Владимир Уткин - Гремящий мост
— Верно. Он показал нам дорогу к племени. Полечи его, Муна.
Часть четвертая
Возвращение
На закате — сумерки
По неверным, качающимся камням из черного зева пещеры выползла женщина. Растрепанные, с седыми прядками волосы занавесили морщинистое лицо.
Слезящимися, изъеденными дымом глазами глянула она в синее небо с белыми кучевыми облаками, на залитую ярким солнцем долину и зеленеющие деревья на ближнем холме, вдохнула свежего воздуха и вернулась в дымную духоту пещеры.
Там, в дальнем углу, в темноте надсадно кашляет и хрипло дышит муж ее, вождь племени Большой Орел.
Вождь!
Нет вождя в племени. Долго, мучительно долго умирает он в темени дальнего угла.
Разброд среди охотников, ссоры.
Голодно. А ведь теплынь стоит! Много зверя вокруг, много птицы в камышах. А добыча скудна. Тигр и серые волки взяли многих детенышей, обоих ее мальчиков — Лика и Лана.
Разгневались дивы на Большого Орла, терзают его днем и ночью, племя терзают. Даже сотрясали землю и били в большие бумбы и тум-тумы…
Еще тигр загрыз охотника Желтого Клыка, хорошего, удачливого охотника. Теперь мужчины боятся далеко уходить от жилища: тигр рядом, часто рык слышен.
Питаются люди травой, кореньями, молодыми побегами деревьев, личинками… Почти все, что добывают охотники, Черный Ворон жертвует дивам, хочет умилостивить их.
За водой и за сучьями для костра ходят группами, не в одиночку, как раньше, боятся.
Чадно горит костер: сырые сучья шипят и потрескивают. Лана сидит возле мужа, глядит на него с жалостью: глаза вождя ввалились, руки, когда-то сильные, плетьми лежат на шкурах.
Скоро, скоро умирать ему. Найдет ли дорогу в жилище мертвых? Ход в пещеру предков по-прежнему завален. Умерших старика Оора и нескольких детенышей и женщин просто засыпали камнями у ближней осыпи…
Опасливо оглядываясь, к Лане подползла старая Уруна. Зашептала быстро:
— Давал Черный Ворон целебные травы? Нет? Вот, возьми. Сама пожуй, потом ему дай проглотить. Это вот к груди приложи, где рана…
Много раз уже старуха приносит тайные целебные травы для больного. Приносит потихоньку: Черный Ворон узнает, беда будет.
Он редко подходит к больному. Присядет ненадолго, поворчит, повоет и уйдет. Трав целебных не дает. Молчит, сердится. Видно, правду Уруна говорит, погибель пришла на людей таж, закат жизни, сумерки. Если уж в теплынь голодно, то в холод, в ночь пропадут люди совсем.
Закат.
Лана представила, как прячется за горой солнце и сизые сумерки выползают из щелей и нор. Эти сумерки густеют и липко обволакивают людей, пока не укроют с головой, насовсем.
Душно. Хочется Лане опять глотнуть свежего воздуха. Тесно в груди, больно. Плакала она о своих детенышах, теперь не плачет, только внутри болит.
У выхода из пещеры появился перед ней. Зор. Сверкнул озорно глазами. В нынешний праздник птиц на нательной палочке старшего ее сына было бы столько же зарубок, как у Зора.
С удовольствием, с нежностью глядит Лана на мальчишку, друга и сверстника своего старшего сына.
Повадился он лазать в скалы: тигр туда не доберется. То птичьих яиц наберет, то сочных стеблей кислицы вдоволь, а то и горную курочку подстрелит. Ловок, смел. Не пропал бы. Больно молод, неопытен.
Зор с лукавой улыбкой сунул ей в руку что-то завернутое в широкий зеленый лист.
— Это Большому Орлу, — прошептал тихо.
В листе оказался большой кусок вяленого мяса. Лана едва удержалась, чтобы не вонзить зубы в ароматный кусок. Прижала сверток к груди, заторопилась в свой угол.
Вечером Большой Орел велел ей позвать Зора. Тот явился незамедлительно.
— Сокол, — вождь положил свою большую костлявую руку на колено мальчика, — хочу говорить с тобой как с охотником…
Большой Орел вгляделся в лицо мальчика, слабо освещенное сполохами костра. Мальчишка выпрямился, подался вперед. Этой весной в день птиц назван он был охотником, и дали ему имя Сокол. Но сам он не успел еще привыкнуть к этому гордому имени и очень радовался, когда его называли по-новому.
— Где ты взял мясо, Сокол?
— Нашел в скалах.
Вождь закашлялся. Долго молчал, переводил дыхание.
— Нашел?
— Да. И еще вот это было привязано к мясу.
Зор показал короткую жилку, которой обычно привязывают мясо, чтобы провялить на ветру.
Вождь задумался.
