Галина Тер-Микаэлян - Face-to-face
— Да, конечно, — прислонившись к стене, Юрий закрыл глаза и умолк.
Три человека внимательно слушали записанный разговор — высокий мужчина в форме полковника милиции, худощавый человек, лицо и взгляд которого выражали крайнее беспокойство, и ночной визитер дачи министра внутренних дел, после третьего повтора записи выключивший магнитофон.
— Итак? — спросил он, легонько барабаня пальцами по столу.
— Все ясно, — полковник слегка поморщился. — Жаль, что меня задержали дела, и я не смог приехать раньше, чтобы присутствовать на допросе. Думаю, вы зря развели панику — если бы вы так не спешили и не напирали, Самсонов сам бы вам все рассказал. Кстати, надеюсь, фамилии Лузгина и Самсонова нигде не зафиксированы?
Ночной гость министра вспылил:
— Вы считаете меня полным идиотом? Не надо читать мне нотаций, товарищ полковник милиции, мы равны по званию!
— Ну-ну, не стоит обижаться, — небрежно хмыкнул полковник, — равны-то мы равны, да только у меня есть практика и навык, а вы вознеслись вместе со своим начальством и на настоящей оперативной работе почти не бывали. Но я говорю это не в обиду вам, а просто следует учесть, что среди рядового милицейского состава есть осведомители КГБ. Вам это известно?
Ему, очевидно, хотелось еще сильней разозлить собеседника своим нравоучительным тоном, но тот уже взял себя в руки и, благоразумно решив, что сейчас не время выяснять отношения, ответил совершенно спокойно:
— Да, мне это известно, поэтому я сам оформил фиктивный протокол задержания Великанова и Котько — это два безработных алкоголика, которые постоянно трутся на Курском вокзале и клянчат у пассажиров деньги водку. Вы довольны?
Вопрос был задан с легкой ехидцей, и полковник, пропустив его мимо ушей, продолжил свои рассуждения:
— И вот я еще, что хотел сказать: думаю, этот его дружок — как бишь его, Земцов? — сам по себе не опасен и не представляет для нас никакого интереса. С Самсоновым он контактов не поддерживает, полотна его не интересуют. Со временем мы его отыщем и, если пленка еще у него, изымем ее. Разумеется, нельзя допустить, чтобы Самсонов с ним каким-то образом связался и поднял вопрос об этой пленке.
— Меня настоятельно просили обойтись без экстремальных мер.
— Бабий лепет, что с них возьмешь! Вы прекрасно знаете, что Щелоков и Андропов всегда жили, как кошка с собакой. Если КГБ получит хотя бы намек относительно этого дела, то кто окажется козлом отпущения? Понятно, что не дочь генерального секретаря и не жена министра внутренних дел, которые обожают бриллианты — настолько, что согласились передать бесценные полотна шейху Абу Мухаммеду в обмен на его камни. Крайними окажемся мы, и именно наши головы полетят с плеч. За хищение народной собственности в особо крупных размерах полагается высшая мера наказания, это, надеюсь, все здесь присутствующие помнят? Защищать нас никто не станет.
Худощавый человек, до сих пор не проронивший ни слова, поднял голову и, сглотнув слюну, испуганно спросил:
— Так что же вы предлагаете?
Полковник криво усмехнулся:
— Мой план предельно прост и вполне объясним. Все мы по разным причинам были вынуждены участвовать в этом деле, но никто в наше положение входить не станет, и если мы загремим, то на полную катушку. Нам надо подумать о себе… о своих близких. Поэтому предлагаю пригласить Лузгина и Самсонова сюда, извиниться перед ними за незаконное задержание и… отпустить.
В воздухе повисла напряженная тишина, потом визитер красивой хозяйки министерской дачи в Серебряном Бору угрюмо спросил:
— Дальше?
— Повторяю, мы извинимся и отпустим их, а все, что произойдет дальше, должно произойти в другом месте — не здесь. Кроме нас троих никто принимать в этом участия не должен, нам не нужны свидетели. Если вы согласны со мной, то…
— Как это? Что… что вы имеете в виду? — пролепетал худощавый.
Ему никто не ответил, полковник на него даже не взглянул — смотрел на второго собеседника и ждал. Тот в раздумье провел рукой по лбу и кивнул головой:
— Хорошо, другого выхода я действительно не вижу.
Полковник насмешливо прищурил глаза:
— Именно так, я рад, что вы это поняли.
— Что нужно делать конкретно?
