Алексей Толкачев - Рассказы
Едет человек в автобусе, и плохо ему от таких мыслей. Уволился бы он с фабрики к черту, да как тогда быть с пылесосом? Ведь не один этот человек живет, есть у него дома пылесос. А пылесосу пыль нужна, причем, каждый день! Ну а пыль на дороге не валяется, она денег стоит. Вот и приходится зарабатывать. Кроме изготовления слов, ничего другого человек делать не умеет — как тут уйдешь с фабрики?
Автобус держит курс на солнце. Человек уж проехал свою остановку, не надо ему так далеко на запад, но что-то захотелось на солнце поближе взглянуть… Решил прокатиться еще немного.
Пения лесных грибов уже не слышно, лес остался позади. Автобус теперь скользит по бескрайнему полю. В поле полынь, в поле хлеб. В поле сахар, консервы. Тут работают люди, простые, трудолюбивые, которые выращивают полезные вещи: сахарную свеклу, хрустящий картофель, зубную пасту, велосипеды, пособия для молодой семьи по уходу за рулонами линолеума и старые черно-белые кинокомедии. Вот седой и мудрый сельский агроном разъясняет начинающему шахматисту, как правильно писать слово «ленолиум». Здесь знают, как надо делать дела. А посреди поля на дороге стоит юноша, который не знает, как надо.
Оголенный диск солнца висит низко-низко над западным краем поля. Туда и спешит автобус. Ты должен поднять руку, показать водителю, что просишь его остановиться. Так надо сделать, чтобы сесть на автобус там, где остановки нет. Но юноша не знает, как надо.
Автобус останавливается сам. Он все понимает. И, с юношей на борту, летит на закат.
Юноша, в общем-то, устроен точно так же, как и все другие юноши его пола. То есть, он, разумеется, влюблен. Только он не знает, как надо. Вот, ему, в принципе, известно: девушки любят, когда им дарят кошачьи усы. Пошел он в магазин «Живые усы», купил ус кошачий, поставил в вазу с водой. «Завтра, — думает, — вручу ей и приглашу на свидание». А наутро просыпается, глядь: вместо кошачьего уса — крабовая палочка! Уж и крабы на нее с улицы слетелись, вьются вокруг, полосатые, бьются в стекло. Обманул торговец, подлец! Фальшивку продал. Надо было, прежде, чем покупать, сертификат требовать. Но юноша не знает, как надо.
А без кошачьего уса стесняется юноша к девушке подойти. Ладно, какие проблемы? Надо пойти да купить новый кошачий ус, раз уж такое дело. Но денег у юноши больше нет! Зарабатывать надо. Но он не знает, как надо. Ну что ты возьмешь с такого дурня?
Сел в автобус, едет. Слева — человек с фабрики зеленых военных слов. Сзади — скоро одна художница место займет. Впереди — солнечный круг. Автобус несется на закат.
Шар горячей звезды все ближе, и все жарче становится воздух. Автобус въезжает в маленький южный городок. Городок хоть и маленький, да удаленький! Шутка ли — здесь находится старейший университет страны. А в том университете есть знаменитая кафедра алхимии. Именно ее профессора открыли способ, как грязную слякоть проселочной дороги превращать, путем изменения молекулярного строения, в гладкий асфальт. Так что, плохая глинистая дорога на въезде в этот городок заканчивается, и начинается хорошая, асфальтовая. Быстро проносится автобус по удобным ласковым улицам городка. Но притормаживает, останавливается.
Художница стоит на остановке. На плече подрамник, в руке кисть в краске, в краске кисть руки, в голове этюды. Автобус улыбается и впускает ее.
Сегодня художница нарисовала one-way черепаху. А худсовет работу не принял.
— Во-первых, — говорят, — почему у животного один глаз больше другого? Во-вторых, у вас нет никакого уважения к законам композиции! А главное: почему черепаха ползет в одну сторону?!
— А это one-way черепаха, — отвечает художница.
— Ну уж нет, нашим радиослушателям нужны более оптимистичные изображения! — говорит худсовет. — А этак мы всех рекламодателей распугаем.
Художница устраивается на заднем сиденьи. Солнечный круг уже пылает во все лобовое стекло. Из-за пазухи высовывает голову черепаха и тем глазом, что побольше, смотрит, не мигая, на солнце. Она one-way, так что, ее вполне устраивает то, что автобус все время едет на закат.
Городок укатил назад. За окнами пальмы. Температура растет. Стрелы солнечных лучей свистят то слева, то справа. А под колесами плавится солнечная река. Плывет по ней автобус. Плывет баттерфляем, то есть, бабочкой. Стремится, как бабочка, на свет. Нажимает водитель на гудок, и автобус поет.
