Сергей Калашников - Жизнь на двоих
— Господа! — я выслушала все полагающиеся приветствия, что стоило мне немалого терпения. — Вот списки людей, которых необходимо срочно препроводить в тюремные камеры. Её Величество надеется, что вы выполните свой долг, не нарушая сна мирных жителей.
Такая вот полуправда. На самом деле мама ни о чем даже не подозревает. Вечером я добавила каплю успокоительного в её чай, когда рассказывала о восхитительно искрящемся снеге, о здоровье членов семейства маркиза Урпского, о чудесно приготовленной кабаньей печени и великолепных пирожках с клубничным вареньем. Нет, я не лгала. Просто повествовала не о том, что было главным в этой поездке. И строила глазки явившемуся для доклада капитану кавалергардов, выражая восхищение бравым видом и галантностью его подчинённых.
В конце концов, он, то ли пленённый моей непосредственностью, то ли что-то сообразив, сообщил, что на меня за все путешествие ни разу никто не напал, и был милостиво отпущен. Я-то знаю, что своему начальнику он доложил всё. И это — тоже часть моего плана.
Так вот! Сейчас, пробежав газами список будущих арестантов, офицеры выглядели одухотворённо. Почему? А потому, что они прекрасно понимают — духовенство оттирает дворян от управления страной. И тут — приказ переловить тех, кто им самим давно как кость поперёк горла. Собственно, о такой «мелочи» как письменное распоряжение, они просто забыли меня спросить. Помчались исполнять с видом лихим и придурковатым.
* * *Утреннюю молитву читал молодой монах. Он недолго томил нас и никого не беспокоил вопросами. Его зычный голос и прекрасная выправка произвели на паству хорошее впечатление. Так что, когда вместо «Аминь» он гаркнул: «Разойдись» — все разошлись.
— Святой отец! — Её Величество выглядит озадаченной. — А где Настоятель Патрик?
— Уединился, Вашство! С братьями как есть уединился.
Вот так. Гвардейцы с воодушевлением включились в мою затею и даже страхуют меня. Сейчас — не допустили срыва заутрени.
— Надо же, — мама выглядит озадаченной. — А завершится ли их уединение до начала королевского совета?
— Никак нет, Вашество! Никак невозможно. Они уединились, — вопросительный взгляд в мою сторону (я одобрительно хлопаю ресницами), — надолго. Возможно — навсегда, — новый вопросительный взгляд в мою сторону (я опять одобрительно хлопаю ресницами и ловлю ответный восхищённый взгляд)
— Как же проводить королевский совет? — маму, кажется, заклинило на этом вопросе. Она не понимает, что произошло.
— Я составлю тебе компанию, ма. А вы, господин проповедник подошлите к нам для компании пару ваших братьев, из числа тех, кто пользуется наибольшим авторитетом.
Зря я это сказала. Мама посмотрела на меня совершенно незнакомым взглядом. Окаменела лицом и вышла, держа спину идеально прямо. Что-то будет!
* * *Между тем, жизнь во дворце шла, как ни в чём не бывало. Мы с Домиком за обедом превзошли самих себя — теперь у моих фрейлин будет, чем заняться, хотя, думаю, платье испорчено безвозвратно. Впрочем, приведя себя в порядок, я вместе с принцем посетила дворцовую тюрьму — всё шло по плану. Оставались свободными только камеры, приготовленные для святых отцов, занятых обустройством дорог и рубежей. Большинство из них находится в разъездах, и пока не найдены. Но начальник дворцовой стражи уже «послал за ними».
Итак — люди, сумевшие осторожными шагами незаметно захватить в королевстве почти всю власть, так же тихо арестованы. Если маменька об этом проведает и распорядится выпустить — пиши, пропало. Всё висит на волоске, на той зыбкой призрачной репутации, которую я заработала среди гвардейцев во время поездки на север. Ай да принцессочка! Ай да шалунья! Натворила делов, заварила кашу. А что делать дальше?
Ну ладно, мою недодумку с утренней молитвой прикрыли гвардейцы…
Я чувствовала себя, как нашкодивший котёнок.
— И призадумалась, — это Домик сказал. Он так и стоит рядом со мной в тюремном коридоре, разглядывая злые и грязные лица пленных.
— Просчитываю следующий шаг. Вот ты на моём месте, что бы сделал? — вздохнула.
— Есть обвиняемые. Много. Нужны доказательства вины и суд, — пожал плечами Ник.
— Можно подумать, что я без тебя этого не знала, — как же велика в моей душе инерция во всём противоречить этому славному парню. А ведь он только что подсказал мне следующий шаг.
Надо бежать в кордегардию. Ой, а откуда здесь мама?
