Кристофер Сташеф - Чародей и сын
— Эстер! Не будь такой гордячкой! Помни о том, что смирение — это добродетель, которая украшает каждого из нас.
Эстер опустила глаза.
— Хорошо, сестра, — проговорила она, отвернулась и села на свое место на траве.
Вторая монахиня снова обрушилась на Нейла.
— Изгони ненависть из своего сердца, Нейл Агинсон! Знаю, знаю, что у тебя на уме, но говорю тебе: если ты не сумеешь смириться и наполнить сердце любовью, если не изгонишь из него ненависть, то будешь вечно жариться у сатаны на сковородке!
Нейл потупился, понуро опустил плечи. Казалось, правда, что он просто притворяется послушным.
— Бойся похоти, — строго проговорила старшая монахиня. — Бойся искушений плоти. Я знаю, что у тебя на душе. Я видела, как ты таращишься на Эстер.
Эстер покраснела. Она сидела, наклонив голову над грифельной доской, напряженная, испуганная.
— Очистись от нечестивых помыслов! — продолжала разглагольствовать монахиня, обвиняюще подняв руку — а может, и угрожающе. — Изгони из своего сердца даже следы похотливости, чтобы пламя желаний не ввергло тебя в геенну огненную, где Бог выжигает всю нечистоту из душ смертных — выжигает вечно!
Магнус обратил внимание на то, что чем чаще монахини говорят о вечности, тем больше это слово теряет для него значение. Еще он удивлялся тому, почему ни одна из монахинь ничего не сказала насчет похоти Томасу — или они обе думали, что Эстер влепила парню пощечину за разговорчики?
— Прочти «Богородице Дево, радуйся!» десять раз!
Рука монахини опустилась, будто хлыст. Она грозно наставила на Нейла указательный палец.
Нейл, едва сдерживающий возмущение, склонил голову и зашевелил губами. Монахиня одарила его ледяным взглядом и отвернулась.
Она нарисовала на доске два больших круга и обернулась к ученикам.
— Что это такое? — вопросила она.
Ученики ответили сдавленным хихиканьем.
— Молчать! — Монахиня свирепо уставилась на детей. Она побагровела, возмущенно выпучила глаза. — Что вы себе вообразили? Такие маленькие, а уже такие развращенные! Гарольд! Что я нарисовала?
— Ну… Ну… Два кружка, сестра, — промямлил мальчишка лет восьми.
— Лжешь, мерзавец! — взвизгнула монахиня и с чувством стукнула указкой по грифельной доске, которую держал на коленях малыш. Он успел отдернуть пальцы в последнее мгновение. Монахиня взвыла: — Ах вот как? Вот как? Хочешь избежать наказания, назначенного тебе Богом? Нет, ты не сможешь отвернуться от Божьего наказания, а если будешь пытаться, оно вернется к тебе вдесятеро более суровым! Томас, держи его за руки!
Парень с готовность подскочил к малышу. В уголках его губ пряталась довольная ухмылка, но он сдерживался, хотя глаза выдавали его радость. Монахиня десять раз ударила по пальцам малыша указкой, не обращая внимания на его слезы, и отвернулась.
— Пусть ответит тот, кто вчера внимательно слушал урок. Авила!
— Вче… Вчера, — забормотала девочка, — вы говорили вчера про круги, сестра.
Указка взметнулась и ударила девочку по щеке.
— А о Боге я не говорила, Авила? Я не говорила, что Бог — это нечто целое, самодостаточное? А круг разве не целое — сам по себе? — Она развернулась к доске и ткнула указкой в большой круг. — Это Бог!
Кто-то из учеников приглушенно хохотнул, но перед пристально наблюдавшей за детьми старшей монахиней были серьезные, без тени улыбки лица. Только у некоторых ребят подрагивали плечи.
Вторая монахиня предприняла еще одну попытку.
— Зачем Бог создал нас?
— Для… того, — залепетал какой-то мальчик, — ч-чтобы у него были игрушки и чтобы Он играл в них.
— Что?! Ты думаешь, что Бог-ребенок? Нет, нет! У Него нет времени на игры — и ни за что бы Он не осквернил Небеса смехом и криком. В тебе сидит бес, Рори! Ты будешь исповедоваться и получишь наказание, пока другие будут обедать! Нет, Бог создал нас, чтобы мы любили его и служили ему, чтобы Ему было кого любить — ибо если ты не будешь любить Его, он швырнет тебя в самую глубь геенны огненной! Теобальд!
Десятилетний мальчик испуганно уставился на монахиню.
— Ч‑что, сестра?
— Ты шептался с Харлем!
— Нет, сестра! Я только поглядел на него!
