Владислав Кетат - Стать бессмертным
Тогда, казалось, для Щетинкина в один момент кончилось всё. Известность, карьера, репутация. Да и сам он кончился на определённое время. Говорят, после того, как его перестали таскать по судам, он несколько месяцев отдыхал в старинном особняке имени Кащенко на Загородном шоссе. Потом были несколько лет безвестности и бесполезности. Невозможно было протолкнуть ни одной, даже пустяковой темы, если в числе исполнителей значилась его фамилия — что-что, а хоронить заживо у нас умеют.
А в 1968-ом Илью Михайловича пригласили работать в некий почтовый ящик, который по слухам занимался проектированием правительственных и военных объектов особой важности, читай — глубокого залегания. Но это были только слухи и догадки, чем на самом деле занимались люди там, в этом п/я, никто толком не знал. Было известно только, что в него рано или поздно, не мытьём, так катаньем попадали лучшие зубры метростроя — геологи, строители, прочнисты, специалисты по механике грунтов и прочие и прочие… Получался эдакий «dream-team» для подземных работ. Обычно людей переманивали туда не хитро, но эффективно — жильём и окладом, Илью Михайловича же просто пригласили.
В НИИгеомаше Илья стал заниматься ровно тем же, чем занимался раньше, то есть разработкой методов проходки тоннелей, только тоннели эти теперь вели не от одной станции метро до другой, а соединяли собой целые подземные города и посёлки, о которых он ничего не знал, и даже не имел права спрашивать. На этот раз Илья повторять своих ошибок не стал и предложил породу не жечь, а плавить электрической дугой.
Специальность Евгения Ивановича Рыжова, по которой он защищал диплом, а позднее и кандидатскую диссертацию, называлась «Инженерное освоение подземного пространства». Вы только подумайте — Освоение Подземного Пространства! Памятник бы поставить тому, кто свёл вместе эти три слова. Куда там современным рекламным «гениям». Освоение подземного пространства! Вот она, гениальная реклама наигрязнейшей в мире профессии.
В тысяча девятьсот сороковом году Евгений Иванович эту наживку и заглотил. Возможно, основой его выбора послужил досадный эпизод из детства. Когда он был маленький, лет эдак в семь — десять, кто-то из одноклассников спросил его, не читал ли он книгу «Дон Кихот»?
— Конечно, читал, — соврал Евгений Иванович.
— И о чём она? — спросили его опять.
— Про подземный ход, — сказал Евгений Иванович. Просто послышалось ему «донкий ход». Донкий — значит глубокий, подумал он. От слова «дно».
Тогда над ним долго смеялись, и на все школьные годы приклеилась к нему эта странная кличка «Донкий». Но и безотносительно этого случая, Евгению Ивановичу всегда, с самого его детства, нравились подвалы, погреба, колодцы, и, конечно же, метро. Что-то его в них притягивало, тянуло и манило, и была в этом какая-то злая ирония, непонятный парадокс — в то время как все его сверстники стремились в пространство воздушное, он мечтал осваивать подземное. Все вверх, а он вниз. И вглубь.
Летом сорокового года, в светлом и просторном зале, где располагалась приёмная комиссия Московского механико-машиностроительного института, Евгений Иванович сделал свой выбор не вполне, может быть, осознанно, но зато ни секунды не сомневаясь в его правильности, когда увидел на одном из стендов заветное «Инженерное освоение подземного пространства».
Правда, поначалу никаких признаков освоения пространства не наблюдалось, а наблюдались инженерная графика, начертательная геометрия, физика, химия, теоретическая механика, и другие общетехнические дисциплины. А потом была война.
Продолжил Евгений Иванович своё обучение уже в сорок втором году в абсолютно новой группе — от той половины своей, которая в ноябре сорок первого отправилась чинить танки на завод № 22, он отстал на год.
После окончания института Евгений Иванович несколько лет занимался теоретическими вопросами сейсмоустойчивости зданий, а уже в Казахстане, проектированием подземных сооружений особой прочности, то есть рассчитанных на механическое, тепловое, радиационное и электромагнитное воздействие ядерного взрыва. В его «портфолио», как бы сейчас сказали, были и командно-измерительные пункты и узлы связи, и подземные хранилища техники и топлива, убежища для личного состава, и много-много чего ещё.
Обделка подобных сооружений — конструкция, закрепляющая собой выработку объёма породы — делалась тогда из монолитного бетона, позже её стали заменять сборной из заранее заготовленных железобетонных элементов. Год из года проектируя и рассчитывая на прочность эти бетонные коробки, кольца, стаканы, трубы и прочие составляющие, из которых, как из конструктора потом собирались скрытые постороннему глазу многоэтажные строения, Евгений Иванович решил подойти к этому вопросу немного с другой стороны, т. е. с противоположной.
