...И паровоз навстречу! - Панарин Сергей Васильевич

Значит, разболтал.

– Чего вы хотите, Иоганн? – Лавочкин постарался говорить как можно спокойнее.

Тихий вопрос слегка усмирил гнев колдуна.

– Ты целовал мою дочь.

– Во-первых, не я ее, а она меня, – медленно сказал рядовой. – Марлен хотела досадить вон тому фрукту.

– Это так? – спросил Всезнайгель Шванценмайстера.

– Я думаю… По-моему… Вероятно… Да, – вибрирующим фальцетом ответил юнец.

Иоганн переключился на Колю:

– А во-вторых?

– Во-вторых, такое в нашем возрасте случается, – развел руками солдат. – Марлен нравится целоваться.

– Ты хочешь сказать, она тебя спровоцировала? – угрожающе прорычал колдун.

– Спровоцировала?! На что? – Лавочкин понизил голос почти до шепота.

Он впервые столкнулся с феноменом под названием «чересчур ревнивый отец». Было страшно и – интересно.

Всезнайгель буквально исполосовал парня гневным взглядом. Потом потер ладонью лицо, отвернулся.

Постояв около минуты, Иоганн отмер:

– Тебе, кобелина, прощено.

Шлюпфрига перекорежило. По его телу пробежали судороги, юнец упал, задергал руками и ногами, выгнулся коромыслом, обмяк… Затих.

– Ох… – просипел наконец он. – Ох…

– Маркиз фон Шванценмайстер Шлюпфриг собственной персоной, – едко прокомментировал колдун. – Как низко ты пал, маркиз. Встань.

Коля сидел на постели и тупо смотрел, как Шлюпфриг поднимается с пола.

Облик маркиза претерпел изменения. Юнец стал старше, возмужал, прибавил в росте. Встав на ноги, бывший Пес в сапогах принялся озираться.

– Зеркало ищем? – усмехнулся Иоганн. – Боюсь, единственное разбил твой друг.

– Как я выгляжу, Николас? – спросил Шлюпфриг.

– Псом ты мне больше нравился, – оценил солдат.

Всезнайгель ткнул пальцем в грудь экс-пса:

– С рассветом мы уйдем. А ты можешь оставаться здесь или валить отсюда на все четыре стороны. Главное, никогда отныне не попадайся мне на глаза.

– Но…

– Ни слова. Иначе, сам понимаешь, собачья шкура, башмаки, а по ночам – вид сосунка.

Шлюпфриг непроизвольно отстранился.

Иоганн пошел обратно, к столу:

– Кстати, Николас, пока ты спал, я обнаружил любопытный предмет. Хочешь полюбопытствовать?

Рядовой слез с кровати, обулся, поплелся за Всезнайгелем-старшим. Проходя мимо Шванценмайстера, сказал:

– Я тут пошарился перед сном… В общем, хочешь есть – ищи в противоположной части зала. Там неплохой продовольственный склад.

– Спасибо, Николас, – прошептал маркиз.

За несколько часов Иоганн натаскал на стол много всякого скарба. Все было разложено по кучкам: книги к книгам, свитки к свиткам, амулеты к амулетам.

С краю была расчищена небольшая площадка, в центре которой покоился талисман – маленький флакончик на шнурке.

– Точно такой же всегда носит Марлен, – промолвил солдат.

– Ты уверен? – с тревогой спросил Всезнайгель.

– Да. Правда, у нее, кажется, на цепочке.

– Это плохо и хорошо одновременно, – загадочно проговорил колдун и зашептал что-то над талисманом.

Лавочкин пожал плечами, стал рассматривать другие предметы.

– Ты сказал, никогда не снимает?

– Никогда.

– Даже когда голая?

– Даже когда… Нет, ну а я откуда знаю?! – спохватился рядовой. – Что вы меня все проверяете?

Коля надеялся: уши не покраснели. Когда он врал, они обычно выдавали ложь. Уж он-то не раз любовался раздетой Марлен…

Всезнайгель снова вперился во флакончик:

– Эльфийская гадость! Из-за его магии я не мог найти дочь, барон. Кулон делает хозяина невидимым для волшебного поиска.

– Как синяя комната?

– В яблочко, юноша. Но это не единственное свойство талисмана. Дункельонкелю нельзя отказать в таланте. Более того, я чувствую, над кулоном потрудился не он один. Знакомый способ строить заклинания… Кто-то из ближайших соратников черного колдуна. Неважно.

