Татьяна Мудрая - Костры Сентегира
— Ты захотел подвесить змея на древе. Ты взял его себе, — продолжала она. — Я дала согласие, потому что не дело мастера — предостерегать ученика на пути взросления. Смотри не мне в глаза, а в окно!
Те красные блики, что он видел в глазах и зеркале…
Они мелькали среди дальних деревьев. Пока робко…
— Вот, — Кардинена показала подбородком. — То ли искры вдаль отнесло, то ли сам Огняник в гости к родичу припожаловал. Так что одевайся, бери обе сумы, лишнюю одежду — и уходим отсюда. Да поживей — ветер дул от нас, а теперь как бы не обернуться намерен.
Сама она была уже рядом с дверью. По пути вытащила из ларя плотно увязанный тюк с веревочными лямками — наверняка собрала заранее, — перекинула через плечо.
— Ученик желает спросить, — задыхаясь, проговорил он, когда оба сошли с крыльца.
— Ну?
— Почему мы не захотели отстоять дом?
— Романтическая гниль. Сплошной древоточец. Призрак дома, но не он сам. А кроме того… Поворотись через правое плечо и гляди вверх!
Он повиновался. Над башенкой стоял двойной вертикальный столб дыма и пепла, в котором вились, переплетались узкие оранжевые ленты молний.
— Припожаловал, гость дорогой. А потом говорят — сажа в трубе загорелась. Дело, говорят, обычное.
Снова они почти бежали по краю поляны.
— Лес погибнет.
— Верно. Он сам об этом просил. Единственный способ омолодиться: люди только для своих нужд делают росчисти. И лес берут спелый, а не сухостой и бурелом, как надо бы. Разве не их дело — холить и лелеять?
— Всё живое погибнет.
— Э, нет. Гады и всякая мелкота тиной и ряской затянутся, в грязь закопаются, в болотных бочагах пересидят или под корни забьются. Сами корни ведь останутся целы. А прочий лесной народ, набольшие звери к реке побегут… Как мы.
— А как быть слабым?
— Слабым — да. Этим не жить.
— Как на войне, верно?
— Война необходима человечеству, как огонь — лесу. Отлично прорежает, закаляет и выбраковывает перед тем неизбежным, что куда хуже войны. Разумею — той, что ведётся по правилам. Кстати, тебе еще не надоело спрашивать?
Он понял, но не вполне. Не время, не место — да. Только зачем Карди раньше отвечала так подробно?
Сзади огонь набирал силу и уже гудел набатом. Сорди спиной, долгим волосом чуял, что вся пирамида покинутого дома взялась пламенем и обратилась в огненный шатер, хотя лесной пожар ещё не вышел на переднюю линию.
— В зеркало ему, вишь, поглядеть захотелось, вовкулаку, — бормотала Карди себе под нос. — Покрасоваться. Из камня свою потаённую корабелю вынуть.
Сорди молчал — сердце уже отказывалось ему повиноваться. По прежнему опыту он знал, что стоит верховому палу выйти на простор — помчится по окраинам со скоростью курьерского поезда и захватит их с Карди в клещи. Даже в кольцо. Почему они так упорно не желают выходить на середину?
И тут он увидел причину. Даже две.
Поляна закрывалась с противоположной стороны хилой полосой кустарника. А дальше сияла просторная гладь реки или озера…
И тут лес по обеим сторонам огненного столпа распахнулся — оба путника обернулись на шум.
Лесные лошади. Небольшого роста, крепконогие, с изящной небольшой головой.
Они шли плечом к плечу, не рысью или еще более неустойчивым галопом, а неким особенным шагом — высоко сгибая передние суставы, плавно и быстро. Сорди на какой-то миг показалось, что пышные гривы и чёлки лошадей охвачены огнем — такое впечатление создавали цвет, легкость и трепет.
На некоторых лежали шерстистые чепраки — если бы кое-кто не поднял головы, Сорди нипочём было бы не признать живых волков и рысей. По бокам струились огромные полозы — размер и норов, очевидно, не позволяли им трусливо зарываться в ил.
— А? — рассмеялась Кардинена. — Не бегство, но исход лесного братства. Натуральные боевые порядки. Молодцы, не только беременных кобыл с собой захватили, но и тех, что на сносях. Пока на место не прибудут, так и будут удерживать схватки.
— Слушай, парень, ты свистеть умеешь? — вдруг спросила она самым беззаботным тоном.
— Нет.
— Эх, жаль, а то бы мне подсвистел. Нет, правда, неужели никогда мальчишкой не был?
Мальчишкой его учили свистеть, закладывая два пальца в рот: голуби и голубятники в его местах перевелись, обычай остался. Однако так ловко, как его спутница, не получалось ни у кого из них: она слегка подогнула нижнюю губу, свернула язык трубочкой и выдала тихую колоратурную трель.
Светло-гнедой жеребец в середине потока поднял голову и прислушался.
Кардинена повторила.
Вдруг он легко, с места, перепрыгнул через соседей, едва не опустив передние копыта на ползучий эскорт, и остановился рядом с людьми.
— Будет твой, — сказала Карди. Вынула из тюка нечто вроде мягкого хомута, что был заранее выложен наверх, и накинула коню на шею, словно венок. — Держи, а лучше — сразу садись на спину. Этот знал хозяина.
В самом деле: конь смирно двигалась рядом с человеком, несмотря на то, что отстала от своих.
— Что говорю — езжай! Или без стремян не умеешь — забор тебе подавай?
Было стыдновато и неловко, но, к счастью, лошадь была в холке почти по плечо Сорди, и он кое-как перекинул себя через хребет, придерживаясь за ошейник.
Гнедой так же, как и раньше, одним скачком влился в общий поток и заработал ногами еще усерднее — наверное, торопился пробиться к сотоварищам. Удивительное дело — необычный аллюр был куда легче не только рыси, способной вымотать из непривычного человека кишки, но даже галопа с его плавными прыжками.
— А этот — мой.
На сей раз Кардинена даже и не пробовала подманить. Накинуть петлю — тоже. Караковый жеребец необычных статей возвышался над прочими на полголовы: такой же косматый и гривастый, как прочие, но голова сухая, изящная и хвост льётся позади струёй мрака.
Прежде чем мужчина успел предложить свою помощь, она забросила свою ношу назад за спину и побежала рядом с лошадьми, как бы погружаясь в море голов. Вынырнула совсем рядом с тёмным телом, уперлась ладонями в холку — и взлетела.
Чёрный жеребец, почуяв на себе чужака, хотел было взвиться тоже, но помешали соседи. Не дай Бог, если копыта заденут идущего рядом или его ношу. Нарушится закон огневого братства.
Но цепкие пальцы всадника тем временем уже переплелись с волосами гривы, колени стиснули ребра будто тисками…
— Не молодцы мы, скажи? — прокричала женщина вперед.
Тело покачивается, как в хорошем седле, сам собой угадывается ритм движений, человек становится одно с конём: сколько раз об этом мечталось там, в далёких горах, — и вот сбылось.
«Из моей ошибки, моей тяжкой вины — вышло чудо, — думает Сорди. — Конь-огонь. Конь, который обгоняет злой ветер».
И в придачу — скакун, почти целиком сотканный из тьмы…
V
Река текла в неглубокой и широкой впадине. Многие кони и звери даже поленились преодолевать порог и лезть в воду: огонь явно потерял свой пыл еще перед терновым венцом и теперь скорее чадил, чем горел. Впрочем, кое-какие травоеды явно были не прочь слегка ополоснуться — смыть копоть и пену. Хищники, напротив, с некоторой опаской повернули назад.
— Кормиться жареным будут, — пояснила Кардинена. — Для них, да и для всех, кто переждал стихию, настали тучные времена. Много семей, много приплода. Из чёрной земли через месяц-другой полезут буйные травы — значит, приманят всяких архаров, серн и газелей.
— Пожар сюда точно не придёт?
— Здесь же заливной луг… Если эту щётку можно считать лугом.
В самом деле, растительность во впадине была такая же, как во всех горах: короткая, с мелким листом, похожим на чешуйки. Лошади пробовали ее щипать, но без особого желания.
— Заливной?
— Каждую весну Зейа переполняет русло и уносит с собой половину береговой земли — возводить острова-крепости в своём устье. Валуны на порогах отламывает и ворочает, корни подмывает. Не всё берет — что-то на дно роняет.
Сама она решительно направила своего жеребца в поток, узкий, но быстрый. Сорди пнул своего малыша пяткой в брюхо — тот охотно последовал за старшими.
Перебралась на берег вся четвёрка вдалеке и от табуна, и от пожара.
— Узнаю эти места. Вот здесь настоящие покосы, — заметила Карди, соскочив со своего коня. Тот стоял на удивление спокойно и даже пригнул голову — цветочки нюхает, посмеялась она. Сложила наземь свой груз и начала в нём рыться.
— Ты тоже своего отпусти. Он парень привязчивый.
— Нравом хорош, да с виду не больно казист.
— А вот этого при нём вслух не говори. Это же самая лучшая для гор порода: и по горам ловко лазают, и по тропе без устали бегут, и в седле точно в зыбке качаешься, — на этих словах Карди достала именно что два небольших седла вроде бы спортивного фасона и две волосяных уздечки без трензелей. Надела одну узду на своего жеребца, другую протянула Сорди:
