Татьяна Андрианова - И грянул в Хренодерках гром…
Дед Тарасюк проживал в избе-пятистенке. Огорода сроду не сажал, а пробивался тем, что ему приносили просители. Надо отметить, что худобой дед никогда не отличался, отчего сам собой напрашивался вывод, что либо благодарность за помощь была внушительной, либо он умудрился освоить иные источники питания организма, например, от солнца.
Селяне ввалились дружно, чуть не вынесли дверь и слегка своротили косяк на сторону. В избе оказалось так накурено, что хоть топор вешай – ни за что не упадет. Сам хозяин деревянного строения восседал на старом шерстяном ковре, сложив ноги по-басурмански, и курил длинную трубку с удивительно вонючим зельем, от которого у вошедших тут же заслезились глаза. Дом Тарасюка не был рассчитан на такое количество гостей, и скоро в нем не только встать, но и дышать было невозможно. Задние ряды напирали на передние, передним же деваться было некуда, и те, кого угораздило застрять в дверях, изрядно намяли друг другу бока. Но ни попасть внутрь, ни выйти наружу не смогли и выжидающе затихли, возмущенно пыхтя, как группа ежей. Оставшиеся снаружи сельчане тоже желали приобщиться к жизни Хренодерок, потому плотно обступили избу, с любопытством заглядывая в окна. Некоторые тут же пострадали, получив оконной рамой по лбу – кто-то сильно возжаждал свежего воздуха и распахнул створки, чтобы глотнуть кислорода.
Молодежь, которой стоять на месте в такую чудесную погоду смерти подобно, отыскала где-то балалайку и устроила танцы с частушками. Тренькала балалайка, девки с парнями выступали друг перед другом, притопывая в такт, с хохотом кружились в хороводе. На них шикали, но только подзадоривали на новые выдумки. Парни притащили телегу, насажали в нее девок, ухватили оглобли и помчали с ветерком.
В это время Панас прекратил наконец кашлять, судорожно вдохнул свежий, пахнущий цветущими садами воздух и вперил взгляд в Тарасюка. Хозяин избы никуда не спешил – смолил себе трубку, пускал дымные кольца в потолок да усмехался в длинные висячие усы. Выцветшие белесые глаза Тарасюка страшно уставились на вошедших, вгоняя их в нервную дрожь.
– Здрав будь, – запоздало поздоровался голова, чувствуя себя под взглядом примерно так же, как в далеком отрочестве на правеже у батьки.
– И тебе не хворать, – ответил Тарасюк, выпуская очередное ровное, словно нарисованное, кольцо.
Они еще некоторое время потаращились друг на друга. Дед помогать голове строить диалог явно не собирался. Мужчина робел, переминался с ноги на ногу, отчего успел всего за пару минуть оттоптать ноги окружающим. Народ шипел, толкался локтями, но деваться в тесном пространстве было некуда, потому приходилось терпеть, хотя цензурных слов не у всякого хватало.
– Ты, Тарасюк, сродни колдунам… – осторожно начал Панас и замер.
Тарасюку никто в лоб не объявлял, кем он слывет в деревне. Прежде всего потому, что четкого определения никто не знал, а «обладатель корявой страховидной раковины» звучит как-то странно. Но хозяин дома возражать и возмущаться не спешил, из чего мужчина с облегчением сделал вывод, что может продолжать излагать путающиеся в голове мысли.
– Значит, того… – многозначительно расширил глаза Панас.
– Чего – того? – тут же заинтересовался Тарасюк, выпуская дым уже из ноздрей.
– Того самого… – не отступил от своего голова.
– Понятно, – глубоко вздохнул дед, и собравшиеся разом позавидовали ему: дышать в прокуренном спертом воздухе им удавалось через раз, мелкими вдохами. – Ты, голова, или нормально объясни, зачем пожаловал, да еще с компанией, либо иди… – Он выдержал выразительную паузу, явно подбирая слова, куда же именно отправить Панаса и товарищей, чтобы и обидно никому не было, и убрались наконец. А то уже пол затоптали до невозможности. – Иди домой да речь подготовь и на бумажку ее запиши для ясного, стало быть, изложения.
– Красиво завернул! – восхитился кто-то, сильно стиснутый в дверях, но на него шикнули, и он заткнулся.
– Дождя бы нам, – грустно молвил Панас, глядя на удивительно розовые пятки Тарасюка, торчащие из штанин.
«Надо бы потом его спросить, чем он ноги мажет, чтобы натоптыши свести да трещины чтоб не беспокоили. Ишь, ступни-то какие! Прямо как у ребеночка грудного, розовые да гладкие», – толкнулась в голову мысль.
– Дождя? – удивленно вскинул брови дед. – А что же к ведьме не идете? Она вам дождик завсегда организует, даже с молнией, если попросите.
