Евгений Щепетнов - Монах. Шанти
Андрус подошел к мешку, примерился и легко, будто тот ничего не весил, положил на плечо, даже не изменившись в лице. Дойдя до полки, аккуратно снял мешок и уложил на то место, куда велел Урхард. Беата шумно выдохнула и слизнула с губы капельку крови – она сама не заметила, когда прикусила губу. Поморщилась и восторженно уставилась на невозмутимого Андруса.
Урхард же довольно крякнул и кивнул:
– Силен. Говоришь, драться умеешь? А чем докажешь? Сможешь меня свалить?
– Смогу, – спокойно ответил Андрус. – Сейчас?
– Ладно, верю, верю! – улыбнулся лавочник. – Не хватало еще рубаху напачкать! Но худой ты – это просто невозможно! Надо тебя откормить. А то соседи скажут, что я жадная скотина и работника голодом морю! Серебреник в неделю, стол, комната, и… вот что, работник… Если у моей дочери вдруг живот начнет на нос налезать по твоей милости, я тебе башку откручу. И заверяю – тебя ничего не спасет. Понял?
– Па-а-ап! Ну ты чего?! – обиженно воскликнула Беата, срываясь с места. – Какую ерунду говоришь!
– Молчи! – Урхард рявкнул так, что ошеломленная Беата застыла, не в силах что-то сказать. – Я знаю, что говорю! Я тебя всю жизнь баловал, да, видно, слишком избаловал! Ты меня слышал, Андрус? Ты меня хорошо понял?
– Слышал и понял, – серьезно ответил мужчина, глядя в глаза своему будущему работодателю. – Я не хочу причинить вашей семье ни малейшего вреда, клянусь!
– Надеюсь, – так же серьезно произнес купец, из глаз которого куда-то исчезла вся веселость. – Ты мне нравишься, и не хотелось бы, чтобы ты пропал в Лесу.
– Пап, я на тебя обижена, – резко сказала Беата и выскочила из кладовой.
Урхард проводил ее взглядом, слегка улыбнулся и буркнул:
– Коза балованная! Смотри, отвечаешь за нее! Защищай ее, береги. Я за нее весь мир убью! Она любит тебя, а ты человек непонятный, пришлый, странный и опасный. Потому может наступить момент, когда я решу, что ты опасен, и тогда берегись. Между нами не должно быть недомолвок, потому я говорю все без затей.
– Я ценю это, – кивнул Андрус, – и, повторюсь, ни в одном уголке моей головы нет мысли причинить вам вред. Я буду стоять за вас, как за свою родню. Клянусь.
– Тебе сколько лет?
– Не знаю, – беспомощно развел руками Андрус. – А на сколько я выгляжу?
– Хм… лет на тридцать… нет, двадцать пять. Если бы тебе убрать шрамы, седину – точно лет на двадцать пять. Будем считать, что так и есть. Речь у тебя правильная, похоже, что ты где-то обучался. Читать умеешь?
– Нет, – усмехнулся Андрус. – Говорить умею, а читать нет.
– Странно… такое может быть, когда кто-то грамотный учил тебя языку, но забыл научить письму… Оп-па! – Урхард хлопнул рукой по колену и ухмыльнулся. – Я догадался! Ты говоришь, как моя дочка, даже с ее выражением, даже ударения кое-где ставишь, как она! Может, ты вообще из другого мира? И наш язык тебе в диковинку? Вот потому ты говорить умеешь, а писать нет! Ведь тебя этому никто не обучал!
– Ну… может быть, – пожал плечами Андрус, – вполне возможно. Но я ничего не могу сказать по этому поводу. Насчет грамоты – я попрошу Беату, пусть научит меня писать. Мне ведь жить надо как-то будет… когда я покину ваш дом. Грамота пригодится.
– Пригодится… – нахмурился Урхард, глядя на возникшую в дверном проеме жену.
Адана смотрела обвиняюще, как богиня возмездия. Постояла секунд десять, потом холодным голосом сказала:
– Андрус, иди к себе. Мне с мужем поговорить нужно.
– Мы еще не договорили! – вскинулся купец, сдвинув пышные густые брови, но женщина лишь кивнула:
– Иди-иди, парень, отдохни.
Андрус, улыбнувшись про себя, поднялся и вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Тут же послышался приглушенный голос хозяйки, но он не стал прислушиваться. По большому счету это не его дело. Андрус знал, что долго на этом месте не задержится. Обживется и в путь. Сколько проживет тут – неизвестно. К Беате его тянет, это точно. Но скорее он видит в ней свою сестренку, чем любовницу или жену. И уж точно не будет ломать ей жизнь, даже если она сама этого хочет.
– Ты чего на девчонку насел? Она рыдает у себя в комнате! С ума сошел? Девчонка только оживилась, расцвела, а то совсем затосковала! А ты?! Чего ты ей там наплел?
– Молчи! Ничего не наплел! Все правильно! Она так и норовит запрыгнуть в постель к этому парню! Я его – а больше ее – предупредил!
– Ты большой, сильный и… глупый. Все чего ты добился – расстроил дочь. А если они захотят прыгнуть в постель, так и так прыгнут. Да и к лучшему!
– Чего ты несешь? – Урхард навис над женой как утес. – Ты чего вообще говоришь?! Как язык-то повернулся?!