— Сейчас объясню. Итак, я лично беседую с Лузгиным и Самсоновым, извиняюсь за действия своих подчиненных и предлагаю им выпить по чашечке чаю. Оба хотят пить, я уверен — с момента задержания у них во рту не было ни капли жидкости. Вы, — он повернулся к худощавому, — подадите им чай, в каждую чашку капнете по две-три капли вот этого — в руке его появился пузырек с пипеткой, надетой на горлышко, — но не переборщите: две-три капли, не больше.
— Нет! — тот отпрянул, как ужаленный. — Нет, я не смогу!
— Сможете, если подумаете о… вашей дочери, — в голосе полковника звучала сталь. — Держите!
— Это яд? — сразу поникнув, худощавый покорно стиснул пузырек потной ладонью.
— Ни в коем случае! В дальнейшем эксперты не должны обнаружить в их организмах никакого яда — это сильный наркотик, который полностью парализует все мышцы и отключает сознание. Не сразу, однако, а минут, примерно, через сорок после того, как попадет в организм. Действие его продолжается часа три, после этого он бесследно распадается, и организм постепенно восстанавливает свои функции. Поэтому у вас в запасе будет три часа. За это время вы должны будете все начать и завершить.
— Мы? — почти хором воскликнули оба его собеседника.
— Разумеется. У меня будет другая задача, поэтому сам я на первом этапе принять участие не смогу. Объясняю вашу задачу. Итак, сейчас уже третий час ночи, транспорт не ходит, и я, во искупление грехов своих подчиненных, прикажу подвезти их на машине — туда, разумеется, куда они скажут. Ваша задача сложности не представляет — наркотик начнет действовать, поэтому оба будут в бессознательном состоянии. Главное, чтобы ни территориально, ни по характеру смерти никто не смог связать между собой два трупа. Итак, Лузгин. Счастливый молодой муж, отец семейства, но есть одно «но»: не повезло с диссертацией. Жена кандидат наук, а он нет — налицо ущемленное мужское самолюбие. Приехав на встречу с бывшим оппонентом, он рассчитывал получить положительный отзыв, но оппонент его разочаровал, не оставив никакой надежды. Это вызвало столь сильный стресс, что мужчина решил свести счеты с жизнью — половину ночи бродил неизвестно где, а под утро лег на рельсы. Следствие должно идти именно в этом направлении, и это я беру на себя. Теперь Самсонов, — полковник вытащил из кармана маленький пластмассовый футляр со шприцем внутри. — Этот медикамент способствует тромбообразованию и в малых дозах применяется в медицинских целях. Если же ввести под кожу все, что находится в этом шприце, то уже через полчаса вся кровь в организме свернется, и человек умрет от закупорки сосудов. Медикамент распадается примерно через восемь часов.
— Вы уверены, что экспертиза ничего не обнаружит?
— Через восемь часов любой патологоанатом диагностирует естественную смерть от эмболии. Как только он окажется под действием наркотика, сделаете инъекцию. Препарат введете в слизистую полости рта, чтобы на коже не остался след укола. Тело должно быть обнаружено на укромной скамеечке в сквере возле Курского вокзала, но не ранее полудня — в это время дворники как раз начнут расчищать дорожки от снега. Следовательно, препарат должен быть введен не позднее четырех утра. Выглядеть все должно так: Самсонов, будучи в Москве проездом, скончался от эмболии на скамеечке в сквере — что ж, бывает. Лузгин решился на отчаянный шаг под влиянием аффекта — печально, но тоже случается. Если все будет сделано правильно, никто не сможет связать эти две смерти. Хорошо, у нас есть еще минут сорок, и нужно уточнить кое-какие нюансы. Вот здесь в четыре сорок пять должен пройти скорый поезд из Анапы…
Часы, висевшие на стене под портретом Брежнева, внезапно захрипели и пробили половину третьего. Трое мужчин, склонившись над разложенной на столе картой, негромко беседовали, уточняя детали места и времени.
Юрий очнулся от сильного толчка и не сразу сообразил, где находится. Сознание вернулось быстро, но тело еще оставалось парализованным. Сбоку на него навалилось что-то тяжелое, и не было сил освободиться. Он вдруг отчетливо вспомнил доброжелательное лицо полковника, который, извиняясь, долго пожимал им с Самсоновым руки:
«Погодите, уж завтра я эти лоботрясам такой разгон дам! Три шкуры спущу! Однако транспорт уже не ходит, я распоряжусь, чтобы вас доставили домой на нашем казенном транспорте, ничего? Вы в Теплом Стане проживаете ведь? — он повернулся к Самсонову: — А вас куда прикажете, вы ведь здесь проездом? Где остановились? Вот уж ругать будете, наверное, нашу Москву-матушку, когда домой доберетесь!»