– Так это… – занервничал голова, как засидевшаяся девка перед нежданным уже сговором. – С ведьмой-то мы как бы того… в контрах.
Тарасюк нахмурился, явно осуждая позицию головы относительно Светлолики. Как известно, с ведьмой враждовать, что медведя-шатуна злить – неизвестно, куда кинется, но хорошего точно ничего не выйдет.
– С ведьмой дружить надобно, а ты с нею расплевался. Нехорошо это, – выдал вердикт дед.
– Да кто ж спорит, – загрустил голова. – Я с ней вообще не ссорился, она сама осерчала.
– Ага, – доброжелательно хихикнули сзади. – Мы ее только живьем в землю зарыли, а когда она выбралась, хотели избу ее сжечь.
Панас развернулся было предъявить зубоскалу кулак величиной со среднюю голову, но в тесноте съездил Тараму по лбу. Парнишка ахнуть не успел, как обмяк в чьих-то руках в беспамятстве.
– Ты бы, голова, потише руками размахивал, – настоятельно посоветовал Тарасюк. – А то еще покалечишь кого-то. Ладно, помогу я вам. Скажу способ верный, а о цене потом сговоримся.
– Вот спасибо, уважил, – поклонился в пояс голова благодетелю, и еще один селянин, неосторожно стоящий сзади, пал жертвою оттопыренного филея. – Ты же знаешь, за ценой мы не постоим. В разумных пределах, разумеется.
– Понятное дело, – усмехнулся в усы Тарасюк. – Ты вот что, найди мне двух женщин, чтобы в самом соку были да дети у них имелись. Плуг, в который пару быков запрягаете, притащи да сбрую. Все это к реке, значит, волоките. Как притащите, так и начнем…
Он еще договорить не успел, как селяне резво рванули выполнять поручение.
Река имелась неподалеку от Хренодерок. Звалась она Закавыка, так как имела весьма своенравный характер, переменчивое русло с семью загибами на версту, а по глубине где-то курица пешком перейдет, а где-то и до дна не донырнешь – глубоко.
На берег явились дружно, всем селом. Даже пришлые притащились. Охота им поглазеть, как принято вызывать дождь в Хренодерках. Опыт они, видишь ли, перенимают. Плугов притащили аж пять штук на выбор. Бабы выбрали из своих рядов Параскеву, как самую авторитетную и при этом еще в соку (Рагнеда взяла самоотвод по причине преклонных лет), а мужики все до одного проголосовали за Алкефу. Рыжеволосая сердцеедка кокетливо похихикала, но согласилась. Ожидали только самого затейника, и он не заставил себя ждать. Явился не спехом, в широких, подпоясанных затейливым шнуром штанах, длинной, расшитой по рукавам и вороту косоворотке, босой и с кнутом в руках. Народ заинтересованно загудел. Интересно же, что этот затейник придумал.
Светлолика тоже дожди накликала. Но у нее участия всего народа не требовалось. Сама походит, побурчит что-то невразумительное под нос, посмердит зело вонючим дымом, на пятке повертится – и вот он, дождик. Никакого тебе зрелища, глянуть не на что.
– Вот что, бабоньки, – сразу приступил к делу дед, видимо, времени даром терять не желал, дел дома припасено было немало. Все уважительно склонили головы. У всех дома осталась скотина, пригляду требующая, дети, которых кормить надобно, и прочие дела, требующие если не неусыпного бдения, то хотя бы вдумчивого почесывания затылка. – Вы, значит, юбки до колен подоткните да разуйтесь, чтобы зря обувь в речке не портить. Ща из вас лошадей делать будем.
– Лошадей… – удивленно вздохнула толпа.
Эвон как дед загнул. Ежели бы раньше знать, каждую посевную к нему б бегали. Баб, их как в урожайный год яблок, – с лихвой. А вот лошадей в хозяйстве нехватка большая.
Однако Панас забеспокоился. Параскеву было жаль. Вдруг Тарасюк с заклятием напутает и супругу назад не воротит? Где же он еще такую разумную жену сыщет? Она, конечно, бранится иногда, как без этого. Но все-таки своя, родная. Сколько лет душа в душу, и на тебе – копытами с гривой обзаведется и ржать начнет. Ни поговорить с ней, ни семок полузгать.
– Ты там того… без этого, – насупился он. – Женку мою в целости верни.
Зарделась Параскева: сколько лет бок о бок, а супругу все еще небезразлична.
– Да что с ней сделается? – фыркнул Тарасюк, не разделявший опасений головы. – Вот речку перепашем, и вернется назад живехонька и здоровехонька.
Народ оживился. Всем стало интересно посмотреть, как речку пахать станут. Селяне рассредоточились по берегу. Благо на его склоне вполне можно было найти место на свой вкус и зоркость зрения. Самые предприимчивые достали жареные семечки и принялись их лузгать, вводя окружающих в грех зависти.
