Ирина Лазарева - Сокрытые в веках
Он углубился в лес, погрузившись в тягостное раздумье. Впервые в жизни он был растерян и не знал, что делать. Сомнений он никогда не испытывал. Сомнения и душевные метания – удел слабонервных слюнтяев и истериков, но не настоящего мужчины, считал он. Он привык все тщательно взвешивать, обдумывать, единолично принимать решение, и раз что-то для себя решив, шел к намеченной цели без колебаний. Много раз он ошибался и умел свои ошибки исправлять, при этом всегда твердо знал, как поступать – и когда воевал, и когда умирал, когда занимался политикой или с присущей ему железной хваткой управлял семейным бизнесом. Теперь он оказался в тупике, из которого не мог найти выхода, что само по себе явилось для его деятельной натуры ошеломляющим ударом.
Воспоминание о страданиях, которые он невольно причинил девушке, безмерно им любимой, терзало его душу и возмущало разум. Это было неправильно, несправедливо и жестоко. Сердце его было полно горечи, отчаяния и болело, как свежая рана. Изнемогая от душевных мук, он не замечал, что уходит от места стоянки все дальше и дальше.
Тем не менее, благостный погожий день постепенно разгонял изводящую тоску. Извилистую тропу обступал бестревожный лес. В душистой хвойно-лиственной чаще пели птицы. Воздух был пронзительно свеж и струился сквозь затейливую вязь ветвей на траву и корни деревьев наполненной мельчайшими блестками дымкой. Маруф напился студеной воды из ручья, охладил пылающую голову и почувствовал, что боль в груди отпускает.
Между тем стало смеркаться. Солнце скатилось за вершины холмов. Лес потемнел и таинственно зашептал кудрявыми кронами.
– Надо возвращаться, – сказал он себе, – видеть ее, быть с ней рядом – это сейчас самое главное.
Он повернул назад, но скоро понял, что не имеет ни малейшего представления, куда идти. Шума прибоя не было слышно, и это означало, что он сильно отдалился от моря. Куда бы он не сворачивал, лес становился все сумрачнее и непроходимее. Он снова сменил направление, двигаясь наугад, и забрел в дремучие лесные трущобы, сплошь заваленные буреломом. Деревья здесь росли так густо, что не пропускали солнечного света. На земле кое-где чахлыми островками выбивалась трава. Листья на колючих кустах пожухли и бумажно шуршали, ломкие усохшие ветки больно хлестали по лицу и цеплялись острыми шипами за одежду. Пахло прелью, ноги поминутно проваливались в глубокие колдобины.
Потемки все сгущались, на небе засветились первые трепетные звезды, и проглянул узким серпом ущербный месяц. Маруф обрадовался: он умел ориентироваться по звездам. Определив, где должно находиться море, побежал, не разбирая дороги, в нужном направлении, но, пробежав всего каких-нибудь тридцать шагов, внезапно получил чудовищный удар по затылку. Ночной лес вспыхнул и разлетелся на бешено вертящиеся куски. Маруф сделал еще один неуверенный шаг и, проваливаясь в глухое черное бесчувствие, грянулся оземь.
Глава 10
Маруф очнулся и открыл глаза. Он лежал в обширной скалистой пещере с высокими сводами. Кругом безмолвствовал гнетущий полумрак. Из пропадающих в кромешной тьме глубин тянуло промозглой сыростью. Откуда-то сверху призрачно сочился рассеянный свет и падал бледным полукругом на земляной пол, усыпанный трухлявыми листьями. На серых стенах лежали привольными пластами ржавые подтеки. По углам, в скопившихся черных тенях, копошилось сонмище летучих мышей. То и дело они срывались со своих насестов и, хлопая кожистыми крыльями, перелетали из одной впадины в другую.
Маруф поднял голову и ощутил резкую боль в затылке. Все тело ныло, как если бы его долго били ногами. После нескольких неудачных и болезненных попыток ему удалось приподняться и сесть, прислонившись спиной к неровной стене. Рубашка на нем была разорвана, будто кто-то драл ее когтями. Голова адски болела – он дотронулся рукой до волос и ощутил тепло свежей крови на ладони.
В левом дальнем углу что-то заворочалось, словно там перекатывался сгусток подземного мрака; в лицо пахнуло могильным холодом.
– Кто здесь? – крикнул Маруф.
Своды пещеры язвительно подхватили звуки его голоса.
Из густой темноты выдвинулась громадная фигура и остановилась в нескольких шагах от ослабевшего пленника. Что это было за существо, Маруф понять не мог. Гигант этот имел вид человека, но был более двух метров ростом и невероятно широк в плечах. Одежда его состояла из засаленных лохмотьев, волосы спадали до пояса бесцветными космами. Из этой спутанной гривы выступало лицо, какое едва ли может присниться в ночном кошмаре: серо-коричневая кожа казалась корой древнего заскорузлого дерева, белки глаз были налиты кровью, а зрачки пусты и тусклы. Весь его ужасающий облик был полон грозной силы; страшное лицо дышало застарелой злобой.
