вряд ли я проспал бы так долго сам по себе. Видимо, корабль, как и во время путешествия к Родине, счел нужным погрузить меня – да и всех остальных пассажиров, в сон.
И за время этого сна хорошенько порылся в моих мыслях.
А во-вторых…
Нет, это вообще что-то неслыханное! Компьютер, страдающий субъективным идеализмом! «Существую лишь я, все остальное – мои мысли»!
Если, конечно, мне не снился сон… Нет, это не было сном. Куалькуа!
Я захохотал. В соседнем кресле заворочался и поднял голову Данилов. Недоуменно посмотрел на меня.
Хватит с меня такого! Два существа подряд, вторгающиеся в мое сознание – это уже слишком!
Я не вторгаюсь. Я наблюдаю. Для нашей расы давно уже нет необходимости
в активной деятельности – она не принесет ничего нового. Единственное, что
мы себе позволяем, это помогать всем – всем без исключения расам – в
распространении во Вселенной. Это оказалось ценой развития – разница между
действием и бездействием практически стерлась. Ситуация с компьютерами
Геометров несколько иная и имеет лишь внешнее сходство с нашим поведением.
Они ограничены заданными извне правилами, но считают эти барьерысобственным решением. – Так что же тогда,– я не заметил, как заговорил вслух,– все едино?
Жесткие барьеры, в рамках которых корабли Геометров считают себя разумными,
и безграничная свобода – которая стерла для вас потребность в
активности – результат один?
Теперь на меня смотрели все. Проснулась Маша. Рептилоид вышел из транса, в котором решал абстрактные загадки мироздания.
Все едино. Что тебе не нравится, Петр? Ведь в конце концов все сводится
к свободе. К свободе познания, к свободе развития. Если свободадостигнута – пусть даже в тюремных застенках, что в том плохого? – Тогда не стоит жить,– сказал я.
– Петр! Что с тобой? – резко окликнул меня Данилов. А это ты решай для себя сам. Неужели ты действительно надеешься, чтобудущее человечества – лишь сегодняшний день, протянувшийся в вечность?
