Андрей Белянин - Сотник и басурманский царь
Юсуф, конечно, мало что во всём этом понимал. С одной стороны, он был рад, что его берут в настоящий поход. С другой, какая уж тут честь для джигита станицы грабить? Там же, наверное, не только казаки, но ещё и женщины, и старики, и дети. Неужели у них тоже надо всё отобрать и в этом смысл всего подвига? А он-то по наивности думал, что за сожженные аулы воевать надо с регулярной русской армией, нет?
Ну хорошо, дяде виднее, он человек опытный и настоящий вожак, вон как его все здесь любят и уважают…
Так вот, покуда разбойники лесные сами себя к завтрашней битве настраивают, шкуры неубитых медведей друг с дружкой шумно делят, мы с вами в ту самую станицу и вернёмся. Ночь ведь ещё, а ночи в степи тихие, долгие, глубокие, только комарики кусачие да гром далёкий спать мешают. Однако же в хате сотника шаги детские слышны, вы ж помните, что были у дядьки Андрея две дочки – старшая Ксения и малая Дашка. Ну, та самая, что сеструху большую мамке заложила насчёт поцелуев с Митькой за мельницей. Вспомнили? Так вот о них и речь пойдёт…
Ещё до рассвета вскочила Дашка со своей кроватки да осторожно, чтоб сестру не разбудить, к мамке прокралась. Встала рядышком, за плечо маму теребит…
– Ты чего, Дашенька? – проснулась сотникова жена. – Сон страшный приснился?
– Нет. Я к папке хочу.
Подняла её Настасья к себе на кровать, обняла, одеялом укрыла, вздохнула понимающе:
– А как я к твоему папке хочу… Ничего, не бойся, он скоро приедет.
– Да где ж его черти носят?
– Ты как об родном отце говоришь?! А по губам?!
– А мне Ксюшка сказала, что ты так сказала – «где его черти носят»…
– Та-а-ак… Ксения! Вижу, что не спишь, а ну иди сюда! Ты чему малую учишь, а?
– А что я? Сразу я, чуть что… – зевая, подошла дочка старшая и с другого бока к маме угнездилась. – Ничего я такого не говорила, врёт она…
– Я вру?! – аж подпрыгнула младшая. – Я не вру! И про Митьку за мельницей не вру, и про Сашку за забором, и про Петьку на скамейке, и про…
– Ябеда!
Как кинется старшая Ксения Дашку подушкой бить, та он неё по кровати кругами бегает, визжа счастливо. Жена сотникова терпела-терпела, да и сгребла обеих в одну охапку. Поприжала так, что пискнули, и по разным углам развела.
– Так, всё! Покуда батьки дома нет, я за него! Вона нагайка на стене висит, долго спрашивать не буду, отхожу за милую душу. А ну, кайтесь обе…
Перепугались сестрицы, друг на дружку косятся, а ссориться более не решаются. Да тут уже и рассвет золотой в оконце пробился, а с рассветом донеслась издалека удалая походная казачья песня…
Астраханские казаки
Да астрахански казаки!
Отечеству служат,
На границе разъезжают,
Ни о чём не тужа-ат!
Просветлели лица у всех троих…
– Папка вернулся-а-а!!!
И впрямь, только одеться да причесаться успели, как возвращается в станицу казачий отряд. Высыпали люди навстречу. Впереди атаман на боевом коне, рядом денщик его верный, за ними и сотник со товарищами. Обнимают жёны мужей, дети отцов, старики сынов храбрых. Кто плачет от счастья, кто смеётся в радости, кто дитя малое к себе на седло поднимает – расти, казак!
Удачей военный поход закончился. Все живы, хоть не все здоровы. Однако ж раны-то сабельные зарастут, дело привычное, а средь казаков лишь тот атаман особым уважением пользуется, что не только победы одерживает, но и станичников в бою не теряет. Сколько взял от матерей, стольких и верни – вот тогда тебе настоящая честь и слава…
Сотник-то у своих ворот с коня спрыгнул, старшей дочери поводья передал, жену милую к сердцу прижал, а малая уже и сама на шею лезет к папке.
– А меня мамка отругала!
– Да за что ж отругала-то?
– А я всю правду сказала про Ксюшку, которая с парнями целуется!
– Вот оно как?! – выгнул бровь сотник, посмотрел на старшую, та аж до ушей краской залилась. Снова к младшей обернулся: – Но ябедничать тоже нехорошо. Права мамка: сестру старшую уважать надо. Иди мирись.
Посмотрели друг на дружку девчонки, принахмурились, потом сами со смеху прыснули и обнялись! Вот и вся ссора исчерпана, кабы всегда так, проблем в семейной жизни на порядок меньше было бы…
Дома, ясное дело, умыться бы и за стол, позавтракать, да сотник от трудов военных вздремнуть решил. Со степи-то выехали ещё до солнышка, так пару часов доброго сна отчего ж не урвать на рассвете? Поцеловал он дочек, прилёг на кровать, одеялом прикрылся, да и придремал. Жена Настасья подошла к нему осторожненько, чтоб половицами не скрипеть, в щёку чмокнула, обернулась и палец к губам приложила:
– А ну, тихо вы, сороки! Папка с похода усталый, ему выспаться надо.
