Елена Минкина-Тайчер - Принцесса Лягушка
— А как же медицинский факультет?
— Я буду учиться!! Обязательно! Просто отложу на год. Отметки не пропадают, я сегодня утром узнавала! Даже легче пройти собеседование, если ты — серьезная женщина, мать.
— Мать! Ты не мать, а дохлый цыпленок, синяя вся. Наверняка гемоглобин низкий! И фолиевую кислоту нужно принимать. Я тебе сейчас выпишу.
Я вдруг понимаю, что слишком распустилась. Дорогая Тин Кроун — Лутс, не забывайся! Это тебе не сестренка, а совсем посторонняя женщина. У нее свое время, своя жизнь, свои решения. Что, собственно, происходит?
— Вы рассердились? — жалобно морщится Женька, — пожалуйста, не думайте, он очень хороший! Оказывается, у него в Австралии была любимая женщина. Они когда–то уехали вместе, но Томер вернулся, потому что хотел жить на Родине, а она все обещала приехать, и все не приезжала. А он ждал и ждал… И тут случайно появилась я, и все окончательно запуталось. Понимаете, он уехал, чтобы понять! А письмо с плохой отметкой за психотест случайно пришло в тот же день. Он его вовсе не заметил, я все придумала!
— Я совсем не сержусь, с чего ты взяла. Просто меня волнует твое здоровье. Кстати, ты ведь принимала антидепрессанты после больницы?
— Нет, я их сразу бросила. Доктор, миленькая, я боялась вам сказать, вы такая добрая и так за меня переживали. Я этого никогда не забуду! Но у меня нет депрессии, честное слово! И у мамы не было! Бабушка всегда это говорила. Просто им всем ужасно не повезло. Сначала дедушка умер, он был намного старше и всегда тяжело болел, они с бабушкой даже познакомились в больнице, представляете? Потом случилось несчастье с бабушкиной старшей дочкой. Потом мама влюбилась в директора школы! Он у них физику преподавал, совсем старый, лет сорока, наверное, давно женатый. А маме физика не давалась, и он предложил отдельно заниматься после уроков. Бабушка говорила, что я в него такая способная, легко учусь… Ненавижу!!!
Женька так сжимает кулаки, что палец белеет под новеньким кольцом
— Он сказал, что мама все врет, представляете?! Что она все врет и хочет свалить на него свою распущенность и безнравственность! Маму выгнали из школы, бабушка поменяла квартиру на плохую и маленькую, но в другом районе. Конечно, она страдала и ругала маму, мама злилась и уходила из дому, а я с самого рождения была никому не нужна. Нет, не так! После маминой гибели бабушка очнулась, она меня очень–очень любила! И еще она все время ждала свою старшую дочь. Каждый вечер повторяла: «Вот найдется Аня, и все станет хорошо». Вы не думайте, бабушка никогда бы меня в интернат не отдала! Но она заболела раком.
— Раком желудка?
— Да. А как вы догадались?
Мне вдруг кажется, что земля уплывает из–под ног, хотя мы сидим на втором этаже прочного каменного здания. Нет, не может быть! Этого не может быть!! В программе ясно сказано — живых свидетей не осталось.
— Как звали твою бабушку?
— Надя. Надежда Петровна. А дедушку — Миша.
Ну, да, Михаил Исаакович Гуревич, в российском сокращении — Миша. Кажется, я говорю это вслух, потому что Женькины глаза выкатываются на пол–лица.
— Почему вы спрашиваете? Вы их знали?! Аня!! Аня, это ты?!!
Выходной день все–таки очень утешает в жизни. Я валяюсь в кровати и рассматриваю фотографии, развешенные по стенам в красивых деревянных рамочках. Рамочки, конечно же, работа Зорика. Собственно, здесь почти все — работа Зорика, и резные тумбочки, и карниз, и комод. И дом, в котором я теперь живу — это дом Зорика. В один прекрасный день он решил, что ничем не хуже Томера, и перетащил к себе все мои вещи, включая мольберт и швейную машинку. Оказалось, что одна спальня и одна мастерская вполне вмещают двоих людей! Правда, мольберт часто задвинут в угол, но мне в последнее время все равно некогда рисовать, потому что по вечерам я забираю Мишу. Женька перешла на второй курс, предметы очень сложные, а мне как раз очень полезно гулять по вечерам. Мише исполнилось два года, он совершенно замечательный, самый умный и красивый из всех детей на площадке, и Зорик зря смеется, что бабушкины чувства не контролируются умом.
Как быстро летит время! Говорят, это признак старения, потому что в детстве время проходит медленно и вмещает тысячу разных событий. К сожалению, появились и другие признаки старения — морщинки, круги под глазами, седина на висках. Волосы приходится красить уже по–настоящему. Правда, я много болела, особенно в последний год, даже попала в реанимацию с менингитом.
Приходится признать — мои труды много нового не принесли, как и предполагалось, биотерапия разрушительно действует на врача. Что ж, отрицательный опыт — тоже опыт. Возможно, он поможет ученым будущего. Нет, я не бросалась на амбразуру и не рисковала без нужды. Уже в первый год, после вмешательства в Линину беременность, стало понятно, как это опасно. Кстати, дети прекрасно развиваются, только девочка вопреки моим планам оказался черноглазой восточной красавицей, в папу Тома. Зато мальчик — сероглазый рыжик в локонах и веснушках, вот забавно!
После выздоровления мужа Латифы и моей повторной пневмонии я старалась обходиться конвенциональным лечением, честно направляла на химиотерапию и операции, выписывала антибиотики. Я дала себе слово прекратить произвол — ведь меня послали изучать уровень медицины, а не умирать с каждым больным и нарушать временные связи. Но еще два раза пришлось сорваться. Годовалый малыш подавился куском яблока, кусок этот проскочил слишком глубоко и закрыл сразу оба бронха. Крупный красивый мальчик, похожий на Мишу, он уже перестал дышать, сердцебиение падало, и я поняла, что обязана вмешаться хотя бы для собственного спасения — иначе просто умру от ужаса. А буквально назавтра молодой мужчина обратился к нашей медсестре с жалобами на боли в груди. Она честно измерила давление, сделала э. к.г. и посоветовала принести старую кардиограмму для сравнения. И он послушно отправился домой, пешком по жаре, взял кардиограмму и даже сумел вернуться и подняться на второй этаж. Я нашла его у лифта, уже без сознания, пульс не определялся. И ни одной живой души вокруг! Потому что весь персонал ушел домой во–время. А мой телефон остался на столе в кабинете. К счастью, тромб оказался совсем рыхлым, он мгновенно растворился, но пришлось расплачиваться менингитом.
Я лежу и рассматриваю фотографии в рамочках. Женька в свадебном платье, немыслимо красивая, стоит между мной и Томером, дочка Элиэзера в мантии адвоката, новорожденный Миша и Миша теперяшний — верхом на пони, Латифа под руку с мужем, Надежда и Михаил Гуревичи, молодые, в старомодных костюмах. Эту последнюю фотографию, сильно увеличенную, Женька подарила мне на день рождения. Она уверяет, что я жутко похожа на своего отца, Михаила Исааковича, он тоже был темноволосым и зеленоглазым. Немного непонятно, как можно судить про цвет глаз на черно–белой фотографии ужасного качества, но зато я первый раз в жизни похожа на кого–то!
Я лежу и совсем никуда не спешу, выходной день, за окном мелкий дождик, Зорик уехал за продуктами… Розовый куст за окном здорово вырос и весь усыпан яркими роскошными бутонами. Мандариновые деревья тоже в цвету, наверное, будет большой урожай. Миша называет мандарин «ба–ба–бим», ужасно смешно.
Я лежу и умираю от тоски. Все ужасно–ужасно смешно! И ужасно страшно. И ужасно безнадежно. Да, именно ужасно, никакое другое слово не приходит в голову. Я поступила ужасно легкомысленно и нелепо. Я нарушила все рекомендации и вступила в близкие отношения с местными людьми. Я сорвала собственное здоровье и не доказала ничего нового в области биотерапии. Конечно, история с Женькой не только моя вина, а собранный материал по генетике анемий — редкий и интересный, но это ничего не искупает. Потому что я совершенно не знаю, как быть дальше.
Осталось три месяца и семнадцать дней моей командировки. В первый год я с радостью вычеркивала каждый прошедший день, а сейчас с ужасом смотрю на календарь. Нет, конечно, я соскучилась. По маме, привычному удобному миру, университету. И очень интересно посмотреть, что нового произошло за длинные пять лет.
Но я не хочу возвращаться. Это ужасно, но я не хочу больше жить. Жить без моих чудесных роз, картин, швейной машинки, мандариновых деревьев. Без Женьки и Миши. Без самого доброго и забавного друга, лучшего на свете учителя и утешителя, профессора Элиэзера Рабиновича.
За всю историю тайм–командировок было только один случай, когда человек не вернулся. Он погиб в зоне Чернобыльской аварии. Нет, это был опытный и прекрасно подготовленный ученый, строго соблюдавший инструкции безопасности, но психологи программы плохо оценили обстановку. В одной из опустевших деревень его застрелили мародеры, принявшие ручной контейнер с пробами воды и почвы за видеомагнитофон.
Я слышу, как открывается входная дверь, тут же ветер с грохотом захлопывает окно, Зорик тихо чертыхается. Да, начались февральские ветры, скоро весна.