– А что он еще может? – поинтересовался Лавочкин.

– Служить как переговорное устройство. Я скажу – кто-то с таким же талисманом услышит. Он ответит – услышу я. Воистину новинка в мире магии. И заклинание сплетено изящно.

– Как вы во всем этом разобрались?

– Хм, считай, у меня есть зрение, которого ты напрочь лишен.

«Да, умеет старший братец приласкать», – подумал солдат.

– Нам пора, – произнес Всезнайгель, сметая со стола в мешок несколько амулетов.

Кроме того, он кинул туда пару свитков и загрузил толстенный истрепавшийся томик. Последним туда угодил кулон-пузырек.

Коля вернулся к кровати за вещмешком. Шванценмайстер спал, свернувшись на постели калачиком. Его руки и ноги ритмично подергивались. Наверняка снилась некая собачья погоня.

– Не скоро теперь отвыкнешь, – пробормотал рядовой, топая к выходу.

Заря только занималась. Над холмом было сумеречно. Мороз стоял неслабый, ветер хлестал неистово. Солдат нахохлился, как воробей. Кожа мгновенно замерзла, а лицо занемело.

За ночь намело снега, и карета стояла в сугробе по самые оси. Нисколько не смущаясь, Иоганн пробрался к двери, распахнул ее и влез в «кабину». Лавочкин последовал за колдуном.

В воздух поднялись, как на вертолете, – без разгона, просто вверх. Двигались быстро: Всезнайгель явно знал, куда править. Менее чем через час прибыли на место.

Спуск в комнатку маленького народца был обложен камнем на манер колодца. Коля поразился, насколько в Труппенплаце чтят порядок. Даже неизвестного назначения дырку оформили аккуратненько.

Путники оставили карету возле «колодца». Первым спустился колдун. Он воспользовался магией и быстро слетел вниз. Лавочкин спускался старым проверенным способом – по металлическим скобам.

– Чего ты копаешься? – раздраженно спросил волшебник, когда солдат достиг песчаного дна.

Коля вспылил:

– Елки-ковырялки, Иоганн, вы добрый колдун или злой?

– Добрый, – ухмыльнулся тот. – Такой добрый, аж зло берет.

Пока рядовой препирался с Всезнайгелем-старшим, в королевствах протекали разные процессы и совершались всякие поступки.

Неуклонно росла народная любовь к барону Лавочкину. В Вальденрайхе о его возвращении в строй героев знала каждая собака. Бой с Дункельонкелем оброс самыми невероятными подробностями. Случись на самом деле то, что передавалось из уст в уста, – Вселенная бы лопнула! Спасителю Барабана Власти прочили титул Героя-из-Героев. «Теперь-то мы это Черное королевство в бараний рог согнем!» – уверяли друг друга простолюдины, воины, мелкие дворяне и даже кое-кто из высшего командного состава.

В Наменлосе к списку заслуг барона Николаса добавилось чудесное разоблачение «зеркального заговора». И хоть зеркала успели расколотить почти все, паника исчезла, боязни отражающих поверхностей почти не осталось. Надежда на Николаса Могучего была крепка. За его правым плечом стоял непобедимый Тилль Всезнайгель. Слева рвался в битву укрощенный бароном Повелитель Тьмы. А уж если сама Тьма делегировала представителя в помощь Николасу, то трепещи, Дункельонкель!

В общем, тайные проводники нужной информации потрудились на славу.

На славу барона Николаса Могучего.

А с запада, из Дробенланда, летела никем специально не подогреваемая весть о вундерваффе [22] генерала Пауля. Чем ярче деяние, тем сильнее приукрасят. Народ повысил прапорщика в звании, объявил автомат Калашникова чудесным оружием. Впрочем, и в нашем мире специалисты до сих пор считают этот автомат чудесным. Стало быть, тут люди не соврали.

Слава о Повелителе Тьмы, уложившем целую армию гомункулусов, охватывала все новые территории. На улицах Наменлоса уже пересказывали эпизоды сражения, смеясь над войском каких-то там двух не то баронов, не то герцогов и уважительно понижая голос, когда речь заходила о Пауле, пригоршнями посылавшем врагу быструю смерть.

На фоне последних новостей, разумеется, забыли о старых героях. Например, о Четырех всадниках.

Их звали Мор, Брань, Глад и Смерть.