Орсон Кард - Око за Око (Eye for Eye)
Я оглянулся посмотреть, есть ли кто позади.
– Мы их потеряли!
– Тебе лучше знать.
Протянувшись назад своим полем, я попытался понять, где преследователи, и, хотя они были здорово заряжены, на этот раз я их едва почувствовал.
– Они все движутся по разным дорогам.
– Значит, кого-то из них мы потеряли, – сказала она. – Но не всех. Сам понимаешь, они не отстанут.
– Понимаю.
– Ты сейчас главный приз.
– А ты – дочь Исава.
– Черта с два. Я прапраправнучка Джекоба Йоу, которому случилось обнаружить в себе биоэлектрические способности. Это, знаешь, как если у тебя хороший рост и сила, значит, ты можешь играть в баскетбол. Просто природный талант, ничего больше. Но он свихнулся и занялся кровосмешением во всем своем семействе, и у них появились всякие дурацкие идеи насчет «избранного народа», хотя все это время они оставались самыми обыкновенными убийцами.
– А дальше? – спросил я.
– Ты ни в чем не виноват. Тебя некому было научить. И я тебя не виню.
Но дело все в том, что я сам себя винил.
– Они просто темные, неграмотные люди, – продолжала она.
– Но моему деду надоело читать Библию и убивать чиновников из налогового ведомства, шерифов и всех остальных, кто им мешал. Ему хотелось понять, почему мы такие. А кроме того, он не хотел жениться на той девке, что для него выбрали, потому что он, мол, не особенно «пыльный». Пришлось скрываться. Они отыскали его и пытались убить, но он снова сбежал. Потом женился. Выучился на врача, и его дети выросли с убеждением, что необходимо понять эту силу. Тут ведь все, как в старых байках про ведьм, которые, если разозлятся, могут напускать порчу или еще что-нибудь в таком духе. Может, они даже не знали, что делают это. Привораживать, приманивать – это, худо-бедно, все умеют. Люди, которых возглавляет папаша Лем, делают это лучше всех, потому что они добивались результата направленной селекцией. И мы должны их остановить, понимаешь? Мы должны помешать им полностью овладеть своими способностями. Потому что теперь мы знаем о них больше. Тут все тесно связано с процессами самоисцеления. В Швеции уже пробовали лечить опухоли, меняя направления токов. Рак, понимаешь? Прямая противоположность тому, что делал ты, но принцип тот же самый. Понимаешь, что это значит? Если бы люди папаши Лема научились управлять своими способностями, они могли бы стать не убийцами, а целителями. Может быть, нужно просто делать это не со злостью, а с любовью.
– А тех маленьких девчонок в приютах вы тоже убивали с любовью? – спросил я.
Она ничего не ответила и продолжала гнать машину.
– Черт! – сказала она спустя какое-то время. – Дождь пошел.
Дорога намокла, и мы чуть снизили скорость. Я оглянулся – позади снова маячили фары. Далеко, но я их все-таки видел.
– Они нас опять догоняют.
– Я не могу ехать по такой дороге быстрее.
– Их дождь тоже замедлит.
– Не при моем везении.
– Пожар, наверно, погаснет. Там, в городке.
– Это уже не имеет значения. Они переберутся на новое место. Ты с нами, и теперь они знают, что мы их засекли.
Я извинился за то, что причинил столько хлопот, а она говорит:
– Мы не могли допустить, чтобы ты погиб. Я просто должна была попытаться тебя спасти.
– Зачем? – спросил я. – Зачем вам это нужно?
– Если хочешь, могу и так сказать: если бы ты решил остаться с ними, я должна была тебя убить.
– Знаешь, – говорю, – ты прямо богиня милосердия. Потом подумал немного и добавил:
– А вообще ты не лучше их. Ты, как они, хочешь от меня ребенка. Я вам только на расплод и нужен – как племенной самец.
– Если бы нужен был только для этого, – сказала она, – я бы сделала все, что требуется, еще там, на холме, сегодня утром. Вернее, ты бы сам все сделал. Вообще-то мне следовало тебя заставить: если бы ты решил остаться с ними, единственной нашей надеждой стал бы твой ребенок, которого мы вырастили бы приличным человеком. Однако, оказалось, ты и сам приличный человек, так что убивать тебя не пришлось. Теперь мы сможем изучать тебя и узнаем много нового – ты ведь самый сильный из живущих обладателей этого дара. – Так прямо и сказала.
– А вам, – говорю, – не приходило в голову, что мне не захочется, чтобы меня изучали?
А она в ответ:
– Может быть, то, что тебе хочется или не хочется, не имеет никакого значения.
И тут в нас стали стрелять. Дождь все еще поливал, но они все-таки нагнали нас настолько, что уже можно было стрелять. И у них неплохо получалось: первая же пуля, которую мы заметили, пробила заднее стекло, просвистела между нами и оставила дыру в лобовом. Стекло пошло трещинами: стало тяжело смотреть на дорогу, мы еще больше снизили скорость, и соответственно они подобрались еще ближе.
