Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр
И все же смерть неразрывно связывала церковь Гроба Господня с Ньюгейтом. Каждый раз перед казнью церковный звонарь спускался в туннель, ведущий из церкви в тюрьму, и, достигнув места назначения, двенадцать раз звонил в ручной колокол, призывая преступников, ожидающих виселицы, к покаянию. Интересно, как обстояло дело с детьми ньюгейтских заключенных, младенцами, ожидавшими крещения?
Стараясь не мешать сидевшим на скамьях со сложенными на груди руками и взглядами, опущенными долу, молящимся, я прошел через зал в поисках кого-либо, кому я мог бы задать интересующие меня вопросы. Должно быть, мое поведение выглядело подозрительно: повернувшись, чтобы осмотреть противоположный конец зала, я обнаружил прямо перед собой весьма рослого и строгого пожилого человека с седыми волосами и пронзительными синими глазами, одетого в простую черную сутану.
– Вы заблудились, сэр? – спросил он глубоким резким басом.
Если таким голосом читать приговоренным строфы, призывающие к покаянию, то на виселицу они наверняка должны отправляться с неподдельным страхом в сердцах.
– Я ищу кого-нибудь, кто помог бы мне отыскать запись о крещении. Мистер Терли сообщил мне, что искать следует здесь.
Человек в сутане взирал на меня, словно чувствовал в последней моей реплике некоторое преувеличение.
– Отчего вы ищете эту запись? Вы полагаете, что некто на самом деле не был крещен или является самозванцем?
Новость о том, что Ринвик Уильямс, возможно, имел сына, так возбудила мои нервы, что я не учел возможных препятствий на пути к главной, жизненно важной детали – имени его сына. Что же ответить? Скрыть правду – вдруг он узрит обман своим острым взглядом? Рассказать все как есть – вдруг он знает историю Ринвика Уильямса и Монстра и откажет?
– Я ищу запись о крещении, совершенном в мае тысяча семьсот девяносто пятого года. К сожалению, точной даты назвать не могу. Отца звали Ринвик Уильямс. Он вместе с матерью ребенка был заключен в Ньюгейтскую тюрьму, там этот ребенок и родился. Я же – родственник мисс Сары Портер из Маргита, пострадавшей некогда от нападения Ринвика Уильямса. Теперь же ее снова преследует какой-то дьявол, и она подозревает, что это сын того самого Лондонского Монстра. Я здесь, чтобы помочь мисс Портер удостовериться, вправду ли у Ринвика Уильямса был сын, и если так, то как его зовут.
Клирик окинул меня взглядом таксидермиста, изучающего мертвую птицу. Хмыкнув, он распахнул передо мной дверь. Мы прошли в комнату, где находился стол и множество полок, забитых книгами. Подойдя к полкам, он быстро отыскал огромный том в кожаном переплете и сел с ним к столу. Я остался стоять на пороге, и священник, не поднимая глаз и не говоря ни слова, подозвал меня к себе резким жестом. Я сел в кресло у стола и принялся ждать, наблюдая, как его палец скользит вдоль строк.
– Крещен в мае тысяча семьсот девяносто пятого, отец – Ринвик Уильямс? – переспросил он.
– Да.
– Мать – Элизабет Робинс?
– По-моему, да, – соврал я.
– Их сын, Джордж Ринвик Уильямс, был крещен здесь тридцать первого мая означенного года.
Священник развернул ко мне книгу и указал в ней нужную запись.
– Но Ринвик Уильямс тогда еще пребывал в заключении! И освобожден был лишь в декабре. Видимо, дата ошибочна.
– Дата верна, – твердо ответил священник. – Такие ситуации с преступниками, содержащимися в Ньюгейте, возникают гораздо чаще, чем хотелось бы.
– И сына назвали Джорджем Ринвиком Уильямсом?
– Так здесь сказано.
С этими словами он захлопнул кожаный переплет.
– Большое спасибо, сэр!
– Надеюсь, эти сведения помогут мисс Портер.
– Помогут, я уверен!
Священник лишь чуть приподнял густые брови.
– Всего хорошего, сэр.
* * *Кучер гнал лошадь по узким улочкам, ведущим к «Аристократической гостинице Брауна», неровной рысью. Я ликовал. После Ринвика Уильямса действительно остался сын сорока пяти лет от роду, и это совпадало с возрастом человека, изображавшего писаря, профессора и человека со злобным взглядом, сидевшего в зале на моих публичных чтениях. Помня о непрестанном стремлении Дюпена уничтожить Вальдемара, сгубившего его семью, я вполне допускал, что Джордж Уильямс может желать мне вреда, пусть даже я никак не причастен к ложному обвинению, выдвинутому бабушкой против его отца, Ринвика Уильямса. Также нельзя было отрицать вероятность, что и доктор Уоллис на самом деле – все тот же переодетый Джордж Уильямс, но ужас от этой мысли уравновешивался тем, что теперь мне известно истинное имя врага. Мой враг – больше не таинственный призрак, наделенный сверхъестественными силами, а всего лишь человек по имени Джордж Уильямс.
