Семен Кирсанов - Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

Я с вами, Небо и Земля,
вас никогда не брошу я.

Пусть изменюсь, пусть растворюсь,
но с вами вечен мой союз.

Пусть я золой лежу в земле —
мое тепло в ее тепле,

и счастье частью мира быть
мне никогда не разлюбить!

Я в ливне жил, я каплей был,
не мрак — я радугу любил.

На брызгах граней дождевых
я семицветный строил стих.

В мельканье грозовой воды
мои спектральные следы.

Умру — вернусь игрою призм
туда, где мир, сюда, где жизнь.

И в синем небе Шар Земной
опять со мной, всегда со мной.

Громады пара
плывут по выси
Земного Шара.

Они повисли
в дыму пожара —
и вот их мысли.

— Меня война застала в море. — Я шло в Карпатское предгорье.
— Я видело явленье ада у пригородов Ленинграда.
— Я шло над Полюсом холодным. — Был подо мной тревожный Лондон.
— А я прошло над пленной Прагой, вспухая пасмурною влагой.
— Я увидало дым Варшавы! Как шрамы, улицы кровавы!
— А я — Акрополя колонны, где шли немецкие колонны…
— Я прикрывало дымный Мурман, бой кораблей на море бурном.
— Я — Севастополь обагренный, над панорамой обороны…

Колкой проволоки ряд,
ужас загнанной толпы,
трупы после их тропы.

И за группами солдат —
перебитые мосты,
деревянные кресты.

И гром орудий,
и лом, и люди
в недвижной груде.

Мы услыхали хрип народов, сирену паники кричащей.
Там синий свет тревожных лестниц. И город в зареве багровом.
И гибель мирных пароходов. И труп, на улице лежащий…
Проломы крыш и мутный месяц под черноу́гольным покровом.

Из обожженных смертью гетто — их привезли с детьми и женами.
Там небо низкое согрето ужасной сажей и золою.
Там странного посевы цвета. Там пахнет дым костями жжеными.
Там очертания скелетов под свежевспаханной землею.

Во мне — мильоны
испепеленных,
тел истребленных.

Но кто в ответе
за дело смерти
на этом свете?

Он шел брезгливый и помятый. Солдат повернуты квадраты
железных касок дробью крупной к его протянутой руке.
Клеймо на этом человеке. Припухшие от власти веки.
Натянутые губы трупа. Железный крест на сюртуке.

Да будет проклят
орудий Круппа
столетний грохот!

В туче капельной летела
я, прозрачна и кругла.
Я с дождем упасть хотела
на сосну, но не смогла:
слишком легкою была!
Я с туманом опустилась
и повисла на весу,
как стемнело — превратилась
в тельце сырости, в росу.
Не нашла болотной ряски…
На звезде солдатской каски
ночевала я в лесу.

Нам ночь ракеты осветили, мы тоже видели бойца:
как капли крупные катились с его бессонного лица,
как перебитыми ногами он врылся в обожженный прах,
в обломки и колючий камень, к своей судьбе теряя жалость.
Бесчувственный к землетрясенью, свой автомат держа в руках,
всю ночь держался он за землю, и за него земля держалась.

Так он держался,
так он сражался,
мой сын любимый.

Я есмь Россия,
кровь оросила
мои ложбины.

Задеваем кровли изб,
задуваем в ветки ив,
серый ветер гонит вниз.

По земле — свинцовый визг,
нас качнул тяжелый взрыв,
понеслись осколки ввысь…

— Я вижу взрывы! Вижу танки! Я вижу в поле цепь пехоты.
— На первобытные стоянки вот так неслись единороги.
— Как злобно лают пулеметы! Я вижу раненых и мертвых…
— Шатаясь, как орангутанги, враги проходят вдоль дороги.

Летят гранаты,
снаряды воют,
воронки ноют!

Впились лопаты,
во мне — солдаты
окопы роют…

Нас обшарили до нитки в темноте прожекторами,
от пожаров и разрывов мы рябы и полосаты,
нас уродуют зенитки, нас глушат радиограммы,
как стада гиппопотамов, к нам вошли аэростаты.

Низкий звук наполнил небо.
Кто летит на нашу мель?
Разузнать скорее мне бы —
это шершень или шмель?
Ближе! Громче! Мир закрыли
паром обданные крылья.
Приближаются! Ревет
винтовой ветроворот!

На нас дохнуло быстрым ветром, в пустынном небе гулко стало!
Не ветер! Голос человека среди кружащихся кристаллов!

Из-за толщи плексигласа
на меня — два карих глаза.
Я прижалась! Потекла
вниз по трещине стекла.

В бурю капель и кристаллов,
в мутном небе — мой полет.
Стая злобная отстала!
Сердце смелое, вперед!
Слышу снизу хрип убитых,
хруст коленей перебитых,
в пыль лицом упал ребенок,
возглас матери в степи,
язвы желтые воронок,
гетто ржавые шипы…
Вон туда моя дорога!
Я на город с облаков
пленным людям сброшу много
ободряющих листков.
С облаков я сброшу весть,
что Москва на свете есть…

Что за лодка в мире туч,
            в мире туч?
Пар зароет и закроет,
            ветер вынесет на луч.
Мимо — визги, визги, визги
            вырывающихся пуль,
и мотора рокот низкий,
            и мелькающие брызги
            нити кинули на руль.
Только — луч, луч, луч
            ищет летчик в море туч.
Рана кровью красит марлю,
            но мотор его могуч!
Прорывает море хмари,
            горы туч, туч, туч,
Ниагары и Сахары серых туч!

Чьи вы? Кто вы? Как зарницы,
вспышки брызнули вдали.
Показались в небе птицы —
журавли или орлы?
Слабокрылым нет опоры,
гибель в воздухе рябит!
Наш вожак золотоперый
свистом издали убит!

Самолет спешит сюда,
ищет воздух голубой
в массе сумрачно-рябой.

Волокнистые стада,
уходите! Будет бой.

Тяжелым гулом,
взрывной волною
меня качнуло.

Вновь надо мною
снаряд метнуло
стальное дуло.

Вею и вою
в пыль паровую.
Перед собою
в облако дую.

Кто же дорогу
мне перерезал?
Скрежет и рокот,
гарь и железо —

в пар непролазный
рвется и вертит
кругообразный
бешеный ветер!

Смотрите в сумрачные ямы: пересекая верхний ветер,
в туман врезаясь плоскостями, аэроплан мелькнул в просвете.
В пары зарыв акульи рыла, задрав короткие хвосты,
за ним — семерка желтокрылых, на них — драконы и кресты!
Смотрите: рвутся, гонят, травят, ревут и пулями буравят
ладью с багряной пентаграммой…
Но где найдет защиту летчик? Он вдаль ведет рукой упрямой.
Ему погоня смерть пророчит. На лбу его кровавый бинт.
Куда он правит? Что он хочет? Что говорит, вращаясь, винт?

Раненое, затравленное, продырявленное тело мое,
дрожащее и кружащееся, простреленное, пропеллерное,
просятся броситься в пропасти мои лопасти,
не выбраться, не выровняться, не выпрямиться, а вырониться…

Винт надежный, винт могучий,
не слабей, кружись, кружись!
Надо нам пробиться в жизнь,
надо вынырнуть из тучи!
Нас с тобою затравили,
нет дороги кораблю!
Скажем жизни: или — или!
Вскинем мертвую петлю.
Будь неистов, будь прозрачен,
ореол воздушной тяги!
Белым следом обозначим
в вышине дугу атаки!
Мы на круглый лоб акулий
опрокинем смерти куль.
На свободу пустим улей
узкотелых тульских пуль…

Сталкивающиеся, и скрежещущие, и соскакивающие части,
чавкающие, и не лезущие, и выскакивающие все чаще,
вспыхивающие и трущиеся, масляные и резиновые,
кашляющие и плюющиеся лужицами бензиновыми…

Не сдавайся, мой мотор!

Не могу…
             много ран…
                               у меня…
                                             на капоте…

Будь, как прежде, смел и скор!

Не могу…
           маслянистыми…
                              крупными каплями
                                                            потен…

Ты умел дружить со мной,
обогнал бы шар земной!..
Бросим смерти новый вызов,
с вышиной затеем спор!
Мимо вспышек, мимо визгов,
мимо белых, сизых гор,
мимо визгов, мимо вспышек,
к небу,
        к небу,
                  выше,
                           выше
поднимайся,
                      мой мотор!..

Я попробую,
                    я попробую…
                                      заворочаюсь всей утробою…
Вот захлюпало…
                         вот захлопало…
                                              загудело!
                                                          За дело!
                                                                        Трогаю…

Нити капель на капоте…
Как ты яростен в полете!
Не догнать тебя врагу!
Мы припомним смелый навык,
самолет поставим боком,
повернем все небо набок,
запад сделаем востоком,
и земля уже вверху.
Рельсы, травы, сеть канавок,
надо мной — простор земной,
подо мною — свод небесный,
горизонт стоит отвесный
рядом с серой глубиной.
Не стучи, прости, что мучу,
выше,
             выше,
                         в тучу,
                                     в тучу!..

В тело пара — пули! пули! — в водяную впились пыль,
ослепили, и кольнули, и ушли в пустынный штиль.
Впились с пеньем и кипеньем, с нетерпеньем вьются к судну
ударяются в ладью…

Вьюсь!
          Сную!
                   Убью
                             в сию
                                       секунду!..

Вот от издали до близко протянулась трасса визга,
под крылом дымок повис…

Вниз…

Мимо, линии косые.
Сгинь, трассирующий след!
Сколько воздуха в России!
Разве мне дороги нет?
По виску сочится кровь,
сзади рокот недалекий.
Солнце, в тучах приоткрой
голубой клочок дороги!
Выше,
          выше,
                        горы,
                                    гряды,
вот они — недалеки —
перевалы, Арараты,
паровые ледники!..

Семь летят зловещим роем, мы его собой закроем!..
К нам лети, мы не обманем, не сдавайся, будь героем!
Семь грозят ему пожаром, мы его затянем паром,
мы в спасительном тумане самолет его зароем!..

— Hetzen! Treiben! Spuken! Speien! Beissen! Reissen! Nagen!
— Stechen! Morden! Schiessen! Schleissen! Töten! Schlagen! Jagen!
— Крыть! Грысть! Бить! Мять! Взять! Сбить! Гнать! Гнать!

Вьюсь!
             Сную!
                        Убью
                                 в сию
                                          секунду!..

Слышу, слышу, мой мотор,
пулеметов хриплый хор,
говор черных и костистых,
марки Круппа, с костью трупа,
вижу знаки на фашистах
с черепами — Schwarze Kor…
Слышу, слышу, мой мотор!..

Он бледен бледностью небесной над бездной бешеного боя,
сомкнулись брови, струйки крови ползут на лоб из-под бинта.
На нем дымится вся одежда, он видит нас перед собою,
мы — облака — его надежда, мы цель гудящего винта!..

…Вот мы слились с облаками,
мы в пещерах влажных гор,
мы окутались клоками
мутных, ватных и пушистых,
самых верных, самых чистых…
Как легко на небе мне!
Океан паров плавучих,
ты на нашей стороне!
Вы за нас, дневные тучи!
Мой мотор, в удачу верь,
нас не видно, а теперь —
вкось от солнца понесемся
вниз — к драконам и крестам,
пулеметом —
                 по капотам,
по кабинам
                   и хвостам!..

С неба — огненный прыжок! Он их нулями прожег.

В бок, в бок,
в бак, в бак!

Их было семь, их стало шесть, но он пикирует опять,
опять крыла жестокий жест, их было шесть, их стало пять!..

Рассыпающееся надвое… пресмыкающееся адовое…
пламя жжет его… черно-желтого… задымилось отродье чертово!

Вот под крылом возник дымок. Зловещий угольный комок.
Вот новый дым, вот новый ком — он разорвался под крылом!

Дул
жуть.
Гул —
в путь!
             В муть!
Медь,
лезь!
Смерть
здесь!
           Есть!

Ударило и прорезало — угарное и железное,
обрызгивает осколками, нет скорости, и скользко мне…

Мой мотор, ты ранен? Ранен!
Пламя пляшет по крылу.
Дай же снова протараним
неба сумрачную мглу.
Надо спрятаться от вспышек!
Задыхаешься? Дыши!
В глубине мелькнули крыши,
церкви, трубы, этажи…
Жизнь земная, жизнь простая
так отчетливо близка!..
Нет, не бомбы! Свысока
вниз лети, листовок стая,
разлетаясь, исчезая
до последнего листка…
А теперь прощаться будем
с небом, раненый корабль…

Он миновал дымки орудий, ушел за огненную рябь.
Сквозь нас плывут листки сырые в туманной капельной пыли.
Листки коснулись камня улиц. Смотрите, люди подошли,
к листкам опасливо нагнулись. Смотрите, подняли с земли…

Он, пыланием одет,
тянет к туче дымный след.
Пламя лижет кожу рук.

Дотянись скорее вверх
сквозь смертельный фейерверк,
мира облачного друг!

Он в туче тонет,
его догонят.
Во мне все стонет.