Галина Тер-Микаэлян - Face-to-face
Фируза немного успокоилась за то время, что говорила это, но взгляд ее, устремленный на оторопевшую от этой вспышки Таню, все еще горел негодованием — словно девочка и вправду была виновна во всех ходивших по селу сплетнях и слухах.
— Мама, успокойся, пожалуйста, не надо так кричать, — с укоризной в голосе сказала Халида, мягко дотрагиваясь до руки матери. — Таня ничего плохого тебе не сказала, и она тут абсолютно не причем. Танюша, ты не обижайся, мама просто сорвалась, потому что очень нервничает в последнее время.
— Да ладно, мне-то чего, — снисходительно пожала плечами Таня, раздумав обижаться.
Фируза отвернулась, что-то пробурчав — ей стало неловко, и вид у нее был такой смущенный, что Наталья, решив разрядить обстановку, миролюбиво заметила:
— Конечно, тут и говорить не о чем — ваш муж исключительный человек, таких мало. Но я думаю, что и вас всех, кто пошел за ним, тоже можно считать героями. Ведь бросить все, рискуя жизнью идти в неизвестность — на это тоже не каждый способен. Конечно, молодежь в то время была другая, не то, что теперь, — она царапнула дочь ехидным взглядом и насмешливо продолжала, словно говоря в пустоту: — Сейчас им бы только развлекаться, какой там нынче героизм! Телевизор, дискотеки, объесться мороженым, лицо размалевать так, что смотреть страшно — вот и все, что им надо.
— Подумаешь! — вызывающе ответила Таня, тоже ни к кому не обращаясь. — Кому что нравится, почему это все обязательно должны быть героями? Я, например, люблю дискотеки, мороженое и красить глаза, и я не стала бы убегать туда, где даже телевизора нет. Глупо!
Фируза вновь вспыхнула, но на этот раз сдержалась.
— Не-е-т, — певучим и нарочито сладким тоном протянула она, — это уж не от времени зависит, а от того, какая душа живет в человеке. И в наше время я знала таких, кому сладкая жизнь была всего дороже. Помню Зейнаб, хваршинку из Иихоквари. В Ведено, куда нас вывезли из родных аулов, нас окружали военные и НКВД. Поэтому все наши девушки, когда выходили куда-нибудь из дому, набрасывали покрывало и старались не поднимать глаз — ведь у людей из НКВД не было ни чести, ни совести, если девушка им приглянулась, они могли похитить ее и обесчестить. Зейнаб же, хоть у нее и был жених на войне, не боялась бесчестья — выйдет на улицу с непокрытой головой, бусы нацепит да еще губы накрасит. Идет, посматривает на мужчин, да еще бедрами покачивает. Они с ней заговаривают, она отвечает, улыбается. Мать и другие женщины пытались ее усовестить, но Зейнаб только смеялась и дерзила в ответ. Потом к ним в дом стали захаживать люди из НКВД. Они приносили водку, шоколад и колбасу, а однажды принесли патефон, и весь вечер из дома Зейнаб доносилась веселая музыка. Проходившим мимо было видно в окно, как она танцует с мужчинами и бесстыдно к ним прижимается. На следующий день мать ее жениха получила похоронку, и весть об этом быстро разнеслась по всему поселку, но вечером Зейнаб опять пила водку и танцевала с мужчинами. А утром в их доме была тишина, и два дня никто оттуда не выходил и не входил. И когда люди, наконец, решились зайти и узнать, что случилось, то увидели страшную картину: все в доме было перевернуто верх дном, мать Зейнаб, мертвая, висела на крючке, сама же она исчезла.
— Ужасно! — воскликнула Наталья. — Потом ее так и не нашли?
— Где могли ее найти? Сначала думали, что она сбежала с кем-то из своих дружков, потом решили, что люди из НКВД убили ее и закопали где-нибудь в горах. Но лет десять назад одна хваршинка ездила в гости к замужней дочери в Баку и будто бы узнала Зейнаб в дворничихе, которая мела улицу. Нос у нее был красным от водки, а глаз заплыл синяком. Соседи рассказали, что женщина эта живет с мужем-пьяницей, который колотит ее каждый день, и сама она тоже много пьет. Детей у них было двое, но их отобрали и отдали в детдом.
— Бабушка, а нас у мамы тоже отберут? — испуганно спросила Диана.
— Я не хочу в детдом! — Лиза хлюпнула носом, готовясь пустить слезу.
— Дуры и плаксы! — объявил Тимур.
— Давайте, мы на сегодня покончим со страшными историями, — с досадой проговорила Халида, поднявшись и начиная собирать опустошенные за время застольной беседы тарелки. — Девочки, кто первый мне помогать?
Они, однако, вопреки обыкновению не сорвались с места, а продолжали испуганно смотреть на Фирузу. Она торжественно пообещала:
— Нет, мои рыбки, у вашей мамы вас никто и никогда не отберет. Детей отбирают у плохих мам, которые думают только о своих удовольствиях — гуляют, пьют водку и… красятся.
