Андрей Ветер - Волки и волчицы
— Странное учение, — засмеялся Теций. — Если я вижу, как люди умирают, если я вижу вокруг себя могилы с красивыми надгробиями и эпитафиями, то как я могу не верить в то, что смерть реальна? Как можно думать, что смерти нет, когда умерший человек перестаёт жить среди нас? Неужели у такого человека могли быть ученики?
— Возле него постоянно находились последователи, человек десять не покидало его ни днём, ни ночью. Иногда их собиралось больше, но не все хотели жить так, как он проповедовал, не все понимали его, многие даже возмущались его словами. Так что постоянных учеников было не более десяти. Так и бродил он по стране, выступая перед людьми, желавшими послушать его.
— Чем же всё кончилось?
— Однажды он появился в большом городе, где его речь услышал тамошний первосвященник. Слова, которые произнёс Исса, ошеломили его. Он решил, что Исса опасен.
— Не понимаю, чем твой учитель мог напугать первосвященника? Я не вижу ничего опасного в том, что ты рассказал о его учении.
— Если человек начинает верить в вечную жизнь, в бессмертие, то его ничем нельзя устрашить, — ответил Давид. — Зная о своём бессмертии, человек становится абсолютно свободен, независим. Ведь чем одни люди удерживают других в положении рабов и слуг?
— Чем?
— Утвердившимся мнением, что один человек способен и вправе лишить жизни другого. Не так ли? И тем, конечно, что со смертью заканчивается существование человека.
— Но почему ты думаешь, что наше существование не заканчивается с наступлением смерти? Почему ты думаешь, что наша душа продолжает жить? И что такое душа? — Теций взволнованно замахал руками, сильные мышцы заиграли под обильно умасленной кожей. — Почему я должен верить в то, что моя душа живёт вечно?
— Ты не должен верить в это. Ты имеешь право поверить в это, если сочтёшь, что такая вера облегчит твою жизнь… и приход к тому, что ты называешь смертью…
— Имею право поверить?
— Да. Человеку дано право свободного выбора, — убеждённо проговорил Давид. — Каждый выбирает свою веру. И каждому достаётся по его вере.
— Не понимаю. Ты можешь пояснить?
— Я не могу пояснить ничего. Я сказал то, что ты будешь осмысливать в течение некоторого времени. Но я не могу представить тебе никаких доказательств, никаких более внятных объяснений.
— Но как ты сумел поверить в это? Сразу?
— Нет. Я долго не верил. Я требовал от учителя доказательств. Он же сказал: «Я не собираюсь убеждать никого ни в чём. Я не принуждаю никого верить мне». Но однажды его схватили стражники, а через несколько дней его привязали к столбу, забросали камнями и оставили умирать под палящим солнцем. Он висел, окровавленный, неподвижный, похожий на тряпичную куклу. Никого из нас не подпустили к нему, не позволили нам дать ему воды напиться. Некоторое время он висел и не открывал глаз. Затем его веки дрогнули, он посмотрел перед собой и тихо, но отчётливо проговорил: «Ухожу». И всё… В одно мгновение он изменился, словно опустел. Он умер. Умер в один миг. Прошёл через страшное избиение, испил боль до конца и умер…
— И через это ты поверил в бессмертие? — удивился Теций. — Это просто смерть. Обыкновенное убийство беспомощного человека.
— Ты не дослушал, — Давид поднял глаза на гладиатора. — Через два дня я был один на дороге, направляясь в хлебную лавку, и вдруг откуда-то появился человек. Я не обратил на него внимания, но он подошёл ко мне и остановил меня, положив руку мне на плечо. Повернув к нему голову, я остолбенел… Передо мной стоял мой учитель. Он был жив. Он улыбнулся и сказал, чтобы я не удивлялся. Он сказал, что пришёл, дабы убедить меня… Но ведь я сам укладывал его тело в могилу! Я лично помогал спеленать его труп! И вот он стоял передо мной…
— И ты уверен, что тебе не пригрезилось это? Мало ли что привидится, когда мы испытываем душевное расстройство.
— Не пригрезилось. Он вложил в мои руки кусок хлебной лепёшки и сказал: «Помни, что мир не так прост, как он тебе представляется. Когда-нибудь ты поймёшь всё». Затем он поцеловал меня и ушёл, строго запретив мне следовать за ним. Лепёшка осталась в моих руках…
— Я бы рад поверить в твою историю, но она слишком неправдоподобна.
— Разве я требую от тебя, чтобы ты поверил мне, господин? Ты лишь спросил меня о моём учителе. Я рассказал тебе. Я не навязываю тебе моих мыслей, — спокойно ответил Давид.
— Может быть, вы уложили его в могилу, когда он был ещё жив? — предположил Теций.
Раб промолчал.
