Сергей Калашников - Жизнь на двоих
Потом мы вдвоем выковыривали из тележки Савку — он весь день не шевелился, боясь потревожить мой сон. Только одной рукой действовал, удерживая в ней вожжи, а второй оберегал меня от падения. Прямо скажем — обнимал. Негодяй!
Об ужине скажу только одно — он был своевременным, но показался мне недостаточно обильным. На продолжении я не настаивала, потому что отяжелевший желудок — мощнейшее снотворное мгновенного действия. Откуда во мне такая способность спать?!
* * *Проснулась я в чудесный утренний час, когда свет зыбок, а легкий туман не скрывает очертания предметов, чуть размывая их и лишая завершенности. Приподняв голову, разглядела силуэты повозки, пасущихся лошадей и неведомым чувством поняла — костер остыл. Могучая Мотина спина согревала меня сзади, а негодяй Савка устроился в моих объятиях. Повернутый в противоположную от меня сторону, он сжимал в руке скалку и чувствовал себя прекрасно. Еще бы! Куда, скажите на милость, дену я свою руку в такой тесноте. Вот и положила ее на него, мерзавца.
Мужчины проснулись, как только я попыталась выбраться — одеяло-то на всех было одно, вот и пришлось барахтаться, пытаясь вылезти из той щели, что для меня оставили две широкие спины. Чайник вскипел в два счета, а холодное мясо с пресными лепешками показалось пищей богов. Что за жор на меня напал? Ну да не о нем речь. Главное, что в путь мы отправились скоро. Я едва успела сделать крошечную разминку и хорошенько поплескать на себя воды из родничка. Правда, ее никто не подогрел… как, все-таки, несовершенен мир!
Сегодня я смотрела вокруг себя нормальным взглядом. Толстая коротконогая мохнатая лошадка бежала мелкой трусцой — даже рысью назвать эту манеру передвижения у меня язык не повернулся бы. Тем не менее, катились мы бодро. Что касается повозки, то она действительно была маленькая.
Это просто корзинка, поставленная на четыре колеса. Сходство усиливает ручка, дугой переброшенная с борта на борт в середине. Лавочка для седока расположена сзади от нее, а места для кучера просто нет. Кусок ткани, натянутый между дугой и задней частью кузова, создает для пассажира укрытие от дождя, но ноги выставляются вперед. При нужде их можно укрыть вторым куском ткани.
В ненагруженном состоянии я могла бы без посторонней помощи перевернуть это сооружение или перенести его вбок, поочередно переставляя оси. Уверена, что Савка с Мотей вдвоем запросто перетащат это транспортное средство на руках.
Еще я рассмотрела кухонную утварь, захваченную в дорогу. Разделочная доска, скалка, нож, котелок и сковородка. Все это просто лежит под ногами в передней части кузова. Ни малейших признаков столового фарфора или серебра. Ну да, мы не на пикнике.
Господи! Да что же за метания мыслей в моей голове?! Наверное, это от тесноты. Лавка в повозке явно рассчитана на одного. Вдвоем на ней тесно. И как это я вчера не почувствовала столь прискорбного обстоятельства?
— Все. Дальше я лесных дорог не знаю, — это Мотя подъехал к нашему экипажу. — Надо выезжать на тракт. А то заплутаем.
Глубокие колеи и ухабы торной дороги — это не мягкий грунт проложенных людьми и зверьем стежек. А еще — это пыль в сухую погоду и грязь в мокрую. Да, будь мы верхом — так могли бы и лесом пробраться. Хотя — какой смысл? Наезженным путем всяко короче. А копыта лошадей — не колеса. Им неровности не так страшны — конь ведь выбирает место, куда поставить ногу.
Вот такие мысли, бродили в моей голове, потому что от бесконечных «пинков» снизу тело натурально страдало. А руки хватались то за дугу, то за Савку, дабы избежать вылета из кузова. Головой к этой дуге тоже пару раз приложилась. Одним словом, кроме привала, ни о чем думать я не могла и, кажется, дала понять это спутникам чересчур настойчиво.
* * *Савка хлопотал у котелка, булькающего на костре. Мы с Мотей чистили коней. Толстенькая лошадка получала удовольствие от того, что я вычесываю ее длинную шерсть и внимаю мусор из гривы и хвоста. Движение на дороге замерло, и выглядела она пустынной — видимо многие остановились, чтобы передохнуть. Даже патрульный наряд стражи протрусил мимо нас с видом расслабленным и сонным.
Мы стояли уже больше часа, как вдруг кусты на обочине раздвинулись и без всяких криков, угроз и предупреждений десяток бандитского вида людей с дубьем в руках вывалил прямо на нас.
Мы растерялись лишь на мгновенье. И тут же за это поплатились. Первый удар пришелся на Савку. Со скалкой в одной руке и разделочной доской в другой, он увернулся от удара палкой, а еще один — парировал. В следующее мгновение вооруженный коротким охотничьим мечом егерь стрелой промчался мимо меня и включился в потеху, а следом и я с визгом разгневанной фурии налетела на кого-то.