За много километров отсюда скучает в старой крепости Царь-Зеркало, которое не отражает. Оно бы отражало, да некого! Люди тут вокруг исключительно такие, которые в зеркалах не отражаются. Спит зеркало. А на его верхней кромке сидит новостной дятел и долбит свою скучную песенку: «…хозяева поля забыли в воротах противника четыре мяча, а гости забыли только один. Таким образом, матч закончился со счетом один: четыре в пользу гостей…»
И вдруг слышится в ночи издалека-издалека песня автобуса, едущего к солнцу. Просыпается зеркало. Открывает сначала один глаз, потом второй. Потом третий. Приподнимается на цыпочках, выглядывает за край зубчатой крепостной стены. И видит там, вдали, огромный красный солнечный шар. Вот это красота! И размер подходящий.
Всем своим круглым телом Царь-Зеркало отражает огонь солнечного шара! И летят во все стороны, бьют фонтанами потоки света, в которых купаются солнечные зайцы, лисы и тигры. Летят над лесом зданий, над паутиной дорог, над задумчивыми волнами пшеничных полей, над красными ранами земляничных полян. Летят в пространстве, летят и во времени, в каждый день стараясь засунуть свои любопытные носы.
Помнишь, как в конце августа в закатных лучах алели окна в доме напротив, а среди них и то, на которое ты постоянно смотрел? Помнишь, как просыпалась музыка?
А помнишь февраль, старый парк, грязный черный снег, вязы со скрюченными ветками и корой, черствой, как твоя усталость? И над всем этим в небе — солнечные отблески. Помнишь, как просыпалась радость?
И даже там, помнишь, в полусне-полувремени, между миром и немиром, когда ты был свой среди теней, чужой среди отражений… Даже там и тогда ты учуял запах солнца и вышел на след, и понял, что выберешься. Помнишь, как просыпалась надежда?
Автобус продолжает ехать на закат. Человек с фабрики паролей, юноша, который не знает, как надо, художница со своей черепахой и все прочие пассажиры прикрывают глаза руками, щурятся, смотрят на вырастающий впереди огненный шар. Жара. Все термометры давно уже бежали из автобуса. Пальмы за окнами закончились. Вокруг лишь песок да кактусы.
Куда мы едем? Зачем нам туда? Что готовит нам этот солнечный круг, небо вокруг? Почему мы все бросили? И почему, черт возьми, мы ничуть не жалеем об этом?
Водитель, ты, наверно, знаешь? Ведь ты давно уже едешь! Так давно, что можешь смотреть на солнце, не щурясь и не прикрываясь рукой. Скажи нам что-нибудь, водитель!
И водитель говорит. Он берет в руку микрофон, нажимает кнопку на приборной панели и говорит:
— Уважаемые пассажиры! До конечной остановки «Солнце» осталось совсем немного. Но прежде, если вы не возражаете, мы с вами, буквально на пять минут, заедем в небольшой магазинчик восточных сладостей, где вы сможете немного потанцевать.
Ведьмин счет
Есть в лесу такие места, куда ни лесник никогда не сунется, ни охотник, ни даже беглый зэк. Хоть бы за ним и погоня была со стрельбой.
В тех глухих местах зверь Любимец любится с камнями. От этого нечисть заводится. Как заведется, начинает по лесу шастать. А потом, рано или поздно, к человеческому жилью выходит.
Вот, значит, как-то раз под ходячими облаками, под частыми звездами бежит по лесу черемная лисица. Вдруг чует: дурно ей становится! Словно бы трясет ее злая трясовица, оскудение крови сказывается, и прочие сотворилися окаянные болезни во чреве. Открывает лиса пасть. И сей же час что-то круглое с песней ей на язык выкатывается! Только хотела рыжая плутовка к словам песни прислушаться, а это круглое уже на верхнюю губу перебралось, и песни более не слыхать.
— Не слышу ничего, — говорит лиса. — Сядь ко мне на язычок!
А круглое с губы на землю соскакивает и катится прочь.
Лисица же не только не слышит, а уж и не видит, и не дышит. Окочурилась лиса.
Круглое же катится по лесу дальше, катится и накатывает на медведя косолапого.
— Чьих будешь? — медведь вопрошает.
— Я конец твой! — ответствует круглое.
— Почему мой? — возражает косолапый. — Я института собственности не признаю. Нам, лесным, оно, во-первых, ни к чему, а во-вторых, божьим понятиям противно. «Мой», «твой» — это барский толк, не наш. Это столичному патриарху-никонианцу так рассуждать пристало, а для нас, раскольников-староверов, ни моего, ни твоего нет. Все общее!
— Не фачит, — отвечает медведю круглое. — Я лисе пришел и тебе приду!