— Кажется, Ваше Высочество совсем от рук отбилось, — Их Величество, привлечённое шумом громких протестов, доносящимся из-за дверей, уже заглянуло в глазок. И сказать, что она поражена, это было бы недостаточно точно. Испепеляющий взгляд буквально плющит меня. Страх пронзает всё тело. Я не могу дышать и сейчас рухну.
Гвардейцы — а их тут почти десяток, замерли по стойке смирно и напоминают статуи. Наверное, кровь отлила от голов, отчего лица сделались алебастровыми.
— Сударыня, изменники или заговорщики заняли свои законные места, — Ник мурлычет эти слова, или журчит. — Право, люди, которым поручено обеспечивать вашу безопасность недаром едят свой хлеб и пьют вино, — в этот момент я вдруг понимаю, что сизые носы выпивох на лицах обмерших от страха гвардейцев, не изменили своего цвета и поразительно диссонируют с безжизненным цветом лбов и щёк. — Когда заключённые в вашем присутствии правдиво ответят на все заданные судьями вопросы, надеюсь, гнев сменится на милость, — принц, в отличие от меня, нисколько не смущён и спокойно заканчивает свою филиппику.
Теперь на лице мамы написано недоверие. Но Домик спокоен и деловит. Мы идём в церковь в сопровождении гвардейцев. После открытия двери в колонне и спуска по длинной лестнице (а я здесь впервые), нашему взору предстала и сокровищница, про которую рассказывала сестра, и кабинет. Пустые, конечно. Какой же дурак после побега узников оставит важные улики на старых местах?! Но само наличие этих помещений, а, главное, то, что здесь была тюрьма (нечистоты на полу никто не прибрал), королеву озадачило.
Допрос она назначила на завтра и удалилась в свои покои.
Я с благодарностью посмотрела на Ника:
— Они же ото всего отопрутся, — вздохнула я, начиная паниковать.
— Вряд ли, — легкомысленно отмахнулся Домик. — Ты ведь знаешь, кто мне ужасно нравится.
И тут меня, словно молнией пронзило. Я вспомнила, что моя сестра — самая лучшая на свете травница. А в тюремных коридорах дежурят гвардейцы. Кажется, я собралась в кордегардию? Но принц ведёт меня под ручку прямо в мои покои:
— Передохни, Нел! Ты вся на нервах. Стронутая тобой лавина набирает скорость. Не попади под обвал. Побудь в сторонке.
* * *Сидя в тишине своего будуара, я слушала от Соньки городские новости. У Федьки-горшечника сперли крынку прямо с прилавка. Хорошо-то как! За стенами дворца жизнь идёт своим чередом. Да и в самом дворце обычный ход вещей ничем не нарушен. Интересно, а как этот обормот Доминик собирается подпоить завтрашних подсудимых? Шкатулка с брошками неожиданно поставленная передо мной фрейлиной, как всегда меня искренне увлекла. Я перебирала изящные вещицы, любуясь замысловатым завитками скани или совершенством граней, нанесённых на самоцветы искусным мастером.
Сколько любви и старания, выдумки и душевного тепла вложено в драгоценные безделушки! Вот и со мной произошло нечто подобное. Я с воодушевлением и безумным упорством начала сложную комбинацию, пытаясь изменить жизнь страны. Сделала несколько ходов и сдулась. Потому, что не изучила расклада сил, не разобралась в том, какие партии или группировки действуют сейчас, чьи интересы затрагивает происходящий постепенный захват власти духовенством.
В этот момент и вмешался мой бывший женишок. Один из тех, на чью помощь я даже не рассчитывала, оказался в нужном месте и в нужное время. А ведь перед этим он приготовил списки людей, подлежащих аресту, то есть именно этот чужеземный презираемый мною бывший принц разобрался в политических хитросплетениях и наметил пункты, по которым гвардейцы и ударили, едва я им это приказала.
Тихушник он. Но мне почему-то верится, что ради Ульки сделает всё возможное для избавления меня от неприятностей, в которые я влезла.
* * *Королевский трибунал. Его заседание проводится в выдержанном в строгом стиле зале. Из трёх судей мне знакомы двое — барон, чьи владения неподалеку, и городской судья, обычно разбирающий имущественные споры. Среди публики тоже много лиц, которые мне приходилось встречать. Мы с мамой — на почётных местах. Утром она была напряжена и ничего, кроме слов приветствия я от неё не слышала. Напряжена она и сейчас.
Прозвучали протокольные слова, действующие лица выполнили необходимые формальности, прозвучало обвинение в государственной измене большой группы влиятельных священнослужителей. А потом ввели первого из подсудимых. Им оказался Отец-Казначей. Вот он-то и поведал без утайки, как они с Патриком, воспользовавшись трауром, утешая королеву в постигшем её горе из-за потери мужа, убедили Её Величество доверить все государственные посты лицам духовного звания — тем, кто не допустит войны, а значит, новых потерь и горя.
