Сергей Беляев - Приключения Сэмюэля Пингля
Как-то на второе за обедом Мигли подал жареную утку с яблоками. Я почему-то заинтересовался, откуда Мигли достал ее. Вообще, каким образом Добби не испытывает нужды ни в чем? Не изобрел ли он средство производить в лаборатории химическим путем жирные сливки, свежие каштаны, настоящих мясистых эшуорфских уток?
Но дело обстояло гораздо проще.
Однажды утром, когда я заснул после ночной работы в виварии, меня разбудил ровный шум авто. Осторожно выглянув в окно, я увидел, что какой-то долговязый рыжий парень привез к решетчатым воротам виллы тюки, ящики, бидоны, сложил их у ворот и уехал. Потом ворота открылись. Мигли подъехал на автокаре быстро сложил привезенное и скрылся за углом — вероятно, повез к кухне. Я толкнулся в дверь. Но моя комната была заперта снаружи. Это мне не понравилось и заставило насторожиться.
Я постучал. Мигли отпер не сразу, проворчав, что не знал о моем возвращении из вивария.
В течение ближайших дней я мог заметить, что Мигли, по-видимому, спускался в город по утрам и возвращался оттуда до моего пробуждения.
Как будто ничего не происходило в нашей размеренной жизни. Раз Добби застал меня смотрящим сквозь решетку на Эшуорф и сказал:
— Контракт кончится через полгода. Тогда можете отправляться, куда вам угодно, Сэм.
— Мне иногда бывает грустно, сэр, — сознался я.
— Хм… понимаю, — ответил Добби. — Но таковы условия… Впрочем, я сам уже порядочно устал от моего затворничества. Знаете, не совершить ли нам завтра прогулку по горам? Они красивы, не правда ли?
И вот мы перешагнули порог железной калитки.
— Будьте моим проводником, Сэм, — сказал Добби, сделав сотню шагов и подойдя к обрывистому краю площадки. — Меня не интересует побережье… Таких городков, как Эшуорф, очень много в нашей стране. А вот горы… Хм… Мне думается, Сэм, что вы родились поблизости отсюда.
— Да, сэр.
— И вы, может быть, знаете, куда ведет эта тропинка? Среди терновника вверх поднималась крутая тропинка, которую я знавал еще, когда здесь не было виллы.
— Это Черный Холм, — сказал я, думая некоторой откровенностью замаскировать свое основное желание ближе познакомиться с Добби. — За холмом пойдет старая дорога к шахтам.
— Если это не очень далеко, то ведите туда, Сэм, проговорил Добби. — Я думаю, оттуда откроется более широкий вид..
— Вы правы, сэр, — согласился я, сворачивая на каменистую тропу.
С вершины Черного Холма мы любовались широким бурным океаном и красивым побережьем, обрамленным густой лентой белопенного прибоя. Скала Двух Роз торчала далеко внизу и теперь казалась серым пятнышком. Густые облака медленно плыли над океаном, образуя причудливые силуэты. Сосновые купы у горы Шарпи и лес Патрика темно-зелеными каскадами сбегали вдали к берегу. Стоял конец зимы, и прохладный ветер в сочетании с теплотой солнечных лучей был приятен. Какая чудесная картина развертывалась передо мной! И какая очаровательная тут тишина! Только сухие кусты шуршат от легких порывов ветра.
Добби, заложив руки за спину, прохаживался по вершине холма. Иногда он ударял ногой по придорожному камешку и слушал, как он шумит, скатываясь вниз. Это занятие, кажется, забавляло его. Он о чем-то напряженно думал. А я любовался картинами природы.
«Как прекрасна моя родина! — сказал я себе. — Вид отсюда лучше, чем у знаменитых «Вoрот в Индию». Здесь красивее, чем на Цейлоне и в Калифорнии…» Вспомнились низкие, сумрачные берега— Южной Африки, зной Мексики и душные заросли владений ДанбиГанджа…
Острокрылая большая птица пролетела над моей головой и хищно вскрикнула позади меня. Она охотилась за какой-то пичужкой, таившейся в кустах. Я обернулся. Добби сидел на обломке скалы и внимательно смотрел в противоположную от океана сторону.
— Сэм, сюда, — поманил он меня.
— К вашим услугам, сэр, — приблизился я.
— Что за этим оврагом? — спросил он, показывая на дальние холмы.
«А, он хочет проверить меня, правду ли я сказал, что родом отсюда», — подумалось мне, и я удовлетворил любопытство хозяина:
— Там еще несколько оврагов, но не таких узких, как тоннель Фомы. Потом, видите, тропа огибает холм святой Девы и углубляется в горы. Там старая дорога и брошенные шахты…
— Хм… Вы, может быть, знаете что-нибудь о шахтах?
Я не готовился к экзамену по истории шахт Эшуорфа.