Кинжал в моей руке — это очень опасно. Я не показываю его противнику, а бью сразу на поражение. Скребок же во второй руке только отвлекает внимание врага от настоящей опасности. А ещё я больно пинаюсь. И кусаюсь.
Видела, как получив нешуточный удар сбоку, покатился по траве Савка, как Мотя перерубил со свистом летящую на него дубинку и, продолжая движение, заехал крестовиной меча в чей-то мерзкий рот, сама саданула рукояткой кинжала в ухо мерзавца, дубина которого больно ободрала мне бок.
Наш яростный натиск ошеломил разбойников настолько, что они спешно ретировались, многие — хромая и держась за поврежденные места. Только один со страшной раной через грудь и живот остался на полянке.
— Отец-Проводник накажет вас, — глаза поверженного бандита гневно сверкнули. Сразу вслед за этим по изуродованному телу прошла судорога, и он умер, страшно закатив глаза. Мои спутники в это время были заняты друг другом. Непонятно, Савка удерживал Мотю от падения или наоборот, но когда они подошли, с последним из напавших все уже было кончено.
Мужчины унесли в лес тело погибшего и быстро вернулись. Значит, не хоронили, а просто оставили в расчете на то, что товарищи позаботятся о нем. А я никак не могла шевельнуться, пораженная не тем, что впервые лишила жизни человека — а умерший был моей жертвой. Дело в том, что Отца-Проводника я прекрасно знаю — он нередко навещает Отца-Настоятеля. И в Ассаре такую должность занимает только один человек.
* * *Меньше всего досталось Савке. Он получил лишь ушибы. Этот хитрец, когда его свалили с ног, подхватил с земли старую слегу и тупо разогнал этой жердью нападающих, окруживших Мотю. Разбойники справедливо посчитали егеря, вооруженного мечом, самым опасным противником, и окружили его со всех сторон. Первым же ударом сзади наш возница свалил двоих.
Лиловые украшения на боку и плече этого боевого повара я быстро смазала любимым Улькиным бальзамом из подорожника.
С егерем пришлось поработать как следует. Кроме широкого набора царапин, порезов и ссадин, он получил тычок расщепленной дубины во внутреннюю сторону бедра. Когда я зашивала эту неприятную рану, он смущался, как маленький, потому что место оказалось слишком близко от… М-м-дя! Сначала Домик попал ко мне в руки, потом Мотя, и оба — ужасно стеснительные.
Больше всех, почему-то, досталось мне. Суковатые дубины не оставили на теле ни одного синяка. Я успевала уворачиваться, и удары проходили вскользь, буквально сдирая с меня одежду и разрывая её на ленты. Блуза превратилась в хлам, а из юбки могла получиться вполне приличная половая тряпка. В результате негодяй и мерзавец Савка увидел то, что ему не полагалось, потому что обрабатывал длинные больнючие ссадины на спине, груди и бедрах.
— Словно кошки драли, — шутил он, а у самого в глазах стояли слезы сочувствия.
Несмотря ни на что, похлебку мы съели дочиста и продолжили движение. Теперь в повозке ехал Мотя, раненый как раз в то место, которое всадник неминуемо потревожит о седло. Второй седок вместе с могучим егерем в этот экипаж не входил никаким способом, так что и я и Савка уселись верхом. Разумеется, я спереди. И второму седоку, кроме как за мой живот взяться было решительно не за что — все остальные поверхности бурно протестовали против любых прикосновений.
Естественно, мне пришлось одеться юношей, и, признаюсь, перешитые обноски сына сапожника сидели на мне даже элегантно, удачно скрывая округлости и выпуклости, драпируя и осиную талию, и совершенство форм плеч и рук. Длинные стройные ноги надёжно спрятались в обстоятельной мешковатости необъятных штанов, а обшарпанные башмачки скрыли от постороннего взора изящество формы стопы.
Мои золотистые локоны пылились в канаве на обочине большой дороги и, сними я с головы растрёпанный соломенный брыль — лопоухая мальчишеская бестолковка предстала бы перед равнодушным взором усталого путника.
О Всевышний! Почему впечатления вторых суток пути столь разительно отличаются от воспоминаний дня отъезда?! Стоило покинуть королевскую провинцию, и жизнь превратилась в борьбу за выживание. И я, и нагло лапающий меня Савка в четыре глаза осматриваемся по сторонам и время от времени делимся впечатлениями. Мотя не очень хорошо себя чувствует и молча страдает. Кажется, я ощущаю волну муки, исходящую от него на каждом ухабе. А Савкины ошибки в обращении с дамой, я объясню ему доходчиво и нелицеприятно, когда пройдут его синяки — а то он не почувствует разницы. Сейчас же между нами возникло некоторое сродство душ — оба время от времени шипим от боли. Мои ссадины отнюдь не успокоились, как и синяки спутника.
