Сергей Трищенко - Я – начальник, ты – дурак (сборник)
— Да нет, какая разница! Их, по-моему, в квартирах вообще никогда не бывает. Они реагируют лишь на публичные высказывания, особенно с трибун, на официальных приёмах…
— Во-во! Это ты верно подметил! Мы в курилке на работе порой так его кроем — и ничего.
— Никотина, может, не переносят? — глубокомысленно предположил я.
— В этом что-то есть… — задумался друг. — Хорошая мысль: отпугивающий фактор!
— Ты гений! — одобрил я его, и мы закурили. На всякий случай.
Невидимки стали бичом нашего общества. Они символизировали странный сплав тоталитаризма и демократии, сложившийся с приходом нового правителя. Будучи избранным будто бы на всеобщих выборах (будто бы — потому что всё произошло столь давно, что никто уже и не помнил, как именно всё произошло), он в дальнейшем ограничивался лишь тем, что регулярно проводил референдумы, на которых ему постоянно оказывали перманентное доверие и продляли срок полномочий.
Странности начались задолго до истечения первого срока. Одна из странностей заключалась в том, что никто не мог иметь своего мнения… то есть иметь-то он его, конечно, мог, а вот заявить о нём публично, официально — нет. Стоило кому-нибудь подняться на высокую трибуну (низкая тоже годилась) или попытаться выступить в печати — как рядом появлялся невидимка, приставлял к виску холодный пистолет, и начинал нашёптывать то, что не могло не понравиться верховному правителю и его наместникам.
Тех, кто пытался протестовать, возмущаться, невидимки убивали на месте. Сами же они были абсолютно неуязвимы. Более того — бестелесны! Как это сочеталось со вполне реальными пулями, не понимал никто.
Народ присмирел. До поры до времени. Потому что, несмотря на жесточайший террор, ничто так не раздражает человека, как запрет на что-либо. Люди принялись искать выход — на кухнях, в курилках — словом, в местах, наиболее далеко отстоящих от официальных. И нашли. Они выговаривались всласть, чтобы, не дай Бог, не проговориться где-нибудь в присутственном месте.
Слава Богу, невидимки не требовали от всех и каждого провозглашать непрерывно здравицы в честь правителя. Они лишь не допускали крамольных, подрывных высказываний вслух, прилюдно, в публичных местах.
— Да, мы изгнали наши страхи из себя. Но они материализовались, начали жить самостоятельной жизнью и продолжают мучить нас.
Ошибка киллера
Знакомый бронированный «Мерседес» остановился у киоска, к которому как раз подходил я.
«Выследили! — мелькнуло у меня в голове. — Опять!»
Ни убегать, ни прятаться сил уже не осталось — я все растратил на прежние попытки убежать от погони. Даже упасть на землю не смог, несмотря на ослабевшие ноги. Да и не успел бы я упасть: киллер уже прицеливался, поднимая автомат на уровень глаз.
Стрелять ему приходилось под острым углом, но это мало утешало: с такого расстояния не промахнулся бы и ребёнок, а он таковым не был.
«Серьезно работают, — успел подумать я, — «Узи». И киллер солидный, с шофёром. А на заднем сиденье кто — заказчик или проверяющий?»
Сквозь затемнённые стекла видно было плохо, но мне почему-то показалось, что я его узнал. Нет, не киллера, проверяющего. Узнал, но никак не мог вспомнить, как его зовут. Да и имело ли это сейчас хоть какое-то значение?
«От такой организации не скроешься, — снова заметались мысли. — А им что: на своём «мерсе» легко уйдут от любой погони на любых «жигулях». Может, попытаться удрать ещё раз? Нет, поздно…»
Время словно остановилось. Я видел медленную торжествующую улыбку киллера под раздвигающимися в разные стороны жидкими усиками. Он настолько обрадовался, что забыл про всё на свете. Ещё бы: жирный куш! По иронии судьбы я знал, сколько за меня назначено. От таких денег и я бы не отказался.
Загрохотали выстрелы. Впрочем, мне только показалось, что загрохотали: услышать я их не мог. И не потому, что человек никогда не слышит предназначенной ему пули. Просто при столь совершенной звукоизоляции, которая существует в салоне «Мерседеса» при закрытых стёклах, снаружи не слышно практически ничего.
Ну а что происходит с сидящими в бронированной машине, когда внутри стреляют из автомата — не мне вам рассказывать.
Увлечение ретро
Всё началось с коллекционеров. Со всех этих нумизматов и филателистов, собирателей старинных легенд, сказок и тостов. С любителей старины, другими словами.