— И на нём не было следов от ран, нанесённых камнями? — уточнил Теций. — Это странно. Такие раны не заживают бесследно за два дня. Нет, в это нельзя поверить… Люди не способны восстать из мёртвых.
— Люди способны на всё. Просто они ещё не понимают этого. Они слепы, как новорождённые. Они одурманены своими привычками, как вином…
— И всё же, р… — Теций хотел сказать «раб», но удержался, взглянув на Давида, — всё же люди не могут восстать из мёртвых.
— Человек приходит в этот мир, чтобы жить среди тайн и наслаждаться этими тайнами, — отозвался слуга. — Разве тебе известны ответы на все вопросы? Разве ты знаешь всё? Если нет, то почему утверждаешь, что не бывает возвращения мёртвых в жизнь?
— Но я стремлюсь найти ответы на тайны.
— Если ты вдруг получишь все ответы, ты потеряешь вкус к жизни, — Давид многозначительно улыбнулся. — Жизнь даётся для познания, а познание бесконечно…
* * *Приехав в Рим, Гай сразу направился в дом деда. На входной двери висела большая ветка кипариса, уведомлявшая прохожих о пришедшей в дом знаменитого ритора Атилия Приска смерти.
Внутри сильно пахло благовониями. Умершего уже обмыли тёплой водой и натёрли душистыми маслами. Из комнаты, где он лежал, доносилось печальное пение. Антония сидела на стуле, в атриуме, куда вскоре должны были перенести покойника; мягкая коричневая накидка стекала с её головы на плечи и опускалась на лицо, почти скрывая глаза. Рабы молча завешивали двери и окна тяжёлой тканью цвета тёмной морской волны.
Увидев Гая, Антония поднялась ему навстречу.
— Рада видеть тебя, сын.
— Извини, я не успел одеться подобающим образом, — Гай почтительно опустил голову. — Я хотел сразу прийти к тебе.
— Тело выставят в атриуме к вечеру. Никого из посторонних до тех пор не будет здесь. Ты успеешь надеть траурный плащ… Я очень редко вижу тебя, Гай, — Антония с нежностью провела ладонью по щеке сына. — Ты сторонишься меня? Не отвечай, я знаю сама.
Юноша вздрогнул. В голосе матери он услышал столько горечи, что ему стало стыдно за себя. Он обнял мать и опустил голову ей на плечо.
— Прости, мама.
— Молчи, Гай. Я всё понимаю. Тебе не нравится мой образ жизни. Мне легко понять это, я не вправе требовать от тебя ничего. Ты стал взрослым, почти самостоятельным. Вскоре тебе предстоит уйти на военную службу, чтобы выполнить гражданский долг перед Римом, и тогда я вовсе не буду видеть тебя… Молчи, не говори ничего… Я лишь хочу, чтобы ты помнил, что я — твоя мать. Я не так добродетельна, как бы мне самой хотелось того, но от этого я не перестаю быть твоей матерью. Помни об этом.
— Я помню, я не забываю этого никогда. И поверь мне: я люблю тебя, — юноша поцеловал её в обе щеки. — Теперь я поеду в наш дом, чтобы умыться с дороги и облачиться подобающим образом.
Вечером тело Атилия Приска, укутанное в пурпурную тогу, было помещено на высокое ложе, покрытое роскошной материей. Ноги покойника были обращены к двери. Лицо умершего было покрыто густой белой пудрой. То и дело в дом входили люди, желавшие бросить прощальный взгляд на Атилия и выразить соболезнование его родственникам.
— Я уже распорядилась сделать восковое изваяние отца, — сказала негромко Антония Гаю.
— Самообладание не покидает тебя даже в минуты скорби, — отозвался Гай. — Ты не забываешь о делах.
— Стоя возле мертвеца, мы должны подумать прежде о его нуждах.
— Сегодня на виллу приехал по моему приглашению Теций, — проговорил Гай. — Мы тоже говорили о смерти. В последние дни я всё время говорю о смерти… Скажи, ты веришь в бессмертие души?
Антония посмотрела в глаза сыну и ничего не ответила.
«Бессмертие души, — подумала она. — Как было бы хорошо, если бы оно касалось меня, но не имело никакого отношения к некоторым другим, например, к тем, кому я дала испить яду».
— Я пройду в дом, — сказала Антония после долгой паузы и погладила сына по щеке.
В течение семи дней тело умершего находилось в атриуме под охраной раба. На заре восьмого дня из дома вышел глашатай и закричал:
— Скончался благородный Атилий Приск! Если кто хочет быть на его похоронах, то уже пора!
Быстро шагая по улицам, он сообщал:
— Умер Атилий Приск! В память о нём завтра будут устроены игры! Кто хочет, приходите в старый цирк Фламиния!
