Андрей Калганов - Родина слонов
Степан скромно промолчал.
— Это оттого, что он слово петушиное знает, — заявил Василек, — скажет то слово — и все девки его...
Жеребяка вернул подкове первоначальный облик.
— Небось, приворот-траву в огне жжешь али другое снадобье?
Жеребяка смотрел с такой трогательной надеждой, что Степан невольно почувствовал себя графом Калиостро, сокрывшим от общества формулу любви. Промелькнула даже шальная мысль: не организовать ли кружок по практическому освоению Камасутры. Нет, с кружком надо повременить, не до просветительской деятельности сейчас.
— А ты в подмастерья к нему иди, — Василек словно угадал мысли Белбородко, — може, чему и выучишься.
— Девок портить много ума не надо, — проворчал Жеребяка.
Василек засмеялся:
— Видит собака молоко, да рыло коротко! Жеребяка насупился, задышал — видно, на больное наступили.
— Ты кого это собакой назвал, потрох свинячий?! От, я тебе дрыном-то, да по хребтине!
— Тю, дрыном, — расхохотался Василек, — да ты ж и с тросткой осиновой против деда безрукого не управишься!
— Гляди, Васька, кровью харкать будешь! Жеребяка стянул рубаху. Немного подумал, куда ее девать (на землю бросать — не по-хозяйски), и положил на поленницу. Поверх рубахи легла многострадальная подкова.
— Ты это, гляди, — ввернул Вихраст, — без рубахи-то душа вылететь могёт. Так только на смерть идут.
— Разберемся... — буркнул Жеребяка.
Василек разоблачаться не стал, даже ворота не рассупонил — показывал, что не считает Жеребяку опасным противником.
Жеребяка подошел к плетню и с натугой выдернул дрын, изготовился. (Хозяин плетня с интересом наблюдал за хлопцем и порче имущества не противился.)
Степан было дернулся разнимать, но Вихраст остановил — ништо, пущай выпустят пар.
— Ишь семя в голову шибануло, — разоблачаясь, усмехнулся Василек. — Сам напросился, давно поучить хотел, шоб девок чужих не лапал.
Василек выдернул дрын, примерился, крутанув в руке:
— Вот им тя и проучу...
— Кого это я лапал? — медленно пошел вокруг Василька Жеребяка, выискивая слабину в противнике. — Чего брешешь, Васька, сын песий!
Василек сделал выпад, метя Жеребяке в живот, но тот ловко увернулся, отбил дрын и обратным ходом попытался ударить нападавшего по ногам. Не вышло — Василек вовремя отскочил. Наткнулся спиной на поленницу, дрова посыпались.
— Пострелу помнишь?
Василек обрушил дрын сверху, но Жеребяка закрылся своим, едва не вышибив оружие из рук противника.
— То ж она от тебя сбежала, хлопче, — вполне оправдывая свое прозвище, заржал Жеребяка, — говорила, морковина у тя больно мелка!
После этих слов началась настоящая рубка. Колья мелькали, как вертолетные лопасти. По всему было видно — опыт у бойцов солидный. Никто понапрасну не рисковал, напролом не лез. Пару раз Жеребяка задел Василька — по предплечью и ребрам, но и тот не остался в долгу — под глазом ворога наливался здоровый синяк, и похоже, зубов у Жеребяки поубавилось.
— Надо бы растащить, — забеспокоился Степан, — а то не ровен час зашибутся...
«И кому я тогда свой заказ отдам?» — но это Степан не сказал, это Степан подумал.
Вихраст с азартом наблюдал за поединком и на Степановы слова не отреагировал.
— Ты ж башку ему не проломи, дурень, — заорал Вихраст, когда Василек едва не достал до Жеребякиной маковки. — Не то виру родичам за смерть платить будешь!
— Ништо, заплачу, — рассекал дрыном воздух, выделывал ногами редкостные коленца, стараясь достать противника, Василек, — чай, не голь перекатная, подыму виру-то. Даром, что ли, он рубаху стянул...
Жеребяка пятился, отбиваясь, как мог:
— Это мы еще поглядим, кто кому виру платить будет.
Жеребяка вдруг метнулся в ноги Васильку, по-хитрому крутанул дрыном и... Василек оказался на земле. Жеребяка вскочил, размахнулся...
— Стоять!!! — заорал Белбородко, бросаясь на кузнеца.
Жеребяка на мгновенье опешил. Этого вполне хватило, чтобы Василек перекатился бочком, качественно перекатился, не потеряв оружия. Изготовился.
Степан уклонился от опускающегося прямо на него дрына и впечатал «маваси-гири» в поддых Жеребяки. Любой другой после такого удара уже сидел бы на пятой точке и хватал ртом воздух. Любой другой, но не Жеребяка. Кряжистый, словно столетний дуб, кузнец чуть пошатнулся и разорвал дистанцию. Здоровый черт! Надо бить сильнее.
— Все, кончай бузу, — рявкнул Белбородко, следя за перемещениями обоих бойцов.
— Чего под горячую руку лезешь? — обиделся Жеребяка.