— Я верю тебе. Будешь снова в том месте, посмотри… нет ли еще чего… Плохой человек прячет мясо от племени… Будь осторожен…
Тяжкое время переживают люди таж. Сумерки маленького народа. Увидят ли они рассвет нового дня?
Возвращение
Где-то вверху монотонно гудит, воет, плачет ветер. Замолкнет ненадолго и застонет вновь, будто голодный детеныш. Сквозь неспокойный, чуткий сон Лана слышит его скучную длинную песню. Вот другой голос подхватил песню. Много голосов. Медленно всплывает Лана из мутных сумерек сна на поверхность к свету.
Открыла глаза. Снаружи радостные, возбужденные крики. Зовут ее. Пошатываясь, пошла на голоса.
— Лана, Лана! Сын твой!
Звонкий голос Яны перекрывает остальные голоса:
— Муна, девочка моя!
— Вах-ха! — слышится густой знакомый голос.
Не сон ли это, не бред ли? О дивы, она уже в жилище предков?
Выбежала наружу. Ослепительный свет больно ударил в глаза. Зажмурилась, заслонилась от света руками. В узенькие щелки глаз, сквозь ресницы увидела Лана сына своего и отшатнулась.
— Нет, нет!
А он в упор вглядывался в ее лицо, будто не узнавал.
Она отвела с лица волосы, подошла к нему и тронула за плечо. Оно было теплое и мускулистое.
— Ты не умер, Лан, — не то спросила, не то ответила она самой себе.
— Нет, я не умер, — ответил Лан и улыбнулся.
О, как хорошо знала она эту улыбку, добрую, открытую, совсем отцовскую!
На шум голосов вылез из своей ниши Черный Ворон.
Он был все тот же: густые сальные волосы спускаются до плеч, закрывают лицо так, что глаз не видно. Он стал еще более неповоротливым и громоздким.
Молча, равнодушно глядел Черный Ворон на сына своего, Зурра, на Лана. Ни одним движением не проявил он ни заинтересованности, ни удивления.
От ручья прибежала новая группа людей, и среди них мать Зурра. Задыхаясь, она обняла ноги сына и закричала тонким пронзительным голосом…
Лан спросил у матери:
— Где Большой Орел, отец мой?
— Он там. Дивы терзают его болезнями. Много бед пришло в наше жилище…
Какой темной и тесной показалась Лану до мелочей знакомая родная пещера! С трудом разыскал он отца в темном углу. Как он изменился! Перед Ланом лежал немощный старый человек. Ему даже показалось, что отец умер. С замиранием сердца коснулся он костлявой руки.
— Большой Орел… я, Лан, сын твой…
Отец открыл глаза. Долго глядел на него.
— Лан… ты?
— Отец. — Лан собрал все свои силы, чтобы не заплакать. Мужчина-охотник никогда не плачет. Тем более теперь, когда нужно сказать самое главное, ради чего шли они, ради чего выжили.
— Мудрый Аун велел мне… запомнить для племени Слово предков…
Заметив выражение недоверия в глазах отца, Лан гордо выпрямился:
— Да… еще он велел искать дорогу в страну предков… Теперь Лан говорил торопливо, сбивчиво. Он боялся, что отец прервет его, не поверит. Хотелось поскорее рассказать все сразу… Но он замолчал, велел себе замолчать и сказал внятно и громко:
— Мудрый Аун доверил мне великую тайну рождения огня… С удовольствием мальчик заметил, как вспыхнули глаза отца.
— Черный Ворон поднял руку на Ауна, соплеменника своего. Черный Ворон нарушил обычай племени. Сордо ему!..
— Молчи, — зашипел отец, — пропадешь!
Лан упрямо насупился.
Снаружи послышались яростные крики.
— Слышишь?.. Муна сказала… — И мальчик бросился к выходу.
Лан видел, как Черный Ворон швырнул Муну на землю, и Яна бросилась на защиту дочери.
Никто не спешил защитить их, некоторые кричали вслед за жрецом угрозы. Большинство же соплеменников безучастно наблюдали происходящее.
— Остановись, Черный Ворон! — громко крикнул Лан. — Люди таж! Этот человек нарушил обычай племени, он убил Мудрого Ауна!
— Замолчи, помесь гиены с шакалом! — взревел Черный Ворон и бросился на мальчика, но тот ловко вскарабкался на скалу.
— Охотники! — повернулся жрец к толпе. — Дивы лишили разума этих детенышей. Вместе с ними дивы вошли в жилище. Убейте их, и всем станет хорошо, станет много сладкого мяса.
Толпа зашевелилась, загалдела. Два охотника бросились к уступу скалы, где стоял Лан.
— Стойте!
Тихий явственный голос заставил застыть всех на месте. У входа в пещеру, тяжко опираясь на камень, в полном охотничьем облачении стоял Большой Орел. На темном фоне пещеры бледность его лица поражала.
