Татьяна Мудрая - Костры Сентегира
— Вот чего не нужно, — донеслось из самого тёмного угла, — это самого поминать.
Кусок темноты выполз и сконцентрировался в небольшого ростом человечка, одетого не с пример изящнее наших знакомых: под дымчатый сюртук тончайшего сукна цвета поддета жилетка с роскошным павлиньим узором, серые панталоны доходят до носков сапог, отчищенных до зеркального блеска, густые усы любовно нафабрены, серые волосы расчёсаны на пробор.
— Ирусан, ты никак за хозяйку остался?
— Почему не за хозяина? Я муж почтенный, боевитый, — начал было тот, но пригляделся — и всплеснул пухлыми лапками:
— Госпожа, так это вы сами! Вот не ожидал, что так скоро появитесь в наших пенатах. Хотя город ведь поистине ваше любезное детище.
— И харчевня в каком-то смысле тоже. Эй, тут что — снова мела не имеется?
Ирусан вытащил откуда-то грифельную доску с привязанным к ней не веревочке школьным мелком и потряс ею:
— Для избранных — всегда.
— А прочие, кому отказал в кредите, зубы тебе заговаривают всякими занимательными побасенками? Всё как при мне?
— Беру далеко не всякое, ох, не всякое! — в круглых глазах человечка вспыхнуло нечто вроде пламени, да и слова казались каким-то огнедышащими, будто у ветхозаветного пророка. — Испохабились чтецы: спят в сугубом поддатии, что видят — упомнить не умеют, спутывают, как клубок грязной пряжи, а если из головы пытаются выдумать — оказывается, во всемирной паутине отловили вольно или невольно.
— Строго у тебя. И что — злостных неплательщиков ты огнём жжешь или на закуску другим пускаешь?
— Обижаете: вегетарианец я.
— В том смысле, что вся наша плоть — трава?
— Ох, госпожа Аруана, и охота вам смеяться над вашим преданным поклонником.
— Что поделаешь: было отвратно, прошло нескладно, зато вспомнить приятно. Не люблю оседлой жизни. Погостим здесь с учеником, а потом снова в путь отправимся.
— Так вам нумер требуется, — деловым тоном без капли прежней мечтательности проговорил он. — Одна кровать или две?
— Да как хочешь, лишь бы пошире. Кормёжка в номер или здесь что ни на то сообразишь?
— Погодите, лошадей еще обиходить нужно.
— Прежде у вас собаки были.
— Ах, да в стенах же мусульман полным-полно! Мы, положим, неплохо к собакам относимся, даже свои породы завели — аиди или салуки, как Идрис, — да вы же помните слепца? Но кони главнее. Так что конюшню держим на семь денников.
Он трижды хлопнул в ладоши. Явился слуга в странной курточке — пегой в черных, белых и рыжеватых пятнах, расседлал притихших жеребцов, взял за повод и увёл.
— А теперь пожалуйте в комнату.
Ирусан ловко подхватил сумки и прочее имущество и с небывалой легкостью понес впереди путешественников.
Комнаты были расположены на втором этаже. Ключ Ирусана открыл одну из дверей — на смирнском ковре возвышалась огромная, с балдахином, кровать. Столбики были покрыты потускневшей позолотой, полог и подушки — сплошь золотые лилии и пчёлы по пурпурному фону, простыня и покрывала — цвета сливок. По бокам курчаво дымились бронзовые курильницы на длинных ногах, источая знойный аромат.
— Это убери, — скомандовала Карди, кивая на курильницы. — В духовной поддержке мы не нуждаемся. И еду тащи поскорее. Что там в меню?
— Предоплата.
— Это пусть волки да вороны сами едят.
Отчего-то он слегка заробел:
— Прошу вас снова…
— Значит, так. Два раза по две мерки овса, запаренного со столовой ложкой красного вина. Это не сюда, а в конюшню. Отварной картошечки с кинзой, укропом, зеленым базиликом и редиской — две больших порции. К ней, так уж и быть, грибков домашних, белых. Бульона из рогов и копыт с гороховым пирожком — две порции, подашь, как и полагается, в двуручных чашках с блюдцами. Жбан выдержанного сидра из памплимуса с грецкими орехами. Никаких палочек и круглых ложек: две вилки, два ножа, два хрустальных бокала. И на загладку — четыре пирожных «Нельсон при Трафальгаре». Натрафишь?
Ирусан почесал затылок, отчего у него между пальцами возникли неопрятного вида клочья.
— Уж придётся побегать.
— Ох, Ирусик. Не хитри со мной — быстрее плату получишь.
Он поспешно удалился, в сердцах захлопнув за собой дверь.
Ужин прибыл через полчаса, когда путники уже вымылись в обширном серебряном тазу, поливая друг на друга из такого же кувшина, вытерлись мягким полотенцем и переоделись в ночное. Сорочки, халаты и туфли были под стать обстановке, поэтому оглядели они друг друга с иронией.
— Снова друг от друга не отличишь, — заметил Сорди, — даже запах одинаковый, на левую сторону.