Идея была, в общем-то, стара, как сам сопромат. Ведь чтобы что-нибудь под нагрузкой не сломалось, совсем не обязательно до бесконечности повышать его прочность, увеличивая размеры несущих частей этого чего-то до гигантских, можно сделать его наоборот более гибким, чтобы оно под этой нагрузкой гнулось, но, при этом не ломалось. Потому как прочность и жёсткость, как известно, совершенно разные вещи. Другими словами, Евгений Иванович решил не увеличивать толщину обделки подземных сооружений, а наоборот сделать её податливой, чтобы при подвижках грунта (от землетрясения или ядерного взрыва) она бы изменяла свою геометрию, но не разрушалась, и люди и техника, которые находились внутри, остались бы целы и невредимы.
Евгений Иванович реализовал эту идею в податливых (нежестких) строительных сооружениях — таких стержневых конструкциях на шарнирах, которые строители сразу же окрестили «клетками». Новинка оказалась удовольствием недешёвым (стержни-то титановые), и прижилась не сразу, прошёл почти десяток лет, пока Рыжовские «клетки» нашли себе заслуженное место подальше от солнца. Разумеется, нежесткими делались далеко не все помещения, а лишь самые важные и наиболее удалённые от поверхности. Остальные же проектировались по старинке, как традиционные железобетонные саркофаги.
Вот именно эти ажурные Рыжовские конструкции, которые он в своё время изобрёл и запатентовал, теперь очень пришлись ко двору НИИгеомаша.
Через неделю после телефонного разговора с Ильёй Евгений Иванович зашёл в лифт, расположенный в холле второго этажа Инженерного корпуса НИИГЕОМАШа. Это был самый обычный пассажирский лифт, какие встречаются в новостройках — но имелись, в прочем, и отличия: кнопки здесь были круглые и просто огромные, по сравнению с «гражданскими», хоть всей ладонью жми. Они были сведены в две неравные по длине вертикальные колонки — слева белые, справа чёрные; нумерация у левой колонки была снизу вверх, а у правой, наоборот, сверху вниз. Белых было девять, чёрных — двенадцать. Евгению Ивановичу нужно было на минус двенадцатый, и, немного поколебавшись, он надавил большим пальцем на самую нижнюю.
После того, как перед ним сомкнулись коричневые под дерево двери, Евгений Иванович, увидел своё отражение в небольшой блестящей металлической пластине, висевшей ровно на уровне его лица на правой половинке двери, и инстинктивно пригладил рукой безобразно торчавшие после зимней шапки волосы. Лифт тронулся. Ехал он долго, с обычной для обычного лифта скоростью, и Евгению Ивановичу на миг показалось, что он просто спускается вниз с двенадцатого этажа какого-нибудь дома.
Когда двери, наконец, раскрылись, Евгений Иванович увидел перед собой стеклянную будку с небольшой амбразурой, за которой просматривался человек в военной форме. Рядом с будкой был турникет.
Офицер молча принял из рук Евгения Ивановича его паспорт со вложенным внутрь пропуском. Долго читал паспорт, потом пропуск, а потом снова паспорт. После этого, оторвал корешок от пропуска и что-то записал в толстый журнал.
— Кто сопровождающий? — неожиданно высоким голосом спросил офицер.
— Профессор Щетинкин, — ответил Евгений Иванович, и в этот момент, как будто ожидая своего вызова на сцену, из-за турникета появился Илья и показал офицеру запаянный в пластиковую рамку пропуск.
— Проходите, — сказал военный и вернул Евгению Ивановичу паспорт.
Илья крепко пожал Евгению Ивановичу руку. Было видно, что он рад его приходу. Евгений Иванович хотел что-то сказать, но Илья приложил палец к губам, мол, не здесь, и жестом пригласил Евгения Ивановича пройти в мощную железную дверь, от турникета справа. Евгений Иванович молча кивнул и дёрнул ручку на себя. За дверью, которая на удивление легко открылась, был длинный коридор, серо-голубые стены, потёртый линолеум, и ещё двери, двери, двери… По коридору перемещались разные люди: военные без головных уборов, штатские в белых халатах или просто в не очень опрятных костюмах, рабочие в халатах синих и коричневых, похожих на грибные шляпки, беретах. За редким исключением они все здоровались с Ильёй, а заодно и с Евгением Ивановичем.