— А он — на тебя, и еще вы долго гримасничали и кривлялись. Это так же гадко, как шептаться, и даже хуже, потому что вы хотите рассмешить других и отвлечь от Слова Божьего! Вы останетесь, когда все пойдут домой, и будете скрести пол в школе! — Она развернулась к доске. Похоже, пыталась успокоиться. — А теперь… Теперь давайте поговорим о милости Божьей. — Она взяла указку и ткнула ею в большой круг. — Это будет Бог Отец. — Затем она нарисовала лучи, исходящие от большого круга. В итоге получилось нечто похожее на солнце. — А это — Святой Дух, проявление любви Бога к нам.
Вдруг она резко обернулась.
— Теобальд! Что это ты насупился?
Озадаченный взгляд тут же сменился затравленным.
— Но… Но, сестра… Разве Святой Дух — не отдельно от Бога?
— Нет, тупица! Как же Святой Дух может быть отдельно от Бога? Святой Дух для Бога — это как моя любовь к тебе, а твоя — ко мне!
Мальчик не смог до конца совладать со своим лицом. Было видно, что монахиня его не убедила, но все же он постарался изо всех сил, чтобы не выказать этого. Монахиня оценила его старания и отвернулась к доске.
Магнус глубокомысленно кивнул. Верования этих людей согласовывались с их церковной службой. К каким бы христианам они себя ни причисляли, католиками они не были. Адепты римского католичества верили, что Святая Троица — это Бог, единый в трех лицах, и эти три лица существуют отдельно друг от друга, как листочки трилистника клевера, но при этом более едины, чем все растение целиком. А эта монахиня фактически утверждала, что Святого Духа не существует. Дальнейшие объяснения только утвердили Магнуса в этой мысли.
— Этот Святой Дух, в знак желания Бога иметь сына, окутал Деву Марию и затеплил в ней чадо. Это чадо появилось на свет в Рождество и было наречено Иисусом Христом. Поэтому он стал сыном Бога — но только не ошибайтесь и не считайте Христа Богом! Он был человеком, только человеком — святым, и даже более чем святым. Он был совершенным человеком — и все же лишь человеком.
Дети сидели смирно и слушали, казалось бы, внимательно. Но некоторые все же со скукой глазели по сторонам. Они явно слышали об этом раньше.
И Магнус тоже. Это называлось Ариановой ересью.
— И Бог наполнил Марию Своей Любовью, которую мы называем Святым Духом, — принялась подводить итог монахиня. — И Христос родился… Герман! Не распускай руки! — Она наклонилась над беднягой-мальчишкой, чья рука потянулась к «конским хвостикам» девочки, сидевшей впереди. Указка пребольно ударила мальчика по пальцам. Он взвизгнул, а монахиня со вздохом обратилась к своей старшей напарнице: — Да что такое сегодня творится с этими детьми? Неужто мы ослабили нашу бдительность? Уж не прокрался ли дьявол между ними, покуда мы учили их? Зачем он явился? И как?
— Не дьявол, — возразила старшая монахиня и устремила взгляд на Магнуса поверх голов учеников. — Но там стоит какой-то незнакомец и давно следит за нами. Это из-за вас, молодой человек, эти дети так распустились!
Магнус подумал и решил, что монахиня, пожалуй, права — вот только причину плохого поведения детей она определила неверно.
— Я должна попросить вас удалиться, — заявила старшая монахиня и направилась к Магнусу. — Если вы желаете поговорить с нами о вере в Бога, мы с радостью ответим на ваши вопросы — но после того, как закончится урок.
Чем ближе подходила к Магнусу монахиня, тем более неуверенной становилась ее походка. Он встретил ее невеселой усмешкой, а глаза у него сверкали так, что она не выдержала и остановилась футах в десяти от него. Как только она остановилась, Магнус учтиво поклонился.
— Не стану мешать вам, сестра. Конечно, я уйду.
Он развернулся и направился к лесу — честно говоря, с облегчением и даже, пожалуй, с радостью.
Сделав десяток шагов по подлеску, Магнус свернул в сторону и вышел к тропинке. Он оглянулся, посмотрел на школу — думал, что отец стоит где-нибудь там. Но нет, отца не было видно — только ученики и монахини. Магнус озадаченно сдвинул брови, оглянулся на лес — нет, и там отца тоже не оказалось.
Что ж… Может быть, отец выказал ему доверие, решил, что с ним ничего дурного не случится. Магнус улыбнулся и вернулся в деревню.
Отца он обнаружил на лужайке посередине деревни. Род держал в руке ковшик и о чем-то болтал с крестьянкой. Магнус вспомнил о том, что прежде отец частенько переодевался жестянщиком, и улыбнулся, оценив хитрость своего старика — ну нет, не старика, конечно, просто более старшего и многоопытного человека. Он подождал, пока отец и женщина закончат разговор. Род собрал инструменты и собрался уходить. Только тогда Магнус подошел к нему.