— Сами разберемся, — поддакнул Василек, — наше дело!
Как говаривал Зигмунд Фрейд, если дать людям предмет общей ненависти, они объединятся на почве общей любви. Таковым предметом стал Белбородко. Колья развернулись в его сторону.
Первым бросился Жеребяка, за ним попер Василек... Степан уклонялся от ударов, наносил ответные. Хлопцы умудрялись не только обрабатывать Степана, но и драться промеж собой. Учитывая промашку с Жеребякой, бил Степан «в полный рост».
— Ну что, — задушевно проговорил он, когда у обоих бойцов прыти поубавилось, — порчу на вас напустить? Это мы быстренько. — И, сделав морду кирпичом, загнусил: — Слово мое верное, нерушимое, в огне закаленное, водой омытое... Птицы в небесах, рыбы в морях, гады ползучие в травах высоких, налитых... Из тех трав соки уходят; птицы камнем к земле летят, рыбы в мережах прочных трепещутся...
Улучив момент, Белбородко выразительно взглянул на Гридю. Парнишка был сметлив, сообразил, что подмогнуть треба.
— Уймитесь, хлопцы, — завопил он, — он же заговор творит! Вы ж иссохнете, али какая зараза пристанет!
Вихраст степенно откашлялся в кулак, что означало призыв к порядку.
— Чего вы, хлопцы? Побузили, и ладно... Дело у нас.
Василек смачно плюнул и отшвырнул дрын. Жеребяка немного помешкал, но тоже решил, что для здоровья полезнее охолодиться, напялил рубаху и принялся выкручивать рога подкове.
— Видать, надобность случилась, раз позвал? — проговорил Вихраст. Рыжий кузнец заметно повеселел. Видать, драка Вихрасту пришлась по вкусу.
— Случилась.
Кузнец выжидательно молчал, из-под косматых бровей хитро посматривая на Белбородко.
— Что скажешь, Вихраст? Возьмешь работенку?
— Ить, дел невпроворот... страда... Кому серп выковать, кому борону ожелезить, да и брони ковать...
Обычная песня — цену набивает. Всякий раз Белбородко пятнами покрывался, прежде чем уламывал Вихраста на приемлемые условия. Экий куркуль! Своего не упустит. Впрочем, мужик правильный — дело кузнечное знает и работает на совесть. А что в свою сторону одеяло тянет, так, почитай, все тянут. Все и всегда... Пока жареный петух задницу через это самое одеяло не исклюет. Вот тогда — всем миром навалятся, в такую силищу сольются, что никакой супостат не устоит.
— Страда, говоришь... Как думаешь, кому жито достанется, коли хазары придут?
— Авось сдюжим, — отмахнулся Вихраст, — не впервой татей бить...
— Чаво это на нас полезут? — держался за ушибленный бок Василек.
С некоторых пор Белбородко предпочитал честному торгу нечестное привлечение горних сил в качестве аргумента по снижению цены. Даром, что ли, ведуном кличут! Степан посмурнел, насупился, сжал кулаки (аж пальцы побелели):
— Вот повинился я, что ждать вас заставил, а не надо бы! Потому как сон вещий видел.
— Чего за сон-то? — недоверчиво спросил Вихраст.
— Злой сон, — с серьезным видом заявил Степан, — вещий. Горе грядет великое, беда неминучая. За горами от беды той не спрятаться, в лесах не укрыться.
— Ты не пугай, пуганные уже, — опять принялся терзать подкову Жеребяка, — дело говори...
— Видел, как избы горят Полянские. Видел жен и детей, клинками хазар посеченных. Видел горе лютое, и смерть, и смуту... И кровь великую... Придут, придут орды несметные, истинно говорю... Растащут хазары землю полянскую, что волки косулю. Сокрушат богов наших. Вместо Перуна, Макоши да Рода идолище Тенгри посадят. И поклоняться ему велят. А тех, кто ослушается, конями рвать будут, огнем пытать, жилы из живых вытягивать... Наступят последние времена, наступят, истинно говорю! Хорс-солнышко закатится. Темь приидет. Злыдни да упыри править будут! Мое слово верное, нерушимое, огнем закаленное, Перун-громовержец, Род-батюшка, Макошь-матушка за спиной моей. А коли солгал я, пущай кишки мои изожмутся, зенки повылазят. Слово мое верное, нерушимое, во имя Правды сказанное...
Для пущей убедительности Степан хотел было пересказать Апокалипсис на древнерусский манер (с главными героями из местных: Перуном, Чернобогом, Семарглом и т. д.), но решил повременить — кажись, и без классики проняло слушателей.
Кузнецы стояли сильно хмурые, смотрели исподлобья. Жеребяка, тот и вовсе подкову порвал.
— А делать-то чего? — первым опомнился Вихраст.
— Верный способ имеется, потому к вам, кузнецы, и обратился. Перун-громовержец открыл мне, что хазар немилостивых победить можно, только ежели обереги изготовить. В огне закаленные, тайными словами заговоренные... От кольчуги вражьей обереги те.
