Сергей Калашников - Жизнь на двоих
Вот и другу пришла пора повзрослеть.
ГЛАВА 17
Считается, что у принцесс денег — куры не клюют. И это правда. Только вот лежат они не под подушкой, а у казначея. С недавних пор — у Отца-Казначея. Убедил матушку Патрик, что только люди духовного звания достойны столь высокого доверия — оберегать достояние королевы. Обычно, а случалось это редко, я брала у мамы несколько монет, чтобы отправить с ними кого-нибудь из фрейлин за шпильками или отрезом ткани на платье, расплатиться с портнихой или торговцем кремами.
Сейчас же мне требовалось сразу много. Насколько много? Ума не приложу. И добыть их нужно тайно. Решение этой задачи, к счастью, не потребовало изощренной хитрости и чудовищного коварства. Я просто выгребла папину заначку. Как-то давал мне на что-то пару монет, а я и приметила, куда он за ними руку протягивал. Дальше, просто из любопытства, когда его не было дома, нашла способ отодвинуть стеновую панель за портьерой и увидела там ведерко с сольдо. Почти полное.
Оно и по сей день на том же месте. Ухватив его за дужку, я озадаченно крякнула. Для мужчины такой вес в самый раз, но не для хрупкой девушки. Больше половины перетаскала к себе, накладывая понемногу в носки, а уж потом, когда оставалось с четверть — остальное унесла.
* * *Сонька сделала в городе второй ключ от садовой калитки, и теперь мы с Улькой могли проникать во дворец и покидать его, не сговариваясь заранее. Тайный проход в покои Доминика я сестрице показала. К тому самому камину, в который этот… не буду сегодня ругаться, выбрасывал чудовищные черновики стишонка про «стальной шпенек под рыжей челкой взгляда». Как вспомню — правая коленка начинает содрогаться от хохота, а рот кривиться в язвительной усмешке.
В общем — пусть воркуют голубки.
Про беду в Савкиной семье Ульяна мне рассказала. Я невольно вспомнила чечевицу, которой потчевало меня семейство сапожника — это ведь совсем недавно было! И вот в этот уютный дом пришло горе. Савка теперь разрывается между мастерской и «лирическими ужинами». Сапожничает и куховарит. Кстати, а ведь на его стряпне это отразилось — как бы смягчились оттенки вкуса. Получается тоже гармонично, но неожиданных контрастов, которые так удивляли в его блюдах, больше нет, и этого мне не хватает. Надо же, как отразилась потеря дорогого человека на любящем сыне!
Савка казался мне простым и понятным парнем. Не ожидала в нём такой чувствительной души. Что же, пора пришла нам пора свидеться. Где мое простолюдинское платье?
* * *Друга, а именно таковым я считаю Савку, отыскала в мастерской. Надо же — ночь уже на дворе, а он корпеет над колодкой, на которую напялен башмак не достойный даже приличной помойки, и старательно накладывает латку на протершуюся подошву. Шило, крючок, дратва и, стежок за стежком. Напряженное сопение и сосредоточенный вид. Я молча сидела рядом, изредка удаляя нагар с сальной свечи и смотрела, как он работает.
Хотелось выразить сочувствие, погоревать о Михаиле, но я ведь сейчас Ульяна, а она уже разделила горе его семьи. Даже обнимала этого сына сапожника и плакала вместе с ним. Говорила ему хорошие слова. И почему это была не я?
Господи, да что со мной? Я — принцесса. А он — сапожник. Неважный кстати. Уже час возится с этим драным башмаком, а конца и краю нет работе. Хотя, вот уже подметку прибивает. Наконец-то. И что это у меня с настроением. Ну-ка, собрались!
— Сав. Мне надо уехать. Возможно надолго. С Мотей по очень важному делу. Один человек, состоятельный кстати, поручает нам съездить в Гринринг и кое-что там разыскать.
— А что, интересно? — мой собеседник перевернул башмак и на его место водрузил второй, ничем не лучше. Значит, успеем поговорить.
— Это не моя тайна. Но нам требуется повозка с возничим и, поскольку за это хорошо платят, я подумала — а не пригодится ли и тебе неплохой заработок?
— Конечно, пригодится. Не хочу, чтобы мама шла в прачки, а сам я чеботарными работами столько, сколько папа заработать не смогу — не та сноровка. А вы верхом отправляетесь?
— Верхом. Ты ведь не очень крепко сидишь в седле?
— Когда лошадка шагом идет — крепко, — впервые за вечер на Савкином лице обозначилась улыбка. — А какую повозку вы с собой берёте?
— Еще не придумали. Но нужна маленькая и лёгкая. Только припасы на дорогу, да деньги еще — с половину моего веса.