Таня почувствовала себя задетой за живое.
— Ну и что такого, что красятся? — презрительно и дерзко сказала она. — У этой Зейнаб, хоть собственный муж есть, а не один на четверых, она, может быть, даже счастливей вас!
— Что? — Фируза растерянно дернулась, и за столом наступило полное молчание, но Таню уже понесло:
— Я же знаю, что вы все время так думаете, что скажете — нет? Кому нужен был весь этот ваш героизм? Если б вы все тогда не бежали, ваша сестра и ее дети были бы живы. Вы могли бы выйти замуж за военного или пусть даже за НКВД, и у вас бы был собственный муж. Или даже если б кто-нибудь из них просто увез бы вас, то вы жили бы в большом городе, и вам не было бы так одиноко. А теперь вам в жизни только и остается, что рассказывать людям красивые истории! Вы это думали! Думали! Думали, я знаю!
Будь Фируза блондинкой, она стала бы белее мела, теперь же кожа ее приобрела изжелта-бледный оттенок, и на лбу выступили мелкие бисеринки пота. Наталья, немного придя в себя, резко повернулась к дочери:
— Пошла вон, дрянь такая! Уйди, чтобы мои глаза тебя не видели!
— Куда? — равнодушно спросила девочка.
— Вон! Убирайся!
Однако Фируза, справившись с собой, подняла руку.
— Нет, не надо, — она повернулась к Тане, сказав слабым голосом и таким тоном, словно хотела оправдаться: — Не знаю, почему ты так говоришь, это все неправда! Я очень счастлива, мой муж великий человек, сын и дочь любят меня и почитают, а мои внуки — радость моего сердца.
Глаза их на миг встретились, и девочка прочла мольбу в глазах пожилой женщины.
— Да, — сказала она, — конечно, тетя Фируза, я все знаю. Извините, что я так сказала, я сама не знаю, что на меня вдруг нашло. Простите меня.
— Ничего-ничего, я… я пойду уже, поздно, — она встала и нетвердым шагом направилась к двери.
— Мама! — испуганно позвала ее Халида. — Мама, ты куда?
— Мне нужно… немного прибрать в доме твоего брата — ведь завтра Ильдерим привезет Айгуль с детьми из Тбилиси, я хочу приготовить суп из лобби.
«Ильдерим!»
В голове Тани зашумело, загрохотало от нахлынувших извне мыслей и чувств, она взглянула на мать, потом перевела взгляд на Халиду, но обе внешне выглядели совершенно спокойными. Наталья вежливо предложила Фирузе:
— Если хотите, мы с Халидой сейчас все здесь уберем, а потом я приду вам помочь.
— Ну… если у тебя найдется для меня время.
— Мама, мы тоже хотим помочь бабушке, можно? — хором спросили близнецы.
— Хорошо-хорошо, заодно вместе с Тимуром отнесете туда два одеяла.
Наконец посуда была вымыта, вытерта и поставлена в сервант. Халида подождала, пока Наталья с детьми уйдут, потом пригладила волосы и набросила на плечи широкий платок.
— Я с тобой, — угрюмо буркнула Таня, все это время просидевшая у окна и не принимавшая участия в хозяйственных хлопотах.
— Хочу сходить на кладбище, — Халида внимательно посмотрела на племянницу. — Ты ведь там еще ни разу не была?
— Нет.
— Что ж, пошли.
Они обогнули двухэтажное здание новой школы и по узкой дорожке, идущей вдоль пропасти, дошли до маленького кладбища. Халида долго стояла возле могилы Лизы, глядя на тонкое лицо в черной рамке. Таня неловко потопталась рядом, потом сказала:
— У нас дома такая же фотография — в альбоме.
— Да, — не оборачиваясь, ответила Халида, — я знаю, видела. Они с твоей мамой были очень похожи.
— Они обе красивые, хотя не такие, как ты. А я вот на маму совсем не похожа, я — натуральный урод. Тетя Халида, я не знаю, что мне делать.
— Что? — с трудом оторвав взгляд от портрета Лизы, Халида торопливо вытерла слезы и повернулась к ней. — Все это ерунда, Танюша, ты очень симпатичная девочка, что ты себе придумала?
— Только не объясняй, что в человеке красота душевная важней внешней, я не об этом. Я не знаю, что делать, потому что моя мама и дядя Ильдерим — любовники.
— Ты… что ты такое говоришь? — Халида сделала шаг вперед и, споткнувшись, чуть не упала. Таня подхватила ее под руку.
— Только не притворяйся, я знаю, что ты их видела.
— Да с чего ты вдруг…
— Ты видела, как они вместе лежали голые, у тебя это до сих пор стоит в глазах, — ледяным голосом произнесла Таня, — и не пытайся меня обмануть.
