Димитр Ангелов - Исчезнувший мир
Этот признак при развитии рода лошадей постепенно все более и более усиливался, пока наконец в четвертичный период у более ранних (плейстоценовых) и современных (голоценовых) лошадей от пальцев обеих пар ног не сохранились лишь средние, которые сильно развились и образовали толстые копыта. Боковые пальцы, наоборот, в ходе эволюции постоянно уменьшались, укорачивались так, что уже не касались земли, хотя еще были хорошо заметны, и в конце концов сохранились лишь в виде маленьких, похожих на стерженьки, косточек прямо под кожей.
Такая перестройка конечностей при эволюции лошади была вызвана тем, что потомки первобытных лошадок чаще и чаще покидали болотистые и топкие леса и начинали жить на твердой почве в сухих степях, поросших травой и кустарниками. Если для самых древних (в геологическом смысле) первобытных лошадей большее число пальцев на конечностях было оправдано, так как обеспечивало им большую безопасность при ходьбе по мягкой болотистой почве, то в измененных условиях жизни для первобытных лошадей стало более выгодным, когда боковые пальцы стали отмирать, а средние развиваться.
В степях почва крепкая, твердая, пригодная не только для безопасной ходьбы, но и для стремительного бега. Быстрое передвижение для этих вымерших степных лошадок было жизненно очень важным, так как служило для них единственной защитой от нападения разных хищников. Однако скорость их бега могла увеличиться только тогда, когда они смогли, по возможности, легче отрывать ноги от земли и бежать только на кончике среднего пальца. Это стало возможным, когда боковые пальцы уменьшились и сдвинулись вверх, чтобы не касаться земли. Одновременно становился сильнее и мощнее средний палец каждой ноги, на который давил теперь вес всего тела и которым лошадь при беге легко отталкивалась от твердой земли.
Одновременно с изменением конечностей произошли изменения и в развитии челюстей лошади. Вызвано это было тем, что с изменением жизненной среды у лошади изменился и пищевой рацион. Первоначально всеядные, лошади постепенно превратились в типичных травоядных животных, так как в степи можно было насытиться только жесткими степными травами. Их челюсти отличались длинными призматическими коренными зубами, которые имели плоские со сложным изгибом трущиеся поверхности на высоком основании.
В соответствии с этими изменениями конечностей и челюсти в процессе развития рода существенно удлинялась лицевая часть черепа и шея. Все это сопровождалось и постоянным увеличением размеров тела, которое у наиболее древней первобытной лошади рода эогиппус, жившей в раннем эоцене, было примерно таким же, как у современной кошки или лисы. Только в конце третичного периода у вымерших плезиогиппусов оно достигло размеров современных лошадей.
Потребовались долгие века, прежде чем живое существо в своем удивительном развитии прошло путь от маленького эогиппуса до современного коня — самого благородного животного и верного помощника человека.
Одним из представителей этого рода, уже давно исчезнувшего в бесконечном море минувшего, был орогиппус, живший в среднем эоцене третичного периода.
Хрупкие и бойкие животные между тем приближались к голодному тритемнодону. Видя, что они направляются в его сторону, тритемнодон затаился в тени низкого кустарника и терпеливо ждал удобного для нападения момента. Он внимательно следил за движением стада, не спуская с него глаз, в которых понемногу разгорались огоньки охотничьего азарта.
Но вот вожак внезапно остановился, высоко поднял голову и долго принюхивался, втягивая воздух расширенными ноздрями. Затем сильно зафыркал и, обеспокоенный, обежал все стадо. Но нигде ничего не заметил, всюду были мир и покой.
Стадо снова двинулось спокойной рысью. Впереди бежал вожак, за ним — остальные. Маленькие гривы на их шеях были неподвижны, но зато хвосты, обросшие редкими волосами, развевались в воздухе. Их шерсть буланой окраски, украшенная несколькими малозаметными продольными светлыми полосами, блестела на солнечном свету.
Стадо приближалось к спрятавшемуся хищнику.
Волнение и охотничий азарт тритемнодона росли тем сильнее, чем ближе было стадо орогиппусов.
Наконец стадо оказалось так близко, что сидящий в засаде хищник приготовился к смертоносному прыжку, выбрав молодого орогиппуса, который трусил ближе всех к нему.
Пригнувшись, хищник оперся на задние ноги, но в тот момент, когда хотел уже прыгнуть на спину выбранной жертве, орогиппус неожиданно изменил направление бега.