– Сядь. – Голос Аданы был спокойным и бесцветным, как вода горного ручья, и таким же холодным. Урхарда как из ведра окатили, он как-то сжался, будто сдулся, и сел рядом с женой на скамью, положив здоровенные клешнястые руки на колени. – Урх, наверное, у меня не будет больше детей. Надо это признать, а мы с тобой всегда мечтали о маленьком, о мальчишке. Ты говорил, что будешь учить его стрелять из лука, бороться, точить ножи и драться, а еще – он будет помогать тебе в работе. Я старею. Ты стареешь. Наши потуги ничего не дают. И не дадут. И ты это давно уже знаешь. Наша дочь влюбилась – в незнакомого парня, который оказался на ее дороге. И это первый раз, когда она кого-то полюбила. Ты знаешь, как Беа относится к деревенским парням. Они и вправду не стоят ее ногтя – грубые, тупые увальни. Этот парень другой, я чувствую в нем силу, но при этом – порядочность, доброту, основательность. Он будет защищать нашу дочь до последней капли крови, я знаю. Сердце мое чует. Ты сам такой, и я тебя выбрала именно поэтому – ты надежный, ты умный, ты самый лучший! Помнишь, ко мне сватался племянник главы клана? Как они угрожали моим родителям, если я не пойду за него замуж? А я выбрала тебя. Несмотря на опасность. И возможно, убила этим своих родителей…
Женщина сразу как-то постарела, ее лоб прочертили глубокие морщины. И если до того она выглядела лет на тридцать пять, сейчас она напоминала старуху, прижатую годами, несчастьями и бедами.
– Ты думаешь, их…
– Да. Отец справился бы с лошадьми, как бы они ни понесли. У них у всех были сломаны шеи – вроде как при падении. Но это вранье. Их убили. В отместку мне.
– Ты никогда мне не говорила! – Голос Урхарда был хриплым, а руки сжались в кулаки. – Не говорила!
– Я не хочу, чтобы ты мстил. Запрещаю это делать. Это мои родители, мой брат, мое несчастье, и только я могу распорядиться своим горем. Я рассказала тебе это только потому, чтобы ты понял, насколько сильно я тебя любила и люблю. А еще – потому что нам нужно принять решение.
– Ты хочешь выдать Беату за этого парня? – устало прикрыл глаза Урхард. – А ты его-то спросила?
– Не спросила. И не спрошу. И ты не спросишь. Наша дочь решит сама, что ей делать. Если она решит зачать от него ребенка, это будет наш ребенок. Наше дитя. Она взрослая женщина, и мы не вправе указывать ей, как поступить, даже если мы и говорим обратное. Мы можем только посоветовать ей, как правильно сделать. И если Беата решит, что будет правильно именно так, мы не будем ей перечить. Что касается Андруса – возможно, он когда-то уйдет. Но мы должны сделать так, чтобы ему не хотелось от нас уходить. Понимаешь? Все сделать!
– Давай-ка мы вначале посмотрим, что он собой представляет. А потом уже…
– Посмотрим, – улыбнулась Адана и сразу стала снова моложавой, красивой. – Но если все-таки…
– Да-да, не убью я его! И уж тем более ее! – ворчливо фыркнул Урхард. – Должен же я был соблюсти дочь?!
– Должен. Ты свое дело сделал, теперь пусть боги решают. – Адана потянулась к мужу, обхватила руками его за голову и, упершись лбом в его лоб, тихо сказала: – Люблю я тебя, буйный бородач! Не знаю, сколько нам осталось на свете, но я тебя всегда буду любить. Даже тогда, когда ты станешь старой развалиной.
– Чего это – развалиной?! – ухмыльнулся Урхард, целуя пухлые губы жены, похожие на губы дочери как две капли воды. – Я никогда не буду развалиной! Всегда буду молодцом!
– Ты всегда молодец… мой герой! – Адана прижалась покрепче, и они замерли – обнявшись, слившись воедино, как две половинки единого целого.
Андрус лежал на кровати, вытянув руки вдоль тела, и смотрел в потолок, сделанный из дубовых досок, покрытых лаком. С тех пор как был построен дом, потолок потемнел, кое-где закоптился – масляные фонари не добавляют свежести. Маленькое окошечко давало немного света, даже летом. Сейчас окно было открыто и затянуто сетчатой тканью. Теплый летний ветерок, сумевший влететь в окно, шевелил волосы мужчины, схваченные в узел, именуемый здесь воинским. Не носили воинский узел лишь рабы – здесь рабов не было, только в городе. Селяне неодобрительно относились к рабству, особенно те, кто жил среди Леса. Никто не знал, почему так, но с древних времен повелось – в Лесу рабов нет.
Мужчина думал. Обо всем. О том, что сегодня сказал ему Урхард, о том, что ему делать и как ему жить. Безродный – без имени, без клана, без всего того, что составляет жизнь человека, – он был будто горошина, выброшенная из стручка. Возможно, из него вырастет новое растение, а может, он исчезнет, унесенный потоком жизни. Что ему делать? Вероятно, лишь одно – жить! Жить и находить, обживать свое место под солнцем. До тех пор пока не вспомнит, кто же он такой. Или не создаст себе новую жизнь.
