Владислав Кетат - Флорентийская голова (сборник)
Мы с Женей переглянулись.
— Ко мне, — сказала она.
Жаба Ивановна остолбенела.
— Как это, к тебе? А твои родители знают?
— Знают, знают, — закивала головой Женя, — и Валькины тоже знают и ничего против не имеют. У нас очень демократичные родители. А теперь, извините, нам пора.
Мы обогнули окаменевшую Жабу Ивановну, также как минуту назад «классную».
— Кострова! — раздалось сзади. — Почему в брюках?!
На улице уже основательно потемнело. Выходить на освещённую фонарями улицу Ломоносова, желания не было — хотелось темноты, которая, как известно, друг молодёжи — поэтому мы свернули налево, пересекли школьный двор и оказались в небольшом закутке, закрытом от школы трансформаторной будкой, и кустами густой сирени от ближайшей пятиэтажки.
Женя достала откуда-то из-за пазухи пачку «Космоса» и щелчком вышибла оттуда две сигареты. Одна тут же оказалась у неё во рту, а вторая у меня.
— Угостите даму спичкой, — попросила Женя, — я зажигалку где-то посеяла.
Сплюснутый коробок Балабановской спичечной фабрики обнаружился у меня в левом кармане джинсов. Я чиркнул спичкой, и, закрывая грозящий потухнуть синеватый огонёк ладонями, поднёс его к Жениному лицу. Она потянулась сигаретой к огню, и её лицо, словно венчальной свечой, мягко подсветилось снизу. Я взгляд не мог от неё оторвать, так она была прекрасна. Кончик Жениной сигареты заиграл рыжими искорками, она затянулась, выпустила тонкой струйкой дым, а я всё держал ладони, закрывая подбирающийся к моим пальцам огонь.
— Ты чего? — удивилась Женя.
— Просто, ты очень красивая, — вырвалось у меня.
Женя бросила на меня скептический взгляд.
— Не слишком ли смело для четырнадцатилетнего юноши?
«А ведь верно, — подумал я, — у меня бы духу не хватило такое сказать девушке в четырнадцать лет».
Неожиданно спичка потухла, и Женино лицо погрузилось в полумрак. Я чиркнул другой и прикурил сам.
— Как ты себя чувствуешь? Как голова? — спросила Женя.
— Нормально. Иногда побаливает, но, в целом, нормально, — ответил я, а сам подумал: «Господи, о чём мы говорим!»
Женя сделала пару глубоких затяжек и первой подняла неудобную тему.
— Ты, наверное, хочешь знать, как это всё вышло?
Я кивнул.
— И что будет дальше?
Я снова кивнул.
— Если коротко, то ты в своём прошлом, — сказала Женя, — в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году.
— Спасибо, я понял, — сказал я.
— Нет, ты не понял. — Женя сделала серьёзное лицо. — Я тебе сейчас скажу одну вещь, ты только не пугайся, ладно? Дело в том, что твоё прошлое давно умерло, так что можешь для простоты считать, что ты на том свете. Или в царстве мёртвых, если тебе так больше нравится.
Я всё, что угодно ожидал от неё услышать, только не это.
— Не понял, где? — переспросил я.
— В царстве мёртвых, — повторила Женя, — помнишь, как в мифах древней Греции.
— И как же я сюда попал? Умер? — чувствуя, как стремительно ухудшается настроение, спросил я. — Что-то не припомню.
— Нет, ты пока не умер. Ты просто очень хотел попасть сюда, помнишь? Вот и попал. Считай, что ты на экскурсии.
— А ты? — вырвалось у меня. — Ты тоже хотела?
— Не-е-е-ет, — усмехнулась Женя, — я тут постоянно.
Я попытался, что называется, собрать мысли в кучу.
— Так, ты что — мёртвая?
— Ну, наконец-то! — Женя несколько раз хлопнула в ладоши. — Конечно, мёртвая уже двадцать лет как. Самоубийство, если тебе интересно.
— Но как… — ошарашено произнёс я.
Женя удивлённо подняла брови.
— Хочешь знать, как именно? Из всего многообразия средств я выбрала бритву и ванну.
— Бритву? Ты, это… вены резала? — Я непроизвольно провёл указательным пальцем правой руки по запястью левой.
Женя снова покачала головой.
— Если режешь вены, то гораздо эффективнее вскрыть продольным разрезом одну, чем полосовать всё поперёк, — сказала она. — Я выбрала самую крупную, ту, что посередине.
Я не знал, что сказать, поэтому молча смотрел на Женю, которая в это момент красиво затягивалась: рука с сигаретой расслаблена, глаза немного прищурены. Я подумал, что она смотрит не на меня, а куда-то сквозь.
