Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр
Аукционист снова стукнул молотком и объявил:
– Начнем! Лот первый: лазурная ваза венсенской фарфоровой мануфактуры[49] с флористической росписью! Предположительно – тысяча семьсот сорок восьмой год!
Помощник аукциониста, расторопный малый в темном костюме и белых перчатках, поднял вазу, чтобы все могли ее разглядеть. Лот оказался популярным – торг развернулся лютый, потенциальные покупатели то и дело вскидывали таблички со своими номерами, а те, кто полагал, что хорошо известен аукционисту, просто кивали головой. В конце концов ваза была продана, и Дюпен записал номер покупателя. Вазы и фарфоровые статуэтки продавались неимоверно быстро, и всякий раз Дюпен повторял процедуру, записывая номер или имя. Затем последовал недолгий перерыв. Пока покупатели обменивались сплетнями, помощник аукциониста установил на помосте мольберт и укрепил на нем первую из картин. Она оказалась весьма достойным морским пейзажем и также снискала высокую популярность. Вся прочая живопись, выставленная на торги, была очень быстро распродана по весьма впечатляющим ценам. Произведения искусства одно за другим шли с молотка, и зрители аплодировали тем из них, цена на которые взлетала особенно высоко. Дюпен мрачнел и мрачнел с каждой минутой, но продолжал вести записи, не говоря ни слова. Последними на торги были выставлены драгоценности. Для разжигания интереса публики аукционист вкратце представил ей школу Тутена и быстро разделался с несколькими лотами. Настал черед перстня с эмалевыми миниатюрами.
– Золотой перстень с эмалью, школа Тутена! Обратите внимание на искусную роспись – как свежи цветочки, как проказлив купидончик! – Аукционист сделал широкий жест в сторону перстня, достоинств которого публика не могла разглядеть на расстоянии. – И это еще не все! Далеко не все!
Помощник аукциониста открыл эмалевую крышечку и издали показал покупателям портреты внутри. Дюпен потянулся вперед, словно завороженный образами тех, кого он прекрасно знал по этим портретам, но никогда не встречал во плоти.
– При желании, убрать имеющиеся портреты или заменить их драгоценными камнями не составит затруднения!
Тело Дюпена напружинилось, и я невольно поднял перед ним руку, опасаясь, что он вскочит с кресла и аукционисту не поздоровится.
– Кто желает приобрести этот загадочный перстень?
Я немедленно поднял свой номер. Дюпен обжег меня взглядом.
– Благодарю вас, сэр! Есть ли среди нашей искушенной публики еще кто-нибудь, способный увидеть всю прелесть этой вещи и желающий добавить ее в свою коллекцию?
Желающий немедленно нашелся. Благодаря моей решимости и решимости соперника, стоявшего где-то в задних рядах, цена на перстень возросла еще и еще. Публика наслаждалась борьбой: дамы ахали и взмахивали веерами с каждой новой ставкой, мужчины переговаривались, наполняя зал гулом разбуженного пчелиного роя. Мое возбуждение также нарастало, и наконец я едва расслышал сумму, названную аукционистом.
– По, вы должны остановиться. Перстень не стоит и половины этой суммы, а ваши карманы отнюдь не набиты золотом.
Аукционист вопросительно уставился на меня.
– Сэр?
Мой номер взлетел вверх. Аукционист устремил взгляд к задним рядам. Все, сидевшие рядом со мной, обернулись туда же.
– Раз! – провозгласил аукционист, опуская молоток на трибуну.
Я тоже обернулся, чтобы взглянуть на своего соперника, и увидел невзрачного человека лет тридцати, одетого в строгий костюм, который подошел бы чьему-нибудь личному секретарю.
– Два!
Встретившись со мной взглядом, мой соперник соединил ладони перед грудью в беззвучном аплодисменте, признавая свое поражение.
Третий удар молотка раскатился по залу, точно гром.
– Золотой перстень с эмалью, – объявил аукционист, сверяясь с бумагами, лежащими перед ним на трибуне, – уходит к мистеру По!
Зал содрогнулся от громоподобных аплодисментов. Казалось, все взоры устремились ко мне.
– Безумство, По, – шепнул Дюпен. – Самое настоящее безумство!
– Безумством было бы допустить, чтобы столь важная памятная вещь была варварски уничтожена. Вы должны сохранить хотя бы этот перстень.
По окончании аукциона я прошел к аукционисту со своим номером, чтобы внести задаток и забрать счет за перстень. Опрометчивость моих действий нарастала – я был слишком захвачен лихорадкой азартных торгов и не подумал, как буду расплачиваться за покупку. Здравый смысл умолял меня отложить перо, принять заслуженную порцию унижения и вернуться к Дюпену с извинениями, но вместо этого я решил внести залог.