– Ну что, очухался, жалкий человечишка? – проговорило страшилище жутким голосом, от которого у любого встали бы дыбом волосы.
Но не таков был Маруф. Опытный боец, он умел мгновенно реагировать на неожиданную опасность и теперь примеривался к противнику и оглядывал пещеру, чтобы оценить ситуацию.
– Кто ты и почему напал на меня со спины, как недостойный нечестивец? – спросил он, и живительный гнев вознес его на ноги.
В ответ чудовище оскалилось желтыми зубами и разразилось сатанинским смехом.
– Ты, презренный червь, смеешь задавать мне вопросы? Твое дело – сдохнуть, причем так, чтобы доставить мне побольше удовольствия своими мучениями. Обожаю наблюдать, как вы, людишки, корчитесь перед смертью, прежде чем я оттяпаю вам башку. Жить тебе осталось несколько минут, так что не трать времени на трепотню. А может, будешь просить меня о пощаде? – глумливо ощерился гигант.
– Не дождешься! – выкрикнул Маруф и бросился на врага, рассчитывая внезапным натиском добиться преимущества.
Будь его состояние менее плачевным, может, этот закаленный в боях воин и сумел бы постоять за себя, но предательское головокружение, ватные ноги и обвисшая левая рука заранее обрекли его на неуспех. Гигант, презрев выпад Маруфа, даже не сдвинулся с места, а лишь протянул руку и, схватив его за горло, отшвырнул назад через всю пещеру. Маруф пролетел по воздуху, ударился об острые выступы стены и скатился на холодный пол. Разум его помутился, спину пронзила жестокая боль, но через минуту, спотыкаясь и падая на колени, он нашел в себе силы подняться и снова рванулся к врагу. Тот нанес ему сокрушительный удар в лицо, от которого у бедняги посыпались искры из глаз.
Однако недруг его не знал, с кем имеет дело. Смельчак отдышался, выплюнул кровь из разбитого рта и опять набросился на обидчика. Через секунду, сраженный очередным страшным ударом в грудь, он вновь оказался на полу. Мозг его взорвался, как разбитое вдребезги зеркало, он попробовал встать, упал, затем, цепляясь за стену, с трудом утвердился на ногах, постоял, хрипло и часто дыша, отыскивая затуманенным взором цель, и снова ринулся в бой.
Но тверд и могуч был безжалостный противник. Исходил он неукротимой ненавистью и свирепой мощью и играл с Маруфом, как хищник с полупридушенной добычей. Доблестный воитель в другой раз взвился под потолок и грохнулся ничком на землю, обливаясь кровью. Он распластался на стылом полу и лежал тихо, без движения. Левая рука уже омертвела, но правой он нащупал камень, вонзившийся при падении в бедро, вырвал его из раны и замер, как в засаде. В голове у него шумело, звон и свист в ушах мешали слышать неотвратимо надвигающиеся шаги; тем не менее, когда злодей приблизился, он вскинулся и в исступлении нанес гиганту резкий удар камнем в колено. Яростный вопль потряс зловещее нутро пещеры. Тучи летучих мышей заметались под сводами, задевая косматую голову чудища. Маруф не упустил миг его замешательства, собрал воедино осколки воли и врезался ему головой в живот, оставив на истлевшем рубище кровавый след. Враг лишь пошатнулся и лязгнул зубами. Опомнившись, он убийственным ударом огромной ноги отфутболил Маруфа в другой конец пещеры. Удалец рухнул навзничь и зашелся надсадным кашлем, захлебываясь кровью из отбитых легких.
Встать он больше не смог. Обессилев, с гибельной решимостью ждал он последнего удара; в измученном сознании роились обрывки мыслей, почти незрячими, залитыми кровью глазами он следил, как нависает над ним каменной громадой беспощадный палач.
Великан меж тем не торопился прикончить свою жертву. Он сгреб Маруфа чудовищной лапой за рубашку и, держа на весу, словно тряпичную куклу, принялся с любопытством его разглядывать как неизвестную разновидность доселе не заслуживающей внимания твари.
– А ты храбрец, – сказал он с удивлением. – Другие бились в истерике лишь от одного моего вида, ползали в ногах и клянчили о помиловании своей никчемной жизни.
Он разжал руку, и Маруф упал у стены, словно куль с мукой. Припав израненной спиной к режущим камням, он сидел, поникнув головой как надломленный колос. Смерть была рядом, заглядывала сбоку пустыми глазницами и ехидно гримасничала в лицо.