Добравшись до «Аристократической гостиницы Брауна», я предвкушал, как расскажу о своем открытии Дюпену, но мгновенно забыл обо всем, едва портье подал мне маленький пакет, надписанный рукой Мадди. Наконец-то! Весточка из дому, от моих любимых! Совершенно счастлив от этого нежданного подарка судьбы, я поспешил к себе в номер и там немедленно разорвал пакет. Восемь писем выскользнули на ониксовый столик. Я опустился в кресло и некоторое время подождал, устраиваясь поуютнее, прежде чем приступить к чтению любых, хоть самых пустячных новостей о любимой жене. После этой приятной интерлюдии я развернул письмо Мадди… и вся моя радость обратилась в прах.
Филадельфия, 10 июня 1840 г.
Дорогой мой Эдди!
С Вирджинией плохо. Вечером после твоего отъезда она слегла. Я думала, она просто сильно тоскует о тебе, но вот уже три дня она ничего не может съесть, кроме бульона, и самочувствие ее все хуже. Она упрашивала не сообщать тебе о ее болезни, но я не хочу тебя обманывать. Возможно, твое возвращение (чем скорее, тем лучше!) поможет нашей девочке поправиться.
С любовью, Мадди.
И эта новость плыла через Атлантику больше месяца… Каким беспомощным я почувствовал себя! Не говоря уж о том, что плавание в Филадельфию займет еще шесть недель. Что же я обнаружу дома, вернувшись к концу августа?
Я немедля взялся организовывать обратное путешествие и прибег к помощи сурового ночного портье, отнесшегося к сложившейся ситуации с удивительным сочувствием. Он обещал организовать мой отъезд как можно скорее и сдержал обещание. Через несколько часов у меня был билет на «Грампус», отплывавший из Лондона в Нью-Йорк двадцать первого июля. Сердечная тревога заставила улечься рано. В постели я перечел письма Сисси, надеясь, что это хоть немного подсластит сны. После я погасил свет и тут, в темноте, мне пришло в голову, сколь сильно может изменить чью-нибудь жизнь письмо, которое было отправлено, но так и не дошло до адресата.
Театр на Брод-стрит, Чарльстон
16 марта 1798 г.
Дорогая моя доченька!
Пишу эти строки в твой одиннадцатый день рождения – в день, который всегда был так дорог мне. К письму прилагаю прядь своих волос – на долгую память, в опасении, что нам с тобой осталось быть вместе не так долго, как хотелось бы. Будь ты постарше, я объяснила бы тебе все на словах, но, пока ты еще не подросла, оставлю это письмо тебе на будущее.
Для начала знай, что ты – весьма одаренная актриса. Каков талант очаровывать публику! Я сама имела некоторый успех на сцене, но ты намного превзойдешь меня, если выберешь это ремесло. Если так, надеюсь, твой талант сослужит тебе добрую службу и твоя театральная жизнь будет радостной, потому что обычно она нелегка.
А теперь пора перейти к менее приятным предметам. Приложенный к письму ключ отпирает шкатулку, которую тебе передадут на твое шестнадцатилетие, если я не доживу до этого радостного дня. Внутри хранятся письма, написанные в ужасные времена нашей жизни в Англии. Они объясняют кончину твоего отца. Если и мне случится умереть внезапно, эти письма откроют виновного в моей смерти.
Этот ящик Пандоры содержит и другие письма, которые следовало предать огню еще в Англии, но у меня просто не поднялась рука, ведь письма эти – все, что осталось мне на память о твоем отце. Тоска о прошлом – опасное чувство, и потому я часто читала их, чтобы не забывать, как странны и причудливы были повороты моего жизненного пути. Если судьба распорядится так, что эти письма окажутся в шкатулке после моей смерти, умоляю тебя: уничтожь их, не читая. Мне больно от мысли, что ты отвратишься от меня по какой бы то ни было причине. Уверена, что ты, как хорошая дочь, отнесешься к этой просьбе с уважением.
Элиза, дорогая, никогда не сомневайся в моей любви к тебе. Если я не по собственной воле покину тебя, твой отчим и твой талант позаботятся о тебе. На случай же, если несчастье постигнет и отчима, мистер Ашер и миссис Сноуден обещали взять тебя под свое крыло.
