Лао Шэ - Избранное
Все, о чем мы говорили, направлено на одно — выявление индивидуальности персонажа, индивидуальность же ярче всего сказывается в поступках. Чем говорить, что такой-то персонаж — человек плохой, а такой-то — хороший, лучше дать им возможность действовать. Иначе герою, как говорится, негде будет показать свое умение владеть оружием. Через реакцию персонажа на совершающиеся вокруг события можно показать и его индивидуальность, и то, что роднит его со всем человечеством. В каждом человеке найдется что-нибудь особенное, но есть вещи, которые почти всеми переживаются одинаково. Трагедия равно волнует всех, но одни при этом плачут, другие нет; причем может оказаться, что наиболее глубоко переживает как раз тот, кто не плачет. Плакать или нет — дело индивидуальное, тогда как испытывать волнение — свойство всех людей, за возможным исключением чудаков и глупцов. Но ведь мы не собираемся делать наших персонажей непременно чудаками или глупцами! Впрочем, не нужно также стремиться, чтобы герой во всем соответствовал идеалу — идеальным героям часто недостает нормальных человеческих чувств, а это не украшает произведение. Кто из мало-мальски образованных молодых людей, в чьих жилах бурлит кровь, не думает о революции, кто хочет плестись в хвосте? Но если молодой человек в романе занят одной только революцией, ни о чем другом не помышляет, никаким слабостям не подвержен, он становится похож на мраморное изваяние. Слов нет, это красиво, да только в нашем мире таких совершенных людей не бывает. Искусство допускает преувеличение, но превращать живого человека в ангела, не оставив ни малейшего намека на то, что и он произошел от обезьяны, — это уже обман.
Итак, прежде всего необходимо воспроизвести индивидуальный характер персонажа, дать ему, так сказать, утвердиться на собственных ногах, а потом показать его сквозь призму общих для всех людей чувств и отношений. Индивидуальное пробуждает интерес к данной личности, общее же рождает сопереживание. В зависимости от своего характера и от ситуации персонажи могут по-разному плакать и неодинаково смеяться, но важно, чтобы они плакали и смеялись, как люди. Это в баснях Чжан или Ван выступают олицетворениями абстрактных понятий, в романе же они должны быть живыми людьми. В конце концов, человек — не марионетка, которой манипулируют другие, у него есть и свои мысли, и свои чувства.
14. Язык и стиль
В повествовательной прозе — рассказах и романах — следует добиваться прежде всего естественности. Использование поэтических украшений в прозе редко приводит к хорошим результатам. Дело в том, что поэтическая идея и поэтический язык в равной степени создаются автором, тогда как главная задача прозы — точно передать мысль, пользуясь готовыми языковыми ресурсами. В поэзии неожиданное словоупотребление, которое подчас трудно обосновать с точки зрения логики, может придать стиху таинственную прелесть. В прозе этого делать нельзя, да и нет нужды. Конечно, если нам очень захочется, мы можем каждый эпизод романа переделать в стихотворение в прозе. Но красота стиля — не единственная забота прозаика, в погоне за ней он может упустить главное. Исходя из этих предпосылок, перейдем к некоторым конкретным вопросам.
1. Словоупотребление. Флобер утверждал, что каждое слово имеет лишь одно полностью соответствующее ему определение. Этим подчеркивается, во-первых, необходимость большой осторожности при выборе слов, во-вторых, невозможность заниматься в прозе словотворчеством, как в поэзии; следует подбирать самые естественные, самые подходящие слова из существующего лексикона. Мы можем сказать, что в прозе точность словоупотребления важнее остроумия, а живость языка важнее, чем точность. Язык не может не быть живым, если мы хотим, чтобы проза передавала звуки и краски. Украшать прозу поэтическими побрякушками значит демонстрировать узость и негибкость своего мышления. Как говорил Монтень, «стремление выделиться особенным, необычным покроем одежды свидетельствует о мелочности характера; то же самое относится и к языку, если кто-то из педантизма или ребячества займется поисками новых и причудливых слов». Действительно, молодой человек в древнем одеянии выглядел бы нелепо. Нам стоило бы прислушаться к совету Флобера и не жалеть усилий для поиска подходящих слов, причем искать их нужно, как учил Монтень, в уже существующем живом языке. Он достаточно многообразен и изменчив, чтобы можно было писать живо и легко.
