Алексей Толкачев - Рассказы
В общем, там было что фотографировать.
Выставка «Математическая аномалия» проводилась в Доме художника. В день открытия (оно было назначено на 16.00) у фотографа в мастерской веселилась компания друзей. Собрались еще около полудня. За вином и разговорами засиделись и из дома вышли в самый последний момент. Пора уже было спешить в Дом художника. На крыльце фотограф вдруг вспомнил, что не взял какой-то журнал, который он обещал подарить кому-то на выставке. Сказав, что вернется через минуту, он исчез в дверях мастерской. Прошло пять минут. Десять минут… Друзья стали с недоумением поглядывать на окна.
— Ну что он там копается? Найти, что ли, не может? Опоздаем ведь! — забеспокоился один из друзей. — Пойду потороплю его…
Съемки этой сцены производила в автоматическом режиме скрытая камера, установленная над крыльцом. Не то чтобы фотограф рассчитывал сейчас на какой-то особенно богатый улов удивленных лиц. Просто это были его друзья, и ему хотелось, шутки ради, испробовать их в качестве моделей. Но вот один из друзей, тот самый, кстати, что когда-то принес ему обезьянку, возвращается сейчас за ним в мастерскую. Фотографа он там не найдет! А лицо его при этом уж скорее всего попадет в поле зрения хотя бы одной из двух камер, установленных здесь, в помещении. И вот тут уже, чем черт не шутит, могут получиться по-настоящему интересные кадры. Еще бы не удивительно: все окна заперты изнутри, другого выхода из мастерской нет… Куда же подевался хозяин? Фотограф, спрятавшийся в шкафу для одежды, едва не выдал себя: чертовски трудно было сдержать смех! Вообще, он предполагал, что рано или поздно друг заглянет в шкаф. Тут он и сделает свой кульминационный снимок — лицо друга, который только что открыл шкаф и обнаружил, что… А впрочем… Ну и что в этом такого? Ну, найдет друг его в шкафу. Много ли будет удивления на его лице? Только сейчас фотограф с огорчением осознал, что удивления будет мало. Собственно, ведь понятно — кроме шкафа тут больше деваться некуда. Открывая дверцы шкафа, друг уже будет знать, что он — тут. И на лице его вместо удивления будет написано: «Шутник доморощенный, ты не забыл, что на свою собственную выставку опаздываешь?» Вот если бы… Если бы друг распахнул дверцы, а шкаф оказался пуст! Вот это была бы мимика! Вот это было бы кадр! Так, пожалуй, мог бы выйти лучший снимок из всех, что он сделал в своей жизни…
Судя по звуку шагов, друг направился наконец к шкафу. Исчезнуть бы сейчас как-нибудь! Сделаться невидимкой… Или во что-нибудь превратиться… Например, в пиджак, висящий на вешалке!
В глубине души, там, где ил, черепахи и щупальца, приоткрылись створки маленькой раковины. Спавшая там до поры до времени жемчужина услышала зов. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стала она подниматься к поверхности — туда, где сияло сознание. Жемчужина веры в возможность волшебства, — чем ближе к уровню сознания она поднималась, тем крупнее становилась в размерах. Величиной с теннисный шарик, с яблоко, с футбольный мяч… Когда эта штука выскочила на поверхность и закачалась на волнах, она уже больше всего походила на колючую морскую мину. Еще мгновение — и в сознании фотографа раздался взрыв.
С грохотом растворились дверцы шкафа.
Друг заглянул внутрь. Никого. Только пиджак на вешалке.
Пиджак посмотрел на друга. Да, физиономия — что надо! Удивление бьет через край, это просто необходимо сфотографировать! Камера в нагрудном кармане… Вот только рукава не слушаются…
Другу показалось, что пиджак пошевелился. Нет, не показалось. Действительно, покачивается на вешалке, очевидно, от сквозняка… Но где же, в конце концов, фотограф?!
Рукава не слушались его. Кроме того, из головы как-то уже почти вылетело — чего, собственно, он хотел от своих рукавов? Совсем вылетело. Только не из головы, ведь у пиджака ее нет. Тогда откуда же? Откуда ж? Откуда? Откуд? Отку? Отк? От? О? О О О о о о. .
Мысли улетели, слова убежали, чувства ушли. Лишь любимое чувство удивления задержалось еще на некоторое время в пустом пиджаке.
Друг захлопнул дверцы шкафа. На одной из них с внутренней стороны было зеркало, и в нем пиджак увидел свое отражение. Это было удивительно. В зеркале отражался удивленный пиджак. Человек, который раньше тут жил, непременно сфотографировал бы это отражение. Тот человек любил фотографировать удивленных. Больше всего на свете.
Царь-Зеркало
В большом городе, в старой крепости есть Царь-Колокол, который не звонит, Царь-Пушка, которая не стреляет и Царь-Зеркало, которое не отражает. Огромное, круглое, дремлет оно на повороте мостовой. И снится ему, что оно — часы с лягушкой.
В юности это зеркало мечтало стать спутниковой антенной. Но родители сказали, что на поприще космической техники много не заработаешь. А тут, как раз, по блату, подвернулось местечко в старой крепости. Так вот оно все и вышло… Целыми днями спит Царь-Зеркало и не замечает, как рядом змеями шуршат в траве длинные газетные строчки, как выползают они на свет божий, блестя на солнце своими типографскими чешуйками. Спит зеркало и ночами, когда вокруг поют души мертвых царей. Круглые сутки проносятся мимо черные, вечно голодные машины. Зеркало не отражает их.
А далеко-далеко от старой крепости и от большого города едет по проселочной дороге видавший виды автобус. Где он едет — там всегда вечер. А дорога на горизонте упирается в большой красный шар — заходящее солнце. Усталый и спокойный, водитель смотрит всегда вперед, на этот раскаленный шар. Ему не нужны ни темные очки, ни тонированное лобовое стекло. Его глаза давно привыкли.
Вьется бесконечная дорога среди городков-поселков-деревень. Вот остановка. Пластиковая крыша и бетонные стенки, покрытые зеленой краской. А поверх краски — многочисленные рисунки и надписи. Еще несколько лет назад остановки тут не было. А возникла она, когда поселились в этих краях проливные дожди. Тут же и выросла остановка. Надо же кому-то укрывать путников от непогоды! Водитель автобуса еще помнит эту остановку совсем маленькой, не выше метра над землей, когда вон ту здоровенную надпись на левой боковой стенке: «Маша К. и Дима С. - жених и нивеста» — можно было