Андрей Ветер - Волки и волчицы
— Что ж, надо собираться в Рим. Прости, Теций, что приходится прерывать беседу, — извинился Гай.
— Всё же мы успели провести несколько приятных часов, — улыбнулся гладиатор.
— Я прошу тебя остаться здесь на несколько дней и хорошенько отдохнуть… Эй, Лавиния, скажи Давиду, чтобы пришёл сюда. Пусть слушается во всём Теция! — Гай вновь повернулся к Тецию. — Если тебя заинтересует Давид, можешь взять его с собой в Рим, когда надумаешь ехать туда.
— Полагаю, что я уже завтра отправлюсь в столицу. Сегодня же посвящу остаток дня бане. Эта Лавиния очень мила. Я могу взять её в постель?
— Разумеется, мой друг. Она знает многие секреты любовных игр. Надеюсь, ты будешь вполне доволен…
Когда явился Давид, о котором упомянул Гай, Теций лежал на мраморном столе лицом вниз, закрыв глаза и вдыхая ароматные масла, курившиеся в чашах, расставленных по углам комнаты. Лавиния со знанием дела разминала Тецию спину, не забывая пройтись сильными пальцами по ягодицам гладиатора.
— Ты звал меня, господин? — спросил вошедший в помещение Давид.
— Твой хозяин сказал, что ты знаком с каким-то иудейским пророком, — Теций открыл глаза и принялся с интересом разглядывать стоявшего в дверях раба.
Давид выглядел очень молодо, но взгляд его был серьёзен не по годам.
— Должно быть, ты спрашиваешь о человеке по имени Исса.
— Не знаю его имени, но Гай сказал, что этот пророк учит людей о бессмертии души, — отозвался Теций.
— Да, Исса учил и этому, — кивнул Давид. — Только теперь он никого не учит. Он покинул наш мир.
— Он умер?
— Его убили, забросали камнями, — Давид произнёс эти слова без малейшего сожаления, очень спокойно, почти равнодушно.
— Этот Исса был твоим учителем?
— Я называл его моим учителем, — кивнул раб.
— И ты так говоришь о его гибели?
— Как «так»?
— Без эмоций… Тебя не волнует его смерть?
— Смерть — иллюзия. Она не должна беспокоить людей, — произнёс Давид.
— Иллюзия? — не понял Теций. — Почему иллюзия? На каком основании ты так говоришь?… Нет, не иллюзия. Я видел, как люди падали под ударами моего меча. Видел, как из их ран вытекала кровь, а вместе с ней и жизнь. Это было на самом деле, никакой иллюзии. Смерть не имеет ничего общего с иллюзией. Можешь поверить мне, я знаю, о чём говорю. Я вижу чаще смерть, чем ясное солнце в небе.
— Тебе только так кажется, господин, — улыбнулся Давид.
— Кажется?
— Да, кажется. Но ты не сможешь понять этого до определённого момента.
— До какого же? Что это за волшебный момент, когда я пойму, что смерть — иллюзия?
— Когда ты осознаешь, что всё вокруг иллюзия, тогда ты поймёшь, что представляет собой смерть.
— Это очень невнятные слова. Так можно сказать о чём угодно.
— Да, о чём угодно.
— Тогда я не понимаю тебя, — Теций оттолкнулся руками от мраморной плиты, сел и с интересом поглядел на Давида. — Объяснись. В твоих словах слишком много тумана.
— Нет. В моих словах исключительная ясность. Тебе просто нужно понять. Но ты пока не хочешь понимать. Тебя сдерживают твои привычки, тебя ограничивают твои пристрастия. Ты цепляешься за них, потому что веришь в то, что они связывают тебя с действительным миром.
— А разве этот мир не действителен?
— Действителен. Но иллюзии тоже действительны, господин. И твои убийства на арене тоже действительны.
— Я не понимаю, почему ты утверждаешь, что иллюзии действительны.
— Потому, что ты видишь их. Всё, что ты видишь и чувствуешь, существует на самом деле, — ответил Давид.
— Но ты всё-таки называешь это иллюзией, — уточнил Теций, сосредоточенно наморщив лоб.
— Да… Скажи мне, господин, действителен ли твой сон, который приходит к тебе ночью? Является ли твой сон реальной жизнью?
— Разумеется, это лишь сон. Как раз это и есть иллюзия, Давид, — Теций обрадовался, ощутив знакомую почву.
— Но ведь во сне ты испытываешь страх, радость, боль, наслаждение… Или я не прав?
— Прав. Да, ты прав, я чувствую во сне и боль, и вкус, и ужас… Но… Не намекаешь ли ты на то, что сон можно приравнять к жизни?
— А разве ты хочешь сказать, что ты не живёшь во время сна? — Давид вдруг засмеялся. — Или ты будешь настаивать на том, что тебя во время твоего сна не существует, а существует только иллюзия сама по себе, вне тебя, без тебя?
— Нет, не буду настаивать, но… Ты хитрец, ты ловко повернул логику мысли, Давид…
— Я лишь указал тебе на истину…
— Ты хитришь…
— Разве? Какой мне прок от этого, господин? Разве эта хитрость, как ты её называешь, дарит мне свободу в том виде, как ты это представляешь? Нет, я по-прежнему остаюсь рабом, у меня есть клеймо на пятке. Зачем же мне хитрить, если хитрость не приносит мне никакой пользы?
— Но ты воспринимаешь мир иначе!
— Да! Тут ты не ошибаешься, господин, — Давид слегка поклонился. — Я воспринимаю мир иначе, чем ты и чем подавляющее большинство окружающих меня людей. И в этом состоит моя свобода.
Теций дал знак Лавинии, чтобы она перестала массировать ему спину.
— Ты можешь идти, — сказал он девушке и поманил Давида рукой. — Присядь возле меня. Я хочу, чтобы ты не чувствовал себя моим слугой.
— Я и не слуга тебе, господин. Я лишь играю роль слуги.
— О, жители Олимпа! — воскликнул Теций. — Я ничего не понимаю в твоих рассуждениях! Ты умён и хитёр, как тысяча демонов, Давид. Ты можешь ввести в заблуждение самого головастого из жрецов!
— Я не испытываю надобности в том, чтобы вводить кого-либо в заблуждение. Я живу тем, что у меня есть. Но всё же я благодарю тебя за то, что ты предлагаешь мне место подле себя. Я умею оценить добрый жест.
— Я сам был рабом, — произнёс Теций.
— Давно ли?
— Теперь мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Но всё же я помню всё в деталях.
— Тебе нравится твоя свобода? — спросил Давид, присаживаясь рядом с Тецием.
— Поначалу я был испуган этой свободой, не знал, что мне делать. Затем жизнь совершила крутой поворот, я стал гладиатором. Теперь я чувствую себя вполне независимым, но я бы не сказал, что я до конца свободен. Свобода — дар, который не все умеют оценить.
— Вот оно что! — чуть ли не крикнул Давид.
Теций вздрогнул от пронзительного голоса иудея.
— Что значит «вот оно что»?
— Ты не удовлетворён твоей свободой!
— Я, должно быть, не очень точно выразился, — попытался отговориться Теций.
— Ты никогда не выражался точнее. Людям редко случается бывать столь точными в своих мыслях.
— Почему ты…
— Позволь я расскажу теперь о моём учителе… О том человеке, про которого ты спросил вначале…
— Да, это было бы весьма уместно, — кивнул Теций, — ведь ради разговора о нём я позвал тебя.
Давид задумался, опустил веки, вскинул голову, погружаясь в свои воспоминания. Его правая рука поднялась с колена, зависла на уровне груди, ощупывая пальцами воздух, затем сложилась в кулак и выставила указательный палец вперёд, будто нацеливаясь на что-то невидимое.
— Исса был удивительным, редким человеком, да и человеком-то его уж не назовёшь…
— Почему так? Что ж в нём особенного? Ноги у него, может, как у Фавна были? Или на кентавра похож?
— Нет, с виду он был обыкновенен, более неприметного не сыскать.
— Тогда что же в нём особенного?
— Его взгляд на жизнь, его умение говорить ясно и понятно, привлекать к себе даже таких людей, которые зачастую вообще не умеют слушать. Он был досягаем…
— Досягаем…
— Есть множество пророков, которые пытаются научить, убедить, увлечь за собой. Но Исса не сказал ни единого слова, которое прозвучало бы призывно. Он не велел никому следовать за ним, не назвал себя ни разу учителем. Он был с виду такой же человек, как мы с тобой, но он был тем, кто говорил голосом Бога.
— Бога? О котором из божеств ты говоришь сейчас?
— Я говорю о Боге Едином!
— Не понимаю.
— Ты и не поймёшь сразу. Ты привык расчленять невидимый мир на конкретных, чуть ли не осязаемых божеств. Ты веришь в Олимп, в Меркурия, Венеру, Вакха, Юпитера и прочих…
— В кого же мне ещё верить?
— Речь не о том, в кого верить, а как жить, господин. Богам нет дела, верим мы в них или нет.
— Зачем же мы тогда приносим им жертвы?
— По глупости, — голос Давида как-то угас, Теций сразу заметил это.
— Ты не хочешь говорить об этом? — спросил гладиатор.
— Дело не в том, хочу я или не хочу… Дело в том, что я всякий раз надеюсь, что меня поймут сразу…
— Ты проповедуешь учение твоего учителя?
— Нет. Я лишь отвечаю на вопросы… Заметь, ты вызвал меня сам. Я лишь отвечаю тебе… Но отвечаю без успеха… Исса предупреждал, что мы, его последователи, столкнёмся с трудностями непреодолимыми… Людям легче жить так, как они привыкли, даже если это в корне не соответствует истине. Люди не любят менять свои привычки… Учитель предупреждал нас, но мы далеко не сразу поняли его слова… Некоторые из нас не поняли вообще… Он считал, что каждый из нас должен не просто исполнять свою работу, но искать через неё истину… Знать путь и пройти путь — не одно и то же. Мы должны искать до тех пор, пока не отыщем. Когда же кто-то найдёт истину, то будет потрясён, будет удивлён, потому как ему откроется, что он — не он. Учитель утверждал, что смерти не существует, что жизнь бесконечна.