– Благодарю вас, По, – сказал шедший рядом Дюпен. – Я в долгу перед вами.
– Между нами нет, не было и не будет никаких долгов. Amicis semper fidelis.
Дюпен мрачно кивнул.
– Ваши слова дороги мне не меньше, чем этот перстень. И надеюсь, вы понимаете, что от этой клятвы я не откажусь ни за что.
– Конечно.
Однако стоило нам подойти к столу клерка, случилось невероятное.
– Прошу прощения, – сказал клерк. – Момент…
Прихватив гроссбух и мой счет, он отошел к человеку, сидевшему за столом позади него, и быстро прошептал ему что-то на ухо. Тот, в свою очередь, нахмурился и поднял на нас взгляд.
– Какие-либо затруднения? – поинтересовался я.
Человек в элегантном костюме забрал у клерка гроссбух и мой счет и приблизился к нам.
– Добрый вечер. Меня зовут Уильям Огастес Филлипс, я – владелец этого аукционного зала. Вы – мистер По, а вы?..
Он вопросительно взглянул на Дюпена.
– Шевалье Дюпен.
– Мистер Филлипс, – вмешался я, – если возникло какое-либо затруднение, потрудитесь сообщить нам о нем немедля.
Владелец аукционного зала перевел взгляд на меня.
– Боюсь, что да – возникло весьма необычное затруднение, мистер По.
– Перстень украден? – спросил Дюпен, точно заранее ожидал именно такого исхода.
– Нет, ничего подобного. Боюсь, что владелец изменил свое решение и раздумал его продавать. Невероятно. Он полностью выплатил мне комиссию, полагавшуюся за вырученную сумму, а перстень изъял. Условия же аукциона таковы, что мы ничего не можем поделать.
Во мне вскипела ярость.
– Это абсолютно неэтично, сэр!
– К несчастью, это прерогатива собственника.
– А вы, учитывая размер комиссионных, полученных за этот перстень и прочие проданные предметы, пошли мсье Вальдемару навстречу, – сухо кивнул Дюпен.
– Не совсем так, – возразил мистер Филлипс.
– Я этого так не оставлю, вот увидите, – сказал я. – Это нарушение контракта.
– Идемте, По. Перстень ускользнул, как и агент этого мошенника. Ничего не поделаешь. Удовольствуемся одной малостью: мистер Филлипс подтвердил то, о чем я подозревал, но не мог доказать: французский аристократ, пожелавший остаться неизвестным, – это мсье Эрнест Вальдемар. Большое спасибо, сэр.
С этими словами он отвесил аукционисту насмешливый поклон. Мистер Филлипс побагровел, лишний раз подтверждая, что аналитическое мышление Дюпена вновь оказалось на высоте.
Джермин-стрит, 93, Лондон
20 апреля 1790 г.
Дорогой!
Не тревожьтесь из-за роли Монстра: Бринсли ни за что не сыграть ее так же блестяще, как вы. И наша пьеса намного лучше этого глупого мюзикла, так как основана на действительных происшествиях, а не на одних слухах и сплетнях. Не сомневайтесь, ваша игра сегодня вечером была еще лучше, чем вчера, и созданный вами сценический образ так вдохновил меня, что я отправилась прямо домой и тем же вечером переработала последнюю строфу и закончила текст для хора «пострадавших юных девиц»; то и другое прилагаю. Быть может, вы найдете время написать несложную мелодию для этого хора, если сочтете его достойным одобрения?
Есть еще множество идей – так и роятся в голове. Что скажете о названии: «Ужасный монстр на воле»? Думается мне, что наш злодей должен бежать из Ньюгейтской тюрьмы. Не с помощью какого-нибудь хитрого плана, не освобожденный сообщником – он должен просто исчезнуть, словно призрак в ночи. А рассказчик сообщит публике, что больше о Монстре в Лондоне не слышали. Но! – представьте, что в этом месте свечи замерцали – однажды, теплым летним вечером, молодая и симпатичная девица возвращалась домой из театра. Полагая, будто в очаровательно тихом приморском городке, на променаде, среди толпы гуляющих, ей ничто не угрожает, она беспечно шла одна. Мысли ее до сих пор были заняты чудесной пьесой, которую она только что посмотрела. Вот уже и крыльцо ее дома, где ей ничто не может угрожать. И вдруг ее грезы разбиваются вдребезги. За ее спиной возникает человек – нет, Монстр! Прежде чем она успевает позвать на помощь, серебристый клинок вспарывает ее шелковые юбки, белье, плоть! Театр погружается во тьму, и… раздается пронзительный визг! Разве это не гениальная концовка?
С любовью к вам,
