Татьяна Мудрая - Костры Сентегира
— Вспомнил ту девушку, гибелью которой был оплачен мой вход в Оддисену, не так ли? — почти по слогам произнесла Кардинена. — Хорошо, пусть бросят на весы и это.
— Но уж тех воинов, что погибли от недостаточной компетентности командира, мы присчитывать не станем, — добавил Керг.
Во время беседы, приобретавшей всё более напряженный характер, Сорди с беспокойством поглядывал на свою старшую: те, кого она вызвала, — или, возможно, кто сам вышел на её след, — были бесплотны, но мощь их от того не страдала. Что же до неё самой — хотя ни её осанка, ни голос не давали повода усомниться в том, что она по-прежнему бодра, он с недавних пор мог становиться частью этой женщины, более того — брать её умение и силу. И теперь чувствовал, что этой силы фатально не хватает ни на что.
Кроме того, Сорди ощущал вокруг них обоих как бы облако иных мыслей: нельзя сказать — чужих, ибо они не были вовсе враждебны, не казались эти плотные светящиеся сгустки также и отблеском чего-то высшего по отношению к ним обоим. Это было нечто, в потенции могущее прийти к нему словами или легко читаемым импульсом.
— Я прошу снисхождения для нас обоих, — почти неожиданно для себя обратился он к Двенадцати. — Даже тем, чья вина бесспорна, разрешается сидеть во время суда. Кто вы — отражения в зеркале или призраки, но ведь есть у вас и разум, и сострадание, и…
— Чела, — рука Кардинены стиснула его запястье с такой силой и болью, что он вынужден был прервать фразу. Чьи были эта сила и боль — его или её самой?
— Мы можем подать сюда хоть кресла, хоть целую оттоманку, — ответил ему Имран. — Только мы вот прямо сейчас кончаем… прости, заканчиваем обсуждение твоей подопечной. А во время чтения приговора всё равно понадобится ее поднимать.
«Истинная Сила приходит на стыке жизни и смерти, ученик. Разве ты не испытывал подобного дважды, трижды, несколько часов назад и в самый первый миг осознания? Не становись поперёк».
Это пришло к нему от Кардинены, пока Глашатай произносил одно своё «Мы». Когда же на губах Имрана ещё звучало «поднимать», Сорди уже ответил ей:
«То, что во мне любит, — женское и обращено на мужчин и юношей. То, что защищает, — мужское и прикрывает собой любую женщину в любом из миров».
— Мы решили меж собой, — после небольшой паузы сказал Юрист, — что в отношении высокой ины Та-Эль Кардинены будет соблюдён обычный ритуал. Однако против нее встанут не один и не двое противников, а все двенадцать. Мы все умеем владеть своим оружием. Если она устоит — поднимется на высшую в Динане ступень Магистра по праву. Если падёт, это право будет подтверждено, хотя и не реализовано на этой земле. Клинок вы можете оставить тот, что при вас, ина, — на него не предъявляют права собственности.
— Пока, — тихонько фыркнула Карди в перерыве между двумя его словами. И еще: «Чела, хоть сейчас мне не мешай. Я тебе не «женщина», а существо с большой придурью».
— Принимаю без обжалования. Поединок произойдет сейчас?
Сорди отбросил от себя ее руку, уже готовящуюся снова вцепиться в его рукав, и громко спросил:
— Это ордалия? Суд Божий?
— Да, — ответил ему кто-то.
— Подсудимый был вправе выставить вместо себя другого бойца. Я так думаю, ина Та-Эль слишком горда для такого. Поэтому говорю за себя сам. Пусть я буду таким бойцом. Пусть мне достанутся те, кого я сумею победить, а ей — прочие.
Вынул «змеиную» саблю и протянул перед собой — ножны отлетели как бы сами.
Двенадцать переглянулись под гневным взором Кардинены.
— Одного прошу, если согласитесь, — добавил он. — Не ставьте против меня прекрасную ину Эррант и почтеннейшую ину Диамис, потому что против них я не смогу сражаться.
Окончание напыщенной речи покрыл дружный хохот.
— Малыш, да Эррант ведь танцовщица, она тебя не то что одной правой рукой — одной левой ножкой уложит. В грациозном пируэте, — объяснила, чуть отдышавшись, Кардинена. — А насчёт фехтования разве не объясняли тебе, что база там одна с танцами, нет? И мой диамант драгоценный — она же за супругом своим во все экспедиции ходила. Верхом по горам и пустыням. Отбивалась от этих, как его… хунхузов и французов. Пистоль в руке, верный крис за поясом. Малайский.
— А ведь он по сути прав. Ибо мастер нередко предлагает ищущему славы пришельцу сразиться с его учеником, — донёсся до их ушей спокойный голос Даниэля. — Мы можем спокойно пойти им навстречу.