Тритемнодон был достаточно опытным хищником, чтобы понять, что теперь это был бы бесполезный прыжок, который сделал бы напрасным все его долгое ожидание. Однако, поскольку он не хотел остаться совсем без добычи, он стремительно выскочил из своего укрытия и влетел в стадо лошадок к своей заранее намеченной жертве. Орогиппус встал на дыбы, испуганно заржал, повернулся и галопом помчался прочь в направлении, совсем противоположном тому, которым убегали остальные. За ним по пятам гнался тритемнодон, но не мог его догнать.
Орогиппус вскоре исчез между низкими кустарниками широкой пологой равнины, он бежал непрерывно, лишь иногда на мгновение останавливался и принюхивался. С самого раннего возраста привык он к веселому обществу своих сородичей, с которыми бегал по широкой равнине и, разгорячившись, высоко прыгал вверх. Бродил с ними с места на место, открывая все новые места, где растения были особенно вкусными и более сочными, чем в прежних. В знойные часы дня отдыхал с ними в холодке под ветвистыми деревьями или в тени кустарников. Теперь же он был совершенно один, а кроме того не мог забыть о нападении хищника.
Бесцельно блуждая по округе, он переходил временами на рысь, а затем снова двигался спокойным шагом. Всего боялся и испуганно бежал прочь, чтобы вскоре опять остановиться. Шерсть его блестела от пота, а полосатые бока высоко вздымались от частого дыхания. Он наклонял голову то вправо, то влево, долго и усиленно принюхивался. Но не увидел и не почуял ничего опасного, тряхнул головой и спокойной рысью вбежал на невысокий холм.
Оттуда стал смотреть во все стороны, надеясь увидеть свое стадо. Однако никаких его признаков не обнаружил, хотя и осмотрел во всех направлениях широкую равнину. Не было не только стада, но и его преследователя. Орогиппус был действительно один на всем доступном обзору пространстве.
Отчасти успокоившись, он сбежал с невысокого холма к его подножию и начал пастись, соблазненный пучками молодых ярко-зеленых трав, полных сладкого сока. Однако он пасся не так беззаботно, как привык. Будучи стадным животным он все время испытывал тягость одиночества. Ему не доставало стада, которое гарантирует безопасность, одиночество же приносит только страх и трудности, а часто — большие опасности и гибель. И это действительно так и было.
Смерть в образе голодного хищника кралась медленно, но неумолимо за одиноким заблудившимся жеребчиком.
С того момента, когда перед голодной пастью тритемнодона молодой орогиппус обратился в паническое бегство, этот кровожадный зверь все время шел по его следу с неотступным упорством.
Сначала он гнался за жеребчиком большими прыжками, потом, когда тот исчез у него из вида, стал двигаться медленнее, так как должен был разыскивать его следы. Ноздрями втягивал в себя тонкий запах, который четко указывал путь испуганного конька. И чем ближе он к нему подходил, тем осторожнее действовал.
Когда же, наконец, после долгого преследования тритемнодон снова увидел свою жертву, он прижался к земле и постарался осторожно приблизиться к ней ползком. Это было в тот момент, когда первобытный конек спустился с вершины невысокого холма и начал пастись у его подножия.
Тритемнодон, как змея, полз к ничего не подозревающему орогиппусу. Внимательно ставил лапу к лапе и раньше, чем на них опереться всем телом, осторожно пробовал, не наступил ли на какую-нибудь сухую веточку, которая могла бы выдать его присутствие. Иногда совсем останавливался и прижимался к земле так, что почти сливался с ней, и лежал неподвижно, словно совсем окаменев.
Пасущийся жеребчик внезапно поднял голову, принюхался и насторожил короткие уши. Затем зафыркал, наклонил голову и опять начал пастись. Но вскоре опять приподнял голову и снова стал принюхиваться. Его начало тяготить и угнетать какое-то беспокойство. Все сильнее и неотступнее оно заставляло его оставить пастбище и уйти в другое место.
Но прежде, чем он успел это сделать, в воздухе большой дугой пролетело пятнистое тело хищника и упало на его хребет. Зубастая пасть сомкнулась на шее, а толстые когти впились в кожу. В отчаянии конек заржал и, истекая кровью, рухнул на землю. У мертвого тела орогиппуса стоял победивший его тритемнодон, и из его горла вырывалось довольное ворчание. Но голод вскоре взял свое — и тритемнодон улегся возле своей добычи и длинным языком стал ловко подхватывать струящуюся теплую кровь. Потом стал кусками жадно заглатывать мясо.