Присвистнув, парень почесал затылок. Услышав о количестве денег, которые предстоит везти, он невольно отдвинулся от башмака и смерил меня изумленным взглядом.
— Понимаешь, Сава, есть люди, которые очень высоко ценят скромных, надежных и молчаливых помощников. И, поверь мне, ничего худого делать нам не придется. Кстати, та одежда, из которой ты вырос, ее не выбросили? Мне ведь придется притворяться юношей.
— Встань, пройдись, — неожиданно попросил он.
Я встала и прошлась. Он хмыкнул, и откуда-то из-под лавки извлек на свет пару башмаков ужасного вида:
— Переобуйся.
А что делать. Я ведь в роли знахарки. Никуда не денешься.
— Шире ступай, скользи подошвой у самого пола, — это что, началась работа над моим образом? — Постой. Иди за печку. Переоденься в штаны и рубаху, что на гвозде висят.
Вот уж не думала, что он так командует Улькой. Подчинилась. В эти штаны без труда вошли бы две, такие как я, поэтому и ремень опоясался вокруг талии дважды, прежде чем язычок пряжки попал в дырочку. Штанины пришлось подогнуть почти до колен. Просторная рубаха, кстати, тоже «порадовала» меня своей необъятностью и смотрелась ничуть не лучше, чем когда висела на гвозде.
Потом Савка долго подшивал на мне складки, заставлял прохаживаться, наклоняться и приседать. Мне ужасно хотелось возмутиться, но… он работал. Он сосредоточенно работал и даже записывал что-то на клочке бумаги.
Потом попросил меня размотать платок. Поглядел на вьющиеся рыжеватые локоны, и нахлобучил поверх них колпак, похожий на носок-переросток. Потом — разлохматившуюся соломенную шляпу. Затем снова платок, завязав его на хитрый манер, свив жгутиком около виска.
— Ладно, завтра дочиню, — молвил он, наконец, обращаясь к башмаку. — Переодевайся назад, да пошли, перекусим, — это уже мне. — А потом я тебя домой провожу. Поговори со своим нанимателем о двенадцати сольдо, на них я возок справлю и лошадку подходящую сторгую. Ну и за все путешествие хочу получить столько же вперед, чтобы маме оставить. И после возвращения такую же сумму.
Во как! А Савка не промах. Назвал он, кстати, сумму, заметно меньшую, чем та, которой я готовилась его увлечь. Но как быстро он во все въехал!
Выдала ему сразу сорок сольдо — столько я приготовила в отдельном кошельке специально для задатка. Он пересчитал их и удивленно поднял на меня глаза.
— Плата сразу полная. Поездка-то рискованная. И наниматель оставил за собой право премировать нас в случае успеха. И еще немножко на припасы, — спохватилась я, сообразив, что названная сумма равнялась тридцати шести монетам, а я приготовила больше. Вот незадача! И ведь торговаться, набавляя плату нельзя. Знахарка я, или кто?
— Завтра к вечеру все будет готово, — сообщил мне Савка, пряча мешочек в карман. Только тут до меня дошло, что он даже не собирается спрашивать разрешения у матери. — Когда отправляемся?
— Послезавтра утром, — машинально ответила я, удивляясь взрослому поведению друга. — И, это! Поужинать с тобой сегодня я не против, но уйду одна. — Тут я в голос подпустила твердости, стараясь тоже создать впечатление взрослого человека.
* * *Правильно сделала, что поела у Савки. Ночь выдалась хлопотная. Сначала помчалась к Ульянке — нам надо было многое рассказать друг другу и условиться насчет того, как поменяемся следующей ночью. Сообразить, каким образом доволочь ведро с деньгами до ее лесной избушки, условиться, что она предупредит Мотю о времени отъезда. Потом, до рассвета, мы успели сделать первую ходку с монетами и поняли, что вторую и третью нам придется отложить на завтра.
К завтраку в постель я еле успела и не заметила, как его проглотила. Потом повторила творожно-молочную трапезу в эркере маминого будуара. Перевязка Доминика меня откровенно напрягла — уж очень низко располагалась рана. С одной стороны это успокоило меня на счет того, что никаких глупостей между ним и Ульянкой пока не случилось. Но ведь, пока я буду в отлучке, на нем все зарастет, и… почему-то, подумав об этом я вспомнила негодяя Савку и решила, что все мужики — гады. У них только одно на уме. То самое, что мне сейчас представилось.
А вообще-то мы с принцем еще и потолковали, как следует. Меня очень тревожило возросшее влияние на маму Отца-Настоятеля. Не проводится набор армии, шалят по дорогам разбойники, казной государства управляет церковный чин.
Он ведь настоящий принц, этот… распоротый. Так что сведения, которые я выложила, его озадачили. Ну и подслушанный разговор про попытку отравления мамы пересказала.