— Кому это — им, Монах, — попыталась возразить Кардинена. — Я…
«Верно, — донеслись до ученика сдавленные временем голоса. — Он в курсе, что ему, как и ей, не дозволено нас убивать?»
«Не будем срамиться, ставя в известность. Пускай его играет от души, тем более что мы… сами понимаете».
— Он знает, — кивнула Карди. — Вы легко могли бы это в нём прочесть.
— Так ты даёшь согласие?
— О, женщине ли спорить в таких вещах с упорным мужем! — усмехнулась она.
— Тогда готовься, юноша. Первым встану я, — слегка улыбнулся тот, кого назвали Монахом. — Дерево — к дереву, железо — к железу.
Перехватил свой посох посередине и дотронулся его завитком до склонённой сабли противника. Капюшон ниспал с седых кудрей, плащ откинулся за спину и затрепетал парой чёрных крыльев.
Секунду спустя уже оба клинка взлетели в воздух.
Лотос в пламени — про них обоих. Кружение двух беркутов под облаками в замершем небе — про них обоих. Бараний рог — это гарда и захват, берегись. Гибкость дракона — ловушка, остерегайся. Искры, вылетающие из скрещения двух шпаг — это ты и я. Двойное плетение древесной лозы — это мы…
Нет мыслей. Нет страха. Нет смерти и жизни. Ты существуешь в мгновение боя, в узкой щели между мигами и мирами, и более не существует ничего. Тем более времени. Он — кто он? — наступал и отстранялся на шаг, парировал и делал выпады, кисть руки повторяла извилистые ходы партнёра, высвобождая пленный клинок и снова — почти намеренно — посылая его в ловушку. Каждый шаг — последний. Каждый миг — первый.
Трость в очередном выпаде захватила Дракона, закрутила в свой бараний рог. И — распалась на крупные осколки.
Сорди в недоумении стоял над останками посоха с невредимым мечом в руке.
— Игра в ножницы — камень — бумагу, только и всего, — улыбнулся Пастырь. — Наше оружие вовлекло нас обоих в старинную игру метаморфоз, и твой клинок добыл тебе победу удачным выбором.
— А поскольку все мы, кроме Волка, поддерживали Пастыря, ты одолел всех нас, — проговорил Керт.
«Это случилось не по закону, — по наитию. Мальчик оказался сильнее самого сильного и чистого из Двенадцати. Как получилось, что он сумел втянуть в поединок всех прочих?»
«Подобным людям единожды позволен звёздный миг. Наверное, так».
Сорди хотел сказать, что не заслужил победы. Хотел признаться, что с самого начала воспринимал чужие голоса, хотя не мог угадать, кому принадлежит каждый из них. Но понял, что ничего такого не требуется.
— Возьми для своего меча истинные ножны, а не эту перьевую точилку, — с иронией произнёс Волк. — Не беспокойся, теперь сумеешь.
Вращение в столбе света утихло, некая крупная рыба подплыла к самому краю света на уровне глаз Сорди. Он протянул руку и достал…
Простые ножны того же цвета и глянца, что морёный дуб, схваченные поперёк серебряными кольцами. Устье и наконечник — тоже серебряные, с чернью: кельтика или нечто вроде, — перевязь — узкая, хорошей кожи, но больше сказать про неё нечего. Светящийся ореол окружал ножны некоторое время, потом погас.
Сорди вложил свою карху во влагалище (откуда возник этот старинный термин?) и повесил через плечо. Подобрал прежний футляр и вздел на противоположную сторону.
— Имя твоему клинку отныне будет «Стрелолист», ибо имеет форму узкого листа, летит подобно стреле и связан со стихией воды, как одноименное растение, — сказал Пастырь. — Носи с честью.
И тоже удалился в неведомые сферы.
Осталось трое.
— А теперь уходи, прошу тебя, — проговорила Кардинена. — Нет, постой. Ежели Волк получит от меня своё, я, понятное дело, не вернусь. Если обернётся иначе — всё равно ты сам себе теперь хозяин. Иди к Тэйнри, возвращайся в город — везде тебе будут рады. А Сентегир? Что же. Если Магомет не идёт к горе, гора всё равно придёт к Магомету.
— Я подожду, — упрямо ответил он. — Как ты дожидалась, пока принесут известие.
И увидел две вещи: как кольцо с огромным камнем, переливающимся радугой, вырвалось из Света и легло ей на ладонь. И как Денгиль приветствовал Магистра и его Тергату поднятым «Зерцалом Грома».
Что произошло дальше — было почти невидимо глазу: смерч, вихрь, в который вплетены оба тела, яростный лязг металла. И молчание, которое не стало более глубоким, когда обезумевшая карусель остановилась и замерла.
Волк стоял над распростертым навзничь телом Кардинены — кровь на лезвии его сабли, тонкая пурпурная полоса на её белом кожаном одеянии. Подобрал Тергату, положил у ладони, повёрнутой к небу, своё Зерцало.
