Андрей Ветер - Волки и волчицы
— Ты вернула в меня жизнь, с которой я уже распрощался, — Траян никак не хотел выпустить женщину из своих объятий. — Чем отблагодарить тебя, Венера? А не хочешь ли ты отправиться со мной? После того что я испытал, я не хочу расставаться с тобой. Как же проведу я остаток пути без твоих прикосновений, без твоих горячих губ? Ты не просто жрица любви, ты — сама любовь. Я хочу забрать тебя, уезжай со мной…
— Нет. Я навсегда останусь здесь, господин. Если уж тебе так понравилось сладострастие моего тела, то возвращайся сюда, сколько тебе угодно, или просто останься тут.
— Я не умею жить в бедности, Энотея.
— К этому легко привыкнуть. Бедность страшит тех, кто стремление к роскоши и её преумножение делает смыслом жизни.
— Но почему тебя окружает такая нищета? С помощью твоего искусства любви ты могла бы устроить себе замечательную жизнь. Сама Венера скрывается в твоём теле! Я думаю, что с тобой не потягалась бы в умении заниматься любовью даже Певица!
— Ты имеешь в виду Энотею, знаменитую Римскую Певицу? — усмехнулась женщина и легла упругими сосцами на губы Траяна. — Ты разве знал её?
— Нет. В годы её оглушительной славы я был ещё совсем юнцом. Но я слышал рассказы нескольких благородных стариков, каждого из которых эта известнейшая волчица заставила расплатиться с нею всем своим немалым состоянием. Они сделали это ради того, чтобы не лишиться ее ласк.
— Неужели в Риме всё ещё помнят о Певице? — Энотея приблизила глаза вплотную к лицу Траяна, и в них вспыхнули искры задора.
— Откуда же тебе известно её имя? В такой глуши? Да не в её ли честь названа ты сама? — он провёл языком по её губам. — Не её ли ты дочь?
— Если я отвечу, ты не поверишь мне, Траян Публий, — засмеялась проститутка.
— Я поверю. Почему же не поверить тебе?
— Я и есть та Энотея-Певица.
— Ты шутишь. Этого не может быть! — воскликнул Траян со смехом и махнул рукой. — Тебе не более тридцати лет, женщина, а Певица была в твоём возрасте, когда я мальчиком бегал в короткой тунике.
— И всё же я — это она. Мне перевалило за восемьдесят, римлянин.
— Это невозможно! Но даже если ты сохранила каким-то чудом свою внешность и самою юность, Энотея, то скажи мне, куда подевала ты свои богатства? На них можно было бы построить, я слышал, дворец не хуже, чем у Цезаря, и уставить его сплошь золотом.
— У меня нет иных сокровищ, кроме самой жизни. Я избавилась от золота. Оно не нужно мне. У меня есть богатство куда более ценное. Поймёшь ли ты это? Я живу, как тебе кажется, в бедности, но не это главное. Я живу в чистоте. Вокруг меня нет грязи, нет ничего лишнего. Я несу по жизни лишь то, что мне необходимо. Моё богатство — мои чувства. Я переполнена огнём страсти. И я навсегда останусь такой.
— Хорошо, согласен. Можно выбросить своё состояние, пустить его по ветру. Такое случается. Но как же годы? От законов природы нельзя уйти!
— Разве я ушла от них?
— Но твоё лицо, твоё тело… Ты не можешь быть женщиной восьмидесяти или семидесяти лет!
— Почему?
— Я видел стариков. Я видел даже очень бодрых стариков.
— И ты полагаешь, что внешность тех стариков даёт тебе право судить о том, как должны выглядеть все, кому перевалило за шестьдесят? Ведь ты говоришь о старости, Траян. Но долгие годы — ещё не старость. Мне уже за восемьдесят, но я свежа, как ранняя весенняя листва. Я наполнена сладкими чувствами, они питают меня. Я полна любви, а любовь не стареет.
— Не верю! Не бывает такого! Тут кроется что-то ещё!
— Может, ты и прав, — в её глазах мелькнуло что-то глубокое, тревожное, непостижимое. — Но какое тебе дело до моих тайн? Ты ни во что не веришь, даже в богов, как, впрочем, большинство людей. Твоё единственное божество — наслаждение. Ему ты поклоняешься, его жаждешь. Как и другие люди, в час смерти ты будешь хуже, чем в час рождения. Природа посмотрит на тебя и в который раз удивится: «Как же так? Я рождаю вас свободными от вожделений и страхов, а вы накапливаете за жизнь столько всяческих суеверий, коварства и прочих язв, что груз этот просто раздавливает вас! Отбросьте же всё и вернитесь ко мне такими же, какими вошли в мир!» И что ты скажешь ей, Траян?
— Ты пугаешь меня, — он почувствовал, как в его ноги просочилась слабость. — Кто ты?