Всех охватила ретромания: люди толпами копались на свалках, разыскивая позеленевшие медные подсвечники, лампы и самовары, но не на предмет вызывания джиннов, которые бы выполняли любые желания, а просто так, из прорезавшейся вдруг тяги к прошлому.
Случайно найденная пуговица от кальсон вызывала у нашедшего бурную реакцию, граничащую с помешательством. А уж обрывки жёлтой прессы прошлого века прямо-таки вырывались из рук, порой вместе с руками.
Мода тоже не отставала. Увлечение старинными покроями одежды — но из современных материалов — сменилось подлинными домоткаными холстинами, сначала изготовленными на фабриках, а затем, по мере развития общего психоза, и вручную, по древним методикам, отысканным в пергаментных рукописях и берестяных грамотах. Историки могли торжествовать. И они торжествовали. До тех пор, пока не начался тотальный отход от книгопечатания к пергаментным рукописям и берестяным грамотам.
Вслед за модой на домотканую одежду закономерно подошла мода на лыковые лапти и курные избы.
Когда народ спешно пересаживался со стальных мустангов на обычных лошадей, некоторые скептики утверждали, будто, решая одну проблему, человечество неизбежно создает другую, и приводили в пример Лондон: де, подобное уже было, и город едва не оказался погребённым под неисчислимыми горами конского навоза. Но чудеса генной инженерии, поставленные на службу человеку, и здесь пришли людям на помощь: удачно выведенная порода гигантских жуков-скарабеев (в просторечии — навозников), получивших способность не впадать в зимнюю спячку, успешно решила и эту проблему.
Нельзя не заметить, что движение «Назад к природе!» принесло крупные положительные плоды: отказавшись от атомной энергии и вернувшись к ручным мельницам, люди заметно поздоровели и накачали мускулы, а переселение из бетонных многоэтажек сначала в деревянные дома, а затем и в землянки дало вообще фонтанный эффект оздоровления. Люди перестали нервничать по поводу издаваемых соседями шумов, неработающих лифтов, ночных прорывов канализации и прочих издержек донельзя износившихся мегаполисов.
Дальше пошло ещё больше: повсеместно развернулось соревнование, кто скорее реанимирует очередное ретрочудо. Но победителей не было: уж слишком мощным сделалось движение, и щеголяющий сегодня в рыцарских латах бывал завтра посрамлён соседом, заведшим себе дюжину рабов.
Да, межличностные отношения также приобрели тенденцию к возврату в дремучее прошлое.
— Ах, эта чарующая ностальгия прежних веков! — восторгались дамы, устав подметать полы кринолинами, и меняя их на туники и пеплосы.
Им вторили отцы семейств, подбирая по руке увесистые бронзовые мечи и выстраиваясь в стальные когорты:
— Довольно быть изнеженными бездельниками! Пора вспомнить изначальное предназначение мужчины!
Словом… что говорить? Мода ли тому виной, или же эволюция ужаснулась полученному результату и спешно поменяла полярность, но в настоящее время большинство людей уже вернулись на деревья и теперь с нетерпением ждут, когда у них отрастут настоящие хвосты, и можно будет выбросить жалкие муляжи из мочала…
Граната в троллейбусе
Чтобы избежать слежки, я пропустил семь троллейбусов и сел в восьмой. И вдруг почувствовал неладное: с остановки я входил один, но никто из имевшихся в салоне пассажиров не повернулся в мою сторону, как обычно бывает.
Но спрыгивать было поздно: двери закрылись, троллейбус тронулся.
«Не может быть, чтобы они специально насажали полный троллейбус агентов!» — попробовал успокоить я себя, но тревога не проходила.
Ко мне приближалась билетёрша с кровожадной улыбкой на губах. Я сунул руку в карман.
— Оплатите проезд! — ехидным голосом произнесла она и достала из чёрной блестящей сумочки… наручники.
И сразу все стоящие на задней площадке пассажиры разом повернулись ко мне, доставая пистолеты. Пространство вокруг ощетинилось стволами. А кое у кого в передней части салона я заметил и автомат.
«Серьезно приготовились», — мелькнула в голове мысль. Я достал из кармана то, чем намеревался оплатить проезд: гранату.
Билетёрша побледнела: она находилась ближе всех к эпицентру взрыва, и шансов уцелеть у неё не было.
А я выдернул чеку, с ладони подбросил гранату в воздух и нырнул, согнувшись, в дверную нишу, на самую нижнюю ступеньку. У меня, в отличие от кондукторши — да и всех, находящихся на задней площадке — шансы были: граната П-5 подобна шариковой мине-лягушке, поэтому лежащий под ней при взрыве может получить всего лишь лёгкую контузию.