Но отец кое-что при мне рассказывал матери и дядюшке о тяжбах каких-то акционеров. Пожав плечами, я ответил:
— Говорили, что когда-то уголь лежал здесь на поверхности очень мощными пластами. В течение сотен лет они были разработаны. За последние полтораста лет владельцы копей уже углубили шахты в толщу гор. Однако чем ниже спускались забои, тем хуже становится качество угля, и добывать его стало нерентабельно. На моей памяти, сэр, заброшены шахты у леса Патрика и выше. А те дальние шахты заброшены очень давно. У нас в Эшуорфе никто и не помнит о них…
— Хм… невесело, — заметил Добби, как бы отвечая моим мыслям.
А мне в тот момент припоминались смутные картины детства. Зимвй в Эшуорфе бедные женщины предместья отправлялись к старым копям с большими корзинами.
Там они подолгу рылись в угольных отвалах, в черной пыли, перемешанной с тающим снегом, и выбирали кусочки угля. Сгибаясь под тяжелой ношей, женщины сгорбленными силуэтами спускались с холмов к своим домашним очагам. С нашей улицы был виден этот путь черных фигур на фоне белых, заснеженных холмов, а под вечер мирный дымок над домами предместья…
— Вы драгоценный человек, Сэм, — дружелюбно сказал Добби, поднимаясь. — Вы об этих местах знаете больше меня. А я всю жизнь прожил на севере и вот только под старость лет перебрался сюда, поближе к солнцу. Ну, идемте домой… Здесь стало свежеть…
V
На другой день после прогулки у меня страшно разболелась голова.
— А ведь вы простудились, Сэм, — заметил Добби, видя, что за обедом я почти ничего не ем. — Чего доброго, у вас приступ лихорадки или грипп…
— Я никогда ничем не хворал, сэр, — пробормотал я, чувствуя легкий озноб. — Впрочем, простите… Однажды в Индии я попал в зачумленное селение…
И тут я в кратких словах рассказал о прививке Мильройса.
— Мильройс, как же… — с удовольствием отозвался Добби, — читал его работы о змеях. Большой знаток, но коммерсант. Кажется, он составил состояние на противоя. днях и живет где-то в колониях припеваючи… Ну, идите к себе, Сэм. Я дам вам порошки, и завтра вы будете здоровы.
— Вы доктор, сэр? — спросил я, лежа у себя в комнате и проглатывая порошок, принесенный мне хозяином.
— Да, я имею врачебный диплом, но давно уже оставил практическую деятельность, — ответил Добби. — Постарайтесь уснуть, Сэм. Мигли принесет вам грелки к ногам. Он же управится без вас в виварии… Спокойного выздоровления, Сэм.
К обеду я проснулся, проспав почти сутки, ощущая приятную свежесть в голове и звериный аппетит.
— Благодарю вас, сэр, — сказал я, усаживаясь за стол напротив Добби — Чувствую себя превосходно…
— Он выглядит таким бледным, что, наверное, у него желтая лихорадка, — угрюмо проворчал Мигли, разливая бульон.
— Помолчите, Мигли, — заметил Добби. — У Сэма небольшое малокровие, только и всего. Я охотно помогу ему избавиться ог этого…
После обеда Добби пригласил меня к себе наверх. Он провел меня через первую комнату в свой кабинет, вставленный книжными шкафами, и я в восхищении мог только сказать:
— О, сэр!
— Ну-ка, садитесь, Сэм, — предложил мне Добби, — и расскажите о себе… Хм… Мне сдается, что вы обладаете многими достоинствами, которые отнюдь не следует скрывать от меня…
— Пожалуй, вы правы, сэр… — отозвался я, смотря, как он раскуривал свою трубку, готовясь слушать меня. История слишком длинна, чтобы начинать ее со дня рождения. Но, кажется, мне в жизни везет на лаборатории. Профессор Мильройс был очень добр ко мне и собгрaлся сделать из меня лаборанта. Но, увы, судьба все время шутит со мной…
Я рассказал Добби о змеиной станции, o Мильройсe, движимый исключительно желанием вернуться на родину.
— Хм… Так вы жили в Индии и Бирме? — воскликнул Добби. — Ну, тогда желтой лихорадкой вы хворали, наверное. Знаете, курс впрыскиваний был бы для вас очень кстати. А то в здешнем климате лихорадка вернется и окoнчaтельно измучит вас. Пройдемте-ка ко мне…
И Добби ввел меня в третью комнату.
— Это место моей работы и отдыха.
Это была чудесная светлая комната. На одном лабораторном столе помещались подставки для колб и склянки с разноцветными жидкостями, на другом-пробирки. Гермостат на стене напомнил мне лабораторию Мильройса, и я осматривaл это помещение взглядом человека, который разбирaется в окружающей обстановке. В простенке стоял шкаф с лабораторными принадлежностями. На окнах чинно расположились горшки с самыми на первый взгляд простенькими растеньицами. В углу стоял стол с привинченной к нему центрифугой. Над столом висел шкафчик. На дверцах были написаны две крупные буквы: «э. м.»