Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр
– Что же это за таинственная встреча, Дюпен? Надо ли полагать, что у вас назначено свидание с персоной, принадлежащей к прекрасному полу?
Более невероятной ситуации я и вообразить себе не мог. Скорее всего, Дюпен предпочел бы провести вечер в одиночестве, в окружении книг. Заставить его посмотреть новую пьесу или провести время за другим подобным развлечением удавалось крайне редко. Замечание же мое было отпущено нарочно, чтобы поддразнить его – это был самый верный способ выудить из Дюпена правду.
– У меня не назначено никаких встреч, – ровным тоном ответил он. – Как я и сказал, это – мероприятие, которое я не слишком хотел бы посещать, однако должен.
С этими словами он вынул из кармана брошюрку и подал ее мне. Брошюрка оказалась каталогом аукциона Филлипса. Обложка объявляла о распродаже, открывающейся на Нью-Бонд-стрит, 73 сегодня вечером, начало регистрации в шесть.
Мне вспомнились загадочные слова Дюпена из ответа на мое письмо с просьбой о помощи.
– Те самые дела в Лондоне, о которых вы упоминали?
Дюпен коротко кивнул.
– Вы позволите?
– Конечно.
Я открыл каталог. В предисловии говорилось, что перечисленные ниже предметы – часть распродажи наследства, проводящейся в пользу некоего французского аристократа, пожелавшего остаться неизвестным; что каждый из этих предметов великолепен и уникален, так как все они вышли из рук самых известных мастеров Франции. Бегло пролистав каталог, я обнаружил, что некоторые лоты помечены цифрами – на первый взгляд, случайно.
– В этом собрании есть интересующие вас лоты?
Дюпен приподнял брови и кивнул, но воздержался от дальнейших объяснений.
Я вынул из кармана часы.
– Тогда идемте немедленно – регистрация вот-вот начнется.
Дюпен пришел в необычайное волнение.
– Вам нет никакой надобности идти со мной. Мероприятие это, скорее всего, покажется вам крайне скучным.
Но его отговорки лишь прибавили мне решимости.
– Вовсе нет. Я еще никогда не был на лондонских аукционах.
И мы двинулись к дому семьдесят три по Нью-Бонд-стрит. Я на ходу отпускал замечания об улицах Лондона, Дюпен же, заметно раздраженный моим присутствием, шел молча.
* * *В аукционном зале оказалось куда более людно, чем я ожидал – просто ступить было некуда. Казалось, здесь собралась вся лондонская аристократия вкупе с галеристами и, очевидно, журналистами – эти внимательно разглядывали собравшихся и что-то строчили в блокнотах. Посетителям предлагалось вино, и публика охотно поглощала его, развлекаясь флиртом и сплетнями. Дюпен внимательно оглядел помещение, но, похоже, не нашел того, что искал. Тогда он пересек зал и подошел к двери, ведущей в соседнее помещение. Там оказалась трибуна аукциониста и ряды кресел, а также предметы, выставленные на продажу. Здесь имелись произведения и западного, и восточного искусства: гобелены, некоторое количество картин, серебряная утварь тончайшей работы, драгоценные украшения, превосходные карманные часы… Дюпен открыл каталог и принялся сличать помеченные им лоты с представленными для обозрения предметами.
– Что вы скажете об этой коллекции? – спросил он, покончив с каталогом.
– Весьма впечатляюще. Работа искусна, а уж какое разнообразие! Думаю, если коллекция принадлежала одной семье, то собирали ее не одно и не два поколения!
– Правильно.
Дюпен подошел поближе к шкафу, где за стеклом хранились изысканные драгоценные украшения. Наконечник его трости жестко стучал о мраморный пол, жилы на правой кисти вздулись – так крепко он стиснул набалдашник.
– В самом деле, семейная коллекция.
Дюпен повернулся ко мне. Его серые глаза полыхали леденящим кровь воодушевлением, порожденным ненавистью.
– Но она не принадлежит семье того, кто ее продает.
Мне стало ясно, отчего Дюпен, никогда не интересовавшийся подобными событиями, решил посетить именно этот аукцион на Нью-Бонд-стрит, 73.
– Эти предметы принадлежали вашей семье?
– Да.
Рука Дюпена все так же яростно стискивала набалдашник трости, и я начал опасаться, что сейчас он взмахнет ею, разобьет стекло и схватит лежащие за ним украшения, но он сохранял хладнокровие.
– Вам интересно, как моя семья лишилась всего этого? – спросил он.
– Весьма, – пробормотал я.
– Некий лжец и вор предал моих деда и бабушку, а после того, как они встретились с мадам Гильотиной, украл все, что они имели. Отец мой в то время был совсем мал. Его отправили жить в семью Бурдей, к сестре его матери, которая обеспечила ему превосходное образование, но – не более того.
Подняв левую руку, он некоторое время рассматривал перстень-шевалье, украшенный фамильным гербом Дюпенов.
– От его наследства не осталось почти ничего, кроме моего шевалье и вот этого.
Дюпен подбросил трость кверху и поймал ее чуть ниже набалдашника – золотой кобры со сверкающими глазками из бирманских рубинов и клыками, обнаженными для смертельного удара. Из прежних наших бесед мне было известно, что сей устрашающий предмет принадлежал многим поколениям Дюпенов, и прекрасная смертоносная кобра была частью его фамильного герба. Сам герб в превосходном исполнении – золотую человеческую стопу, сокрушающую впившуюся клыками в пятку змею, на лазоревом фоне – я видел в его парижских апартаментах.
Дюпен вновь предвосхитил возникший у меня вопрос:
– Наверное, вам интересно, откуда я знаю, что эти предметы принадлежали моей семье, хотя они были украдены у нас еще до моего рождения. Дед мой был человеком весьма педантичным и дальновидным. В своем завещании он описал со всеми подробностями каждую вещь из семейного достояния, которое должен был унаследовать его сын – то есть мой отец. И этот список выгравирован в моей памяти.
– Как же вы узнали, что ваше наследство окажется здесь, на аукционе?
Дюпен горько рассмеялся.
– Мне прислали каталог.
– Но ведь вору, безусловно, хотелось бы держать подобные распродажи в секрете от вас?
– Вовсе нет, По. Ему доставляла истинное наслаждение травля моего отца, теперь же он развлекается, смеясь надо мной.
– Простите за вопрос, но можете ли вы быть вполне уверены, что это – именно те предметы, которые описаны в завещании вашего деда? Ведь владелец коллекции пожелал остаться неизвестным.
– Я покажу вам. Вот это, несомненно, послужит неопровержимым доказательством.
Дюпен указал на стекло, за которым рядами были выложены великолепные драгоценности и стояла большая серебряная шкатулка, украшенная сверкающими камнями.
– Большая часть всего этого была создана Анри Тутеном в семнадцатом столетии, – сказал он, указывая на предметы, отделанные эмалями с изображениями сцен охоты, мифологических персонажей и цветов – совсем как живых. – Обратите внимание на этот перстень. Он также принадлежит к школе Тутена, но сделан в конце восемнадцатого века. Взгляните как можно ближе.
Золотой перстень был украшен тончайшей работы эмалью с изображением купидона. Она представляла собой крышку потайного отделения и была открыта. Заглянув под нее, я увидел внутри две прекрасные миниатюры – портреты мужчины и женщины.
– Узнаете ли вы их?
Вопрос Дюпена смутил меня, но тут я понял, что в самом деле узнаю эти лица – они были поразительно похожи на обезглавленных мужчину и женщину в зале ужасов мадам Тюссо. На шевалье Дюпена и мадам Дюпен.
– Нужны ли вам доказательства сверх этого? – спросил мой друг.
Я отрицательно покачал головой.
– Но что же нам теперь делать? Имущество, очевидно, краденое, и распродажа незаконна. Быть может, обратиться к властям, чтобы его вернули вам?
Лицо Дюпена вновь окаменело.
– Этот бой я вряд ли смогу выиграть. Имущество, украденное во время Террора, редко возвращается к истинным хозяевам. Многие и вовсе не считают экспроприированное краденым. На лондонских аукционах уже давно продается множество вещей подобного происхождения, – негромко ответил он, глядя на заключенное под стеклом великолепие так, точно укладывал в память все, вплоть до мельчайших подробностей. – Все, что я могу сделать, это записать имена покупателей и надеяться, что когда-нибудь мне удастся выкупить хоть самое личное.
В этот момент раздалось энергичное «тук-тук-тук». Публика, вняв молотку аукциониста, стала вести себя много тише.
– Леди и джентльмены, прошу садиться, и мы начнем торги за первую из этих великолепнейших вещей!
Аукционист вновь постучал молотком, и потенциальные покупатели прошли к креслам перед трибуной, а зрители сгрудились позади, с любопытством ожидая первого лота.
– Последний вопрос, Дюпен. Как зовут этого вора?
Дюпен громко выдохнул и заговорил так, точно слова причиняли ему боль:
– Это мсье Эрнест Вальдемар, убийца деда и бабушки, а также, полагаю, и матери. Он был врагом моего отца, посему он и мой враг. Эрнест Вальдемар – человек, сделавший все возможное, чтобы уничтожить семью Дюпенов, и почти преуспел.