— Горячая ванна — это не сказки, — продолжила она. — Вода должна быть горячей, иначе кровь свернётся и ничего не выйдет. Горячая вода нужна ещё и для того, чтобы было приятно. Чтобы подавить нервную дрожь и избавиться от последних сомнений.
— Всё равно, не понимаю…
— Что тут непонятного? Способ же имеет значение! Весь вопрос в том, будет ли больно, и как ты будешь выглядеть в гробу. Петля, окно и электричка отпадают сразу. Так что, самый хороший вариант для девочек — обожраться снотворного, поэтому большинство выбирают таблетки. Девицы надевают свои лучшие платья, туфли на шпильках, красятся, некоторые даже ходят перед этим в парикмахерскую, а потом — вскрывают упаковку димедрола, кладут в ладошку десять маленьких белых таблеток, закидывают их в рот, запивают «Тархуном» или «Дюшесом» и пытаются проглотить. Но димедрол, он, сволочь, такой горький, что не помогают ни остатки газировки, ни недопитый чай, ни вода из-под крана — легче не становится. Девицы подходят к зеркалу, девицы смотрят на себя и видят там мымр с перекошенными физиономиями и выпученными слезящимися глазами. И вот тут девицам становится страшно. Им начинает хотеться, чтобы всё это закончилось, в том смысле, чтобы всё стало, как пару минут назад…
Сначала они пробуют выплюнуть эту гадость, но поздно, маленькие белые друзья уже в пищеводе, они уже на пути в желудок. Тогда те, кто поумнее, бегут в сортир и суют себе два пальца в рот. Если им везёт и после некоторых усилий они наблюдают на дне унитаза или раковины маленькие, плавающие в газировке, белые колёсики; девицы судорожно начинают их считать — одна… две… три… пять… десять… И тогда девицы плюхаются на кафельный пол и начинают реветь. Некоторые делают под себя, прямо в своё лучшее платье. А на следующий день они рассказывают своим подружкам, как вчера, когда родичей не было дома, они пытались покончить с собой, потому что трындец, жить надоело, но в последний момент родичи вернулись и их спасли. В качестве доказательства подружкам демонстрируются слегка переваренные десять таблеток димедрола. Подружки одна за другой лопаются от зависти…
— Я не об этом, Жень. Мне непонятно, как это всё вообще возможно, — сказал я, делая ударение на слове «это».
Женя пожала плечами.
— Вот бы знать. Просто есть и всё. Ты же не задумываешься над тем, почему возможно то, где ты каждое утро просыпаешься?
— Ты имеешь в виду моё «настоящее»?
— Называй, как хочешь. Ты просто живёшь там, а я здесь.
— А как же мы с тобой там встречались?
Женя махнула рукой.
— Это мне дали посмотреть на то, как там всё у вас, — Женя запнулась, — чтобы я тебя сюда затащила.
— Затащила?
— Ну, привела. Ты же очень хотел в прошлое вернуться. Так?
— Хотел, конечно, но…
— Теперь уже никаких, Валя, «но», теперь…
Женя не успела договорить. Справа от нас, у трансформаторной будки, началась возня. Что там происходило, мы не видели, но, судя по звукам, несколько человек тащили одного, а тот, кого тащили, упирался.
— Где он? — спросил хрипловатый голос из-за кустов. — Говори, где, иначе мы тебя отмудохаем так, что мать родная не узнает!
— Я не знаю, — ответил ему второй голос, жалобный и высокий.
Послышался характерный звук, который получается после встречи кулака с лицом.
— Я же говорю, не знаю! — ещё выше завизжал второй голос.
Только что услышанный мной звук повторился.
— Он в зале был, а потом куда-то ушёл! — срываясь, прокричал голос.
С ужасом до меня дошло, что я знаю, кого пытают у трансформаторной будки. «Господи, про него-то я совсем забыл! — подумал я. — Что ж теперь делать-то…»
— Что там происходит? — тихо спросила Женя.
— Майрона мочат, — также тихо ответил я.
— А… чего они от него хотят?
— Узнать, где я. Они же за мной пришли.
Женя сделала большие глаза.
— Зачем?
— Это я с ними в «Комитете» подрался. Отмстить хотят.
— Что делать будешь?
А что мне было делать? Тихо уйти? Должно быть, каждый мужик, родившийся и выросший в Советском Союзе, знает, что именно я тогда чувствовал. Сказать, что мне было страшно, значит не сказать ничего. Меня всего просто трясло. Буквально в пяти метрах от меня избивали моего друга, а я стоял, как вкопанный.
— Беги в школу, приведи кого-нибудь, — сказал я, глядя себе под ноги, — а я пошёл.
— Господи, Валька, да ты герой, — Женя положила мне руки на плечи, встала на цыпочки и мягко поцеловала меня в щёку.
Я обнял её за талию, совсем так, как во время танца, и потянулся губами к её губам, но вместо них наткнулся на указательный палец.
