Руслан Мельников - Рыцари рейха
Так-так-так... Значит, венецианский управитель и его многочисленные агенты гнали фашикам дезу.
— Но зачем?! Зачем дожу понадобилась обманывать и убивать собственного союзника?
— Обманывать — чтобы отвести подозрения от себя, а убивать... Попробую объяснить. У синьора Типоло сейчас очень шаткое положение. Пытаясь упрочить свои позиции в противостоянии с Большим Советом и Советом Сорока, он вступил в сговор с отцом Бенедиктом, представлявшим интересы ордена Святой Марии и нового немецкого ордена Хранителей Гроба. Во время этих переговоров о Хранителях еще мало что было известно. Но, как вскоре выяснилось, их могущество растет необычайно быстро. А их оружие, выплевывающее громовую смерть, сильно смахивает на колдовство.
— И поэтому дож, как добрый католик, решил не связываться с сомнительными союзниками?
— Причина в другом. Человек синьора Типоло — подкупленный тевтонский кнехт, который помогает нам бежать, — сообщил, что, закрепившись в Венеции, Бенедикт намерен смахнуть с шахматной доски все мешающие ему фигуры. Абсолютно все! По замыслу «святого отца», властвовать в Средиземноморье должна не Венецианская республика, а орден Святой Марии и Хранители Гроба. Иными словами, после сенаторов, рано или поздно, будет уничтожен и сам синьор Типоло.
Таким образом, новый союзник дожа оказался на поверку опасным противником. Даже более опасным, чем Большой и Малый Советы. И синьор Типоло решил нанести упреждающий удар, а заодно столкнуть своих врагов лбами. Завтра утром будет объявлено, что некие злоумышленники похитили перстень с печатью дожа.
— Похитили перстень? — недоумевал Бурцев.
— Перстень олицетворяет власть дожа, и перед его обладателем в любое время дня и ночи должны открыться все двери и врата Венеции. Именно благодаря перстню синьора Типоло немецкая стража пропустила нас в крепость Санта-Тринита.
Похоже на правду... Бурцев вспомнил, как долго и внимательно разглядывал Бенедикт массивную золотую печатку. Наверное, в самом деле, колечко это не простое украшение. Что-то вроде татаро-монгольской пайзцы, которую выдал ему в Силезии Кхайдухан и которая осталась в псковском Кроме.
— Хорошо. Утром Венеция узнает, что дож остался без своего перстня, и что дальше?
«Виновных» быстро найдут и казнят как изменников республики. Но сначала проведут «следствие» и непременно «выяснят», что к краже причастны представители Советов. Тевтонам и Хранителям дадут понять, что пропажа заветного перстня синьора Типоло, а значит, и смерть отца Бенедикта лежит на совести сенаторов, жаждущих рассорить дожа с союзниками.
В Венеции вспыхнет тайная, а возможно, и явная война между стремительно утрачивающей свои позиции аристократией и не окрепшими еще для силового захвата власти немцами. За войной этой синьор Типоло сможет наблюдать со стороны, время от времени оказывая помощь слабейшему, чтобы сильнейший, не дай Бог, не одержал верх.
— Хм... По-моему, это слишком сложно и рискованно, Джеймс. Наверное, можно было найти другой способ убрать Бенедикта и подставить сенаторов. Неужели для этого обязательно лезть в крепость Санта-Тринита?
— Обязательно. Синьор Типоло желал не только убить прежнего опасного союзника, но и обзавестись новыми.
— Кем же?
— Вами.
— Нами?!
— Шпион-кнехт донес, что отец Бенедикт готовится к захвату важных пленников из далеких новгородских земель. Это обстоятельство чрезвычайно заинтересовало синьора Типоло. Потом в крепости, действительно, появились узники. Сначала одна узница. Девушка... кажется, ее звали Агделайда...
— Где она?! — вскинулся Бурцев.
— Это мне неизвестно. Она исчезла так же неожиданно и необъяснимо, как и появилась. Наш шпион говорит о какой-то магии Хранителей. И утверждает, что девушка находится в Иерусалиме. Там расположена главная резиденция Хранителей Гроба.
Бурцев сокрушенно покачал головой. Аделаидка, действительно, была здесь и... И исчезла... Ис-чез-ла!
— Потом появились вы, — закончил Джеймс. — За вами-то я и отправился в темницы отца Бенедикта.
— Не за нами, — вздохнул Бурцев. — За двойной оплатой. Убийство Бенедикта и освобождение ценных пленников одним махом...
Брави пожал плечами:
— Разве сейчас это имеет значение?
Они умолкли, не сговариваясь: под мост снова вплывала гондола. Вторым рейсом прибыли Освальд, Ядвига и Сыма Цзян. Стройная полька и щуплый старик китаец сошли за одного человека: лодка хоть и сидела глубоко, но воды не зачерпнула. Едва пассажиры выбрались на дощатый «насест», гондольер отчалил за следующей партией.
Перевозчик знал свое дело прекрасно: курсируя туда-сюда без шума и устали, под самым носом у крепостной стражи, он так ни разу и не привлек ее внимания.
Последними ожидали прибытия начальника венецианской стражи и кнехта-шпиона. Однако на пассажирской скамеечке сидел только «эллин».
— Где немец? — встревожился Джеймс.
И осекся, разглядев темные пятна на бортах гондолы. Свежая кровь.
Кондотьер что-то вякнул в ответ по-итальянски. Бурцева, однако, это не устраивало.
— Я тоже хотел бы знать, что происходит, — заговорил он по-немецки. Немецкий тут, похоже, понимали все. — Куда подевался тевтонский кнехт?
— Мы расстались, — оскалился под барбютом венецианец. Рука его ласково поглаживала палаш. — Тевтон был нужен, пока служил при Бенедикте. Более в его услугах никто не нуждается.
Джеймс нахмурился:
— Но не было нужды и в его смерти. По крайней мере, ни о чем подобном мы с тобой не договаривались.
— Джезмонд, это всего лишь продажный тевтонский плебей!
— Это такой же христианин, как ты и я, а губить понапрасну христианскую душу — грех.
— Странные слова я слышу от брави, — хмыкнул «эллин». — Откуда в тебе сегодня столько добросердечия?
— Где ты оставил труп, кондотьер? — невежливо ответил вопросом на вопрос Джеймс.
— Да нигде. Просто сбросил в воду под замковым мостом.
— Глупо! Очень глупо! Ты подумал о том, что произойдет, если труп вынесет течением из-под стен? Подумал о страже, которая дежурит наверху?
— Тевтонский плебей должен был умереть, — упрямо процедил сквозь зубы кондотьер. Упрямо, но уже не так уверенно. Видимо, с этим кнехтом, действительно, вышел прокол.
— Должен? — брави смотрел сверху вниз зло и недобро. — В самом деле?
— Он слишком крепко с нами связан.
— И это — залог его преданности. Он мог бы еще пригодиться синьору Типоло, кондотьер.
— Кагата![32] Он не нужен синьору Типоло. Синьор Типоло распорядился его убрать. И хватит об этом, брави! Делай свою работу, а я буду делать свою.
— Тот немец тоже делал свою работу...
Они замерли. Один — в покачивающейся лодке, с ладонью на палаше. Другой — меж сваями моста, с ножом в руке.
— Ребята, вы выбрали не самое подходящее время для ссоры, — негромко заметил Бурцев. — Кажется, у нас гости.
Странные то были гости. По темной водной глади канала продвигались светлые пятна. А над пятнами — огни. Много пятен, много огней...
Бурцев присмотрелся. Большие белые гондолы — вот, что это было. Целая эскадра больших белых гондол. На высоких изогнутых носах лодок горели факелы. На каждой у кормы — человек с веслом. Пассажиров не видно, однако борта за малым не черпали воду. Лодки явно шли не порожняком. Белые гондолы везли неведомый груз, скрытый от глаз белыми же полотнищами.
Лодки двигались неторопливо и бесшумно, подобно призракам. Но плыли не таясь, не скрываясь. «И нашего моста они никак не минуют», — отчетливо осознал Бурцев.
Выяснение отношений между наемным убийцей и кондотьером прекратилось. Удивительно, но эти двое смотрели на приближающуюся армаду улыбаясь. А копейщик-гондольер спокойно привязывал свою лодчонку к сваям. Два копья мирно лежали на дне угнанной из Санта-Тринита гондолы. А посередине — весло. Ни драться, ни убегать никто не собирался.
Глава 30
Белую флотилию заметили и в крепости. Наверху уже гудел хриплый рог, раздавались лающие команды, звенело железо. Бурцеву показалось, будто он различает даже лязганье передергиваемых затворов. А гондолы все плыли, как ни в чем не бывало, без шума, без спешки. С передних, наверное, уже можно было разглядеть фигуры людей, гроздьями висевших под мостом. Или еще нельзя?
Со стен закричали. По-немецки. Требовали остановиться, и притом немедленно, интересовались, кто плывет среди ночи под крепостными стенами и какой груз везет. С небольшим запаздыванием немецкую речь переводили на итальянский.
Безмолвные гондольеры — в самом деле, на каждой лодке было лишь по одному человеку — повинуясь приказу, опустили в воду широкие весла, притормозили. Несколько лодок глухо стукнулись бортами. Флотилия встала, запрудив канал яркими огнями и призрачно-белыми силуэтами. Чудное это было зрелище...
Несколько мгновений над черной водой висела напряженная тишина. Слышно было, как факельная смола капает с носов гондол и возмущенно шипит в холодной ряби жидкого антрацита. Наконец стражникам ответили. С самой первой лодки. На чудовищном немецком.