Глаза Энотеи широко открылись, и Траян ясно увидел, что из их глубины полились сильные лучи света. Это было раннее солнечное утро, зависшее прозрачными сияющими полосами в ветвях густых деревьев. Под деревьями он разглядел крохотную фигурку человека, одетого в пушистые меха. На плечах человека лежало длинное копьё, на которое он положил руки, став похожим на крест, а кончики копья мягко покачивались при каждом шаге. За спиной висел круглый деревянный щит. Голову его украшал кожаный шлем с торчащими из него кривыми бычьими рогами. Позади рогатой фигуры вырисовывались контур обнажённой юной девы. Внезапно человек остановился и неуловимым движением скинул щит на землю и метнул копьё. Длинный гладкий наконечник со свистом рассёк воздух, вслед за этим Траян ощутил мощный толчок в грудь. Длинный наконечник пробил грудную клетку Траяна, раздулся внутри, как огненный пузырь, возле самого сердца, рассыпался горячими мелкими искрами по всему торсу.
От удара Траян качнулся и стукнулся головой о край лежанки. Над ним согнулась Энотея. Её глаза были крепко зажмурены, по щекам текли слёзы.
— Кто ты? — с трудом выдохнул Траян. — Колдунья?
— Извилистая тропа, — прошептала Энотея чуть слышно, — долгая тропа. Я — тропа, поиск истины, открытие, как и все мы…
— Пусти меня, женщина, мне душно, — Траян приподнял проститутку руками, удивившись внезапной своей силе, и снял её горячие тяжёлые бёдра с себя.
Его мужской орган выскользнул из женской мякоти, и Траян поразился его небывалым размерам.
— Пусти меня, волчица. Зачем ты тянешь меня к себе?
— Я не держу тебя! Но предлагаю остаться со мной, — Энотея едва шевельнула губами. Густые волосы медленно перекатились волнами на лицо, сделав женскую фигуру похожей на таинственный холм, из-под шелковистой поверхности которого послышался сдавленный голос. — Тебе будет хорошо, поверь…
— Скройся! — прошептал Траян.
Тяжело дыша и всё ещё ощущая отголосок ноющей боли от пригрезившегося ему страшного удара копьём, Траян сполз с ложа и упал на земляной пол. Острые мелкие камешки впились в колени.
Обхватив правой рукой гигантский фаллос и прижимая его к животу, как бревно, Траян на четвереньках добрался до двери и встал на обе ноги. За несколько секунд его член раздулся вширь, превратившись в настоящий бурдюк, очень тяжёлый и зыбкий. На какое-то мгновение ему почудилось, что этот бурдюк сделался лошадью, увязшей в болотистой почве, брыкавшейся, испуганно рвавшейся из топкой западни на волю. Вот лошадь скакнула вперёд и стряхнула Траяна с себя. И снова предстал перед взором римлянина облик юной девы. Она заслонила лицо руками и побежала прочь от Траяна. Тут зрение изменило Траяну, и он перестал различать что-либо. Осталось только ощущение соития с воздухом — пространство охватывало его со всех сторон тёплыми струями, ласкало, купало. Потеряв над собой контроль, Траян упал на спину. Затылком стукнулся о землю. Собрав всю волю, он приподнял голову и увидел себя шагах в десяти от жилища Энотеи.
Было утро, раннее, тёмное, холодное. По коже рассыпались мурашки. Обведя себя медленным изучающим взглядом, Траян тихонько вздохнул, обнаружив, что нагое тело его было в полном порядке, без каких-либо уродливых изменений.
— Что за чары напустила на меня эта женщина? Каким дурманом окурила меня?
Он с опаской приблизился к домику и заглянул внутрь. Энотея с головой укрылась тонкой серой накидкой, лишь босая нога её свисала с лежанки.
— Ты испугался меня, Прекрасноликий, — послышался её голос, и лёгкая ткань дрогнула там, где был рот женщины. — Я хотела помочь тебе… И чтоб ты помог мне… Выстроить коридор событий… Но от тебя нет толка, ты переполнен страхом…
— Прощай, — глухо ответил римлянин.
— Останься со мной. Ты видел, что тебя ожидает там…
— Всему виной твои чары!
Подобрав свои одежды, Траян поспешно удалился, облачаясь на ходу. С деревьев доносились птичьи голоса.
— Хорошо ли господин провёл время? — сонно спросил Тразил и вяло поднялся с узенькой лавки, когда Траян Публий громко вошёл в таверну.
— Приготовь-ка мне тёплой воды, раб, — резко ответил патриций. — И вели принести завтрак. Да скажи, чтобы дали чего-нибудь попроще, без изысков.
— Откуда тут изыски, господин?
Через час, покидая деревню, Траян Публий проехал мимо хижины Энотеи. Не останавливая коня, он чуть наклонился в седле, пытаясь хоть мельком увидеть женщину в доме, но ничего не разглядел. Отвязав от пояса тугой кошель, он бросил его к порогу хижины.