— Бабы, — ответила Карди туманно. — Сплошные.
Затем они принялись убирать в себя то, что Ирусан вкатил в номер на сервировочном столике. Еда показалась Сорди вкусной, хотя и слишком пряной, вдобавок он так и не понял, что там был за сидр, хотя в грибах неохотно признал шампиньоны. Пирожные содержали в себе клюквенное варенье, в нём свободно плавал хрусткий шарик из кокосовой стружки с ромом и миндалем внутри — вкусно, подумал он, но как-то уж слишком цинично. Намёк на ядро, поразившее адмирала в живот.
Ирусан, который в почтительной позе стоял подле, собрал грязную посуду, выкатил тележку за дверь, закрыл ее и проговорил:
— Время расплаты, инэни.
— Вот именно, — ответила Кардинена, позёвывая.
Сбросила одежду, оставшись в одной сорочке, повалилась навзничь рядом с Сорди и поманила:
— Ирусь, давай сюда, под бочок. Ученик, ты с другой стороны пристраивайся и слушай — тебе еще нечего от себя дать.
Что-то непонятное висело в воздухе прямо перед его глазами, меняя очертания: Кардинена показалась ему много старше, хотя красивой по-прежнему, Ирусан свернулся в клубок и оброс мехом, похожим по цвету на прежнюю одежду, а рассказ — рассказ возник без слов в нём самом.
«Земля была безвидна и пуста, и лишь свет висел над бездной наподобие звезды или фонаря. То было тело женщины, золотистое и смуглое. Как любой свет, оно отбрасывало от себя тень: тень оплотнилась — это был мужчина с тёмной кожей.
— Теперь мне есть с кем поговорить, — обрадовалась женщина. Имя ей стало Терга, мужчине — Терг, и назвались они еще Руками Бога, ибо когда настало время им спуститься на землю, смертную плоть мужчины вылепил Он из глины правой рукой, а женщины — левой, что ближе к сердцу. Хотя и вовсе нет у Него ни рук, ни ног, ни прочего…
И сказал Он Тергу и Терге:
— Посмотрите друг на друга. Красивы ли вы?
— Да, — ответили оба. Ибо вложил Он в них чувство прекрасного еще до рождения женщины.
— А теперь посмотрите на то, что вокруг. Нравится ли вам ваш удел? Хорош ли?
— Нет, — ответил Мужчина.
— Но ведь это Ты дал нам его, — прибавила Женщина.
— Хороший ответ, — похвалил Он. — А теперь подумайте, что вы должны сделать во имя украсы мира.
Когда Он отвернулся, чтобы не мешать созданной паре, положила Терга руку на плечо своему мужчине, чтобы проверить, так ли гладка его кожа на ощупь, как на глаз, а Терг поднёс ладонь к одной из ее грудей, ибо видел в том различие между ними обоими. Шевельнулась грудь, стала тугой и легла ему в ладонь мягкой тяжестью. Притянула Терга своего мужчину свободной рукой за пояс, а он повёл пальцами по ягодицам женщины, дивясь, до чего же они пышны и округлы, а глазами — по тому раздвоению, что обнаружилось внизу ее круглого, как луна, живота.
Тут воспрянуло в нём то, чьего названия Терг также пока не знал, и сказало:
— Есть напротив тебя вместилище, где я вырасту.
Слова эти оказалось легко прочесть в глазах, что и сделала Терга. Тогда ее безымянная до тех пор расщелина пролила из себя влагу и тоже произнесла:
— Возрастает напротив меня то, что заставит пролить нас обеих еще больше слёз, но они будут сладостны.
Терг увидел, как стали эти слова против зрачка его милой супруги, и подхватил ее на руки, она же уперлась ему руками в сильные плечи, обхватила его бедра ногами и нанизала себя на его стрелу. Он порвал пелену и поразил цель, но и сам тотчас изнемог. Влаги обоих смешались в лоне Терги и истекли наружу изобильной струёй.
И вот диво: на том месте, где произошло это, появился крошечный зеленый росток! Он быстро увеличивался и тянулся к месту своего зачатия, так что Тергам пришлось отступить.
То было первое дерево на Земле, и оно немедленно принялось расти, выкидывать гроздья цветов и ронять семена.
— Как оно прекрасно! — воскликнула женщина. — Поистине это стоит той малой боли, которую я испытала.
— И той судороги, что прошла меня насквозь, — улыбнулся мужчина, видя ее радость.
Так поняли они, в чём смысл и цель их пребывания, и оттого соитие между ними становилось всё более долгим, цельным и радостным. Терг и Терга ходили по всему миру, взлетали к облакам — не следует забывать, что они были родом из неба — и низвергались в океан с радостным шумом и смехом. Всякий раз, когда смешивались их соки и ниспадали на землю или в воду, появлялось нечто новое и еще более прекрасное, чем прежде. Но если растения возникали из земли, а холодные твари — из воды, то мягкие голокожие и поросшие пухом детёныши выходили из лона Терги вместе с плодоносной жидкостью, и это причиняло ей куда большее наслаждение, чем все прочие вещи.