Однако спустя несколько секунд мы миновали еще один поворот, и я увидел в свете наших фар, как из машины впереди выскакивают люди с оружием. «Наконец-то», – сказала она. Я понял, что это люди из ее компании и мы почти спасены. Но тут кто-то из людей папаши Лема попал, нам в колесо или, может, она на мгновение отвлеклась, потому что через лобовое стекло почти ничего не было видно, и машина потеряла управление. Мы заскользили, слетели с дороги и перевернулись, должно быть, раз пять, как в замедленной съемке: машина переворачивается снова и снова, двери распахиваются и открываются, лобовое стекло крошится и рассыпается на мелкие осколки, а мы висим на ремнях и молчим, только я бормочу: «О боже, о боже…» Потом мы наконец во что-то врезаемся, останавливаемся с чудовищным рывком, и все замирает.
Я слышу, как журчит вода, и думаю, что это, наверно, ручей. Можно будет вымыться. Только это никакой не ручей, а вытекающий из бака бензин. Затем откуда-то издалека, с дороги, доносятся выстрелы. Неизвестно, кто в кого стреляет, но я понимаю: если победят те, поджарить нас в горящем бензине будет для них самое милое дело… Выбраться из машины было несложно: двери отлетели, так что через окно лезть не нужно.
Машина завалилась на левый бок, и, поскольку дверь придавило к земле, я говорю:
– Придется вылезать отсюда.
У меня хватило ума схватиться за крышу машины, когда я отстегивал ремень. Затем я подтянулся, выбрался наружу и сел на крыло, чтобы, протянув руку, помочь ей выбраться.
Только она продолжала сидеть на месте. Я закричал на нее, но она даже не ответила. Я подумал, что ей конец, но тут заметил «искры». Странно, что я не видел их раньше, но, наверно, просто не присматривался. Зато теперь, хотя они едва светились, я их заметил сразу: свечение было слабое, но «искры» двигались быстро-быстро, словно она пыталась сама себя исцелить. Бак все еще булькал, и вокруг воняло бензином. На дороге по-прежнему стреляли. Но я видел достаточно аварий в кино и понимал: даже если нас никто не подожжет специально, машина все равно может загореться. Понятное дело, мне совсем не хотелось быть рядом, когда это случится, и не хотелось, чтобы она оставалась внутри. Только я не представлял, как спуститься вниз и вытащить ее наружу. Я в общем-то не слабак, но и не мистер Вселенная.
Казалось, я сидел целую минуту, прежде чем понял, что совсем не обязательно тащить ее через мою дверь: с таким же успехом я мог вытянуть ее вперед, потому что ветрового стекла не было вовсе, а крыша промялась всего чуть-чуть. Под крышей стояла трубчатая рама, и нам здорово повезло, что кто-то до этого додумался. Я спрыгнул с машины. Дождь, наверно, только-только кончился, потому что под ногами было мокро и скользко. Впрочем, не знаю – может, это от пролившегося бензина. Я обежал машину спереди, сбил ногой остатки лобового стекла и влез до пояса в машину. Протянул руку, отстегнул ремень и, ухватив ее под мышки, потянул к себе, но руль мешал вытащить ноги. Казалось, это будет тянуться вечно. В общем, ужас. Я все время ждал, что она вот-вот задышит, а она по-прежнему не дышала. Мне стало страшно и обидно; я только и думал о том, что она должна жить, что ей нельзя умирать, что она спасла мне жизнь, а теперь погибнет. В конце, концов она выскользнула из-под рулевого колеса, и я оттащил ее подальше. Машина, кстати, так и не загорелась, но кто мог знать, чем все кончится?
Да и не думал я в тот момент ни о чем другом – только о ней. Она лежала на траве, бездыханная, вся обмякшая, шея, как веревка, гнется, а я держу ее и плачу, злой и испуганный. Я накрыл нас обоих «искрами», словно мы один человек, целиком накрыл, плачу и твержу: «Живи, живи!…» Даже по имени не мог ее назвать, потому что до сих пор его не знаю. Меня всего трясло как в лихорадке и ее тоже, но она вдруг задышала и тоненько так захныкала, будто кто-то наступил щенку на хвост, а «искры» все текли из меня и текли, и я чувствовал себя так, словно из меня все силы высосали – как мокрое полотенце, которое отжали и швырнули в угол, – а дальше уже я ничего не помню. Только вот, как проснулся здесь…
– На что это было похоже? Что ты с ней сделал?
– Это вроде как… Когда я накрыл ее своим свечением, я словно взял на себя то, что должен был делать ее собственный организм. Я ее как бы лечил. Может, у меня возникла такая идея, потому что она говорила об этом по дороге в машине, но когда я ее вытащил, она совсем не дышала, а потом вдруг начала дышать. Мне нужно знать, вылечил я ее или нет.