2. Сравнения. Д-р Джонсон с восхищением говорил о Свифте, что «этот парень никогда не употребит лишнего сравнения». В прозе важна отчетливость и энергичность изложения, а обилие «подобно тому, как» мешает этому. Сравнения очень важны в поэзии, в прозе же их излишек лишь вредит силе и естественности изложения. Вспомним, как описана Линь Дайюй в «Сне в Красном тереме»: «Два изгиба вроде бы нахмуренных, как бы окутанных дымкой бровей, пара вроде бы радостных, таящих в себе чувство глаз. Печаль застыла в ямочках на щеках, в нежном облике чувствуется болезненность. Блестят на свету капли слез, еле заметно нежное дыхание. Когда покоится — словно грациозный цветок смотрится в воду, когда движется — словно молодую иву колеблет ветер». В этом описании есть два недостатка. Во-первых, использование поэтического языка ослабляет силу изображения — при чтении ощущается поэтичность, но конкретного впечатления читатель так и не получает. «Капли слез, блестящие на свету» и «смотрящийся в воду грациозный цветок» хороши в стихах, где мгновенная зарисовка может заменить длинное описание: достаточно сказать о блестящих каплях слез, чтобы передать самое главное в образе девушки. От прозы же мы ждем достоверного изображения, а его нельзя достичь иначе, чем через описание различных сторон характера в различных ситуациях. Разве у Линь Дайюй всегда слезы на глазах? Разве она никогда не бывает сердитой или капризной? Во-вторых, здесь использованы сплошь готовые обороты, писатель не стал искать в живом языке слов, способных изобразить именно Линь Дайюй. Слова Флобера о «единственном определении» можно дополнить: если не нашел этого определения, лучше не употреблять никакого. Это в еще большей мере относится к сравнениям. Точное сравнение производит неотразимое впечатление, неточное же выглядит ненужным довеском. Так зачем же понапрасну тратить силы и время?
С точки зрения производимого эффекта сравнения можно разделить на раскрывающие и украшающие. Прозе больше подобают первые. Поясним эту мысль конкретным примером. У большого мастера раскрывающих сравнений Чжуанцзы [134] мы находим рассказ о том, как повар разделывает тушу быка. Рассказ вроде бы очень конкретный, по он призван пояснить отвлеченную философскую мысль. Уподобляя разделку туши проникновению в тонкости философии, Чжуанцзы достигает желаемого результата. В длинных речах нет нужды, когда мысль можно пояснить конкретным фактом или действием. Что же касается украшающих сравнений, то их по возможности лучше избегать. Поэтические украшения не могут придать прозе поэтичности. Ведь к сравнениям прибегают по нужде — в тех случаях, когда прямые описания оказываются недостаточными (…).
3. Фраза. Короткие фразы хорошо передают быстрое чередование поступков, длинные более подходят для изображения устойчивых душевных состояний. Самые короткие, из одного-двух слов, фразы помогают создать значительный драматический эффект. Правда, одна фраза не всегда способна передать законченную мысль, но в любом случае ее конструкция должна быть рассчитана на то, чтобы произвести определенное впечатление, иначе фраза не может считаться удачной. Важен также ритмический рисунок отдельных фраз, влияющий на ритм целых пассажей. Каждая фраза должна иметь самостоятельную ценность, но, когда пассаж завершен, в зависимости от требований ритмики отдельные фразы могут быть укорочены или удлинены. Насыщенный действиями эпизод лучше изображать через последовательность коротких фраз, каждая из которых воспроизводит одно действие. Вот, к примеру, отрывок из «Речных заводей» под названием «Кровь обагрила Павильон любящих супругов»:
«У Сун сказал: „Раз уж начал, так надо довести дело до конца. Убью хоть сотню, все равно казнят один раз!“ С кинжалом в руках он сбежал вниз по лестнице. „Что там за шум наверху?“ — спросила супруга командующего. Но У Сун уже ворвался в ее комнату. Увидев здоровенного детину, госпожа воскликнула: „Кто это?“ Кинжал У Суна уже был занесен над ней, последовал удар прямо в лицо, женщина повалилась, испуская крики. У Сун придавил ее и хотел отрезать голову, но кинжал не слушался его. У Сун удивился и при свете луны осмотрел кип-жал. Оказалось, что он сломан. „Так вот почему я не мог отрезать ей голову!“ — сказал У Сун. Он отправился на кухню и взял тесак, отбросив сломанный кинжал. Затем он снова вернулся вниз…»