Да куда там… Обе красавы вновь на кураже, шило в одном месте свербит, ни пить, ни есть не хотят, на одной скамье сидят, за столом ложками дерутся.
– Она первая начала!
– А чего она опять врёт, что я с…
– Я сказала, цыть обе! – строгим шёпотом рыкнула на них мать. – Ксюшка, ты ж старшая, тебе умнее быть положено! Дашка, отпусти косу сестры, оторвёшь – никто замуж не возьмёт!
Ну а те мартышки не обращают внимания на мамку, продолжают себе безобразничать, ручки сложили невинно, а сами ногами босыми друг дружку под столом пихают. Жена сотникова бельё нестираное в корзину сложила, подняла – тяжело, да куда же без стирки-то?
– Я на реку. А вы… вот только разбудите мне папку…
И в энтот миг роковой как рухнули обе дурынды на пол вместе со скамьёю! Грохоту на всю хату! Сотник, не просыпаясь, руку из-под одеяла выпростал да на стену указал. А на стене казачья нагайка висит, плетёная, суровая…
– Так, девоньки, – жена прошептала. – Уходим тихо. И все!
Все трое, друг за дружкою, на цыпочках к дверям направились. И правда, не буди лихо, пока тихо. Пусть уж лучше выспится казак, чем с недосыпу недовольный ходить будет, под горячую руку попадать кому охота…
Вышли из хаты мамка да старшая сестра, а Дашка малая подолом юбки на пороге подзацепилась, освободилася да дверью, видать, чрезмерно и хлопнула. От хлопанья того метла упала, стол задела, со стола за метлой скатерть поползла, а на скатерти крынка с молоком стояла. Недолго…
Бдз-дынь!!! – об пол хряпнулась вдребезги.
Сотник с полусна-полудрёмы так и вскочил, как подброшенный. Да прямо босыми ногами в лужу молочную! Равновесия не удержал, вместях с половиком мокрым навзничь брякнулся и башкой об стенку! А на подоконнике горшок с геранью от того стенного сотрясения тоже, видать, самоубийством покончить решил – прямо сотнику по лбу!
Лежит он, бедный, ноги в молоке, тело в синяках, голова в чернозёме с кустиками зелёными, тихо думает про себя: «Вот и выспался ваш папка…»
А семейство его к тому моменту уж из станицы к реке успешно лыжи навострило. От матушки-Волги по земле астраханской тысячи рукавов да ериков тянутся. Уж и не припомню, как этот назывался, да и важно ли? Главное дело, что отошли они от станицы подальше, зато там место на излучине, и вода почище, и скотину на водопой не сюда гоняют. Разложились на старых мостках с бельём, жена сотникова кофту сняла, осталась в нижней рубахе белой да юбке. Сестра старшая мамке полоскать помогает, а малой такая работа ещё не по силам, в воде гимнастёрка казачья ох как тяжела…
– Дашка-а! – мать ей кричит с берега. – Ты там цветочки у леса пособирай, да только далеко не уходи!
– Хорошо-о! Я рядом!
И впрямь куда не надо не лезет, собирает ромашки на опушке, себе венок на голову сплести. А жена сотникова за другую дочь берётся, всё ж доподлинно выяснить надо…
– Ну и как тебе Митька?
– Какой Митька?
– Да тот самый, с которым ты за мельницей целовалась. Может, его родителям к нам уже сватов засылать надо?
– Да мы всего разок, в щёчку. – Ксюшка вновь красная стала, но не врёт матери. – Не надо никаких сватов, дурак он и зубы не чистит…
– А с Сашкой да Петькой тоже в щёчку?
– В щёчку!
– Ой, смотри, скажу папке, он тебя нагайкой-то поучит. Целоваться после свадьбы надо.
– А можно подумать, ты с папкой до свадьбы не целовалась?! – съехидничала Ксения.
– Эх, да мы с твоим папкой… – мечтательно отвлеклась жена сотника, но вовремя опомнилась. – Ты вон помогай давай, а не болтай зря! Валик для белья взяла?
– Нет, я думала, ты взяла. Ты ж мне не сказала.
– Ох уж, думала она! Как с хлопцами целоваться, так она не думала, а как валик взять, так памороки?! Марш в хату за валиком!
– Ну, мам… пусть Дашка сбегает!
– Дашка! Даш-ка-а-а! – обкричалась мать. – И эту мелкую как половой тряпкой смыло. Ну а ты чего встала? Я кому говорю, марш за валиком!
Надулась старшая, подол подоткнула, да и припустила в станицу. Папка добрый, пожурит да простит, а у мамки рука тяжёлая, проще уж и впрямь самой сбегать…
В станице мирная жизнь течёт своим чередом. Казаки, из похода вернувшись, отдыхают по хатам, на главной улице детишки в догонялки играют, девки от колодца воду на коромыслах несут, старики на завалинках кости греют, меж собой о былых временах балакают. В небе синем голуби парят белые, утречко душевно и ясно, ничего беды не предвещает, а беда близко…
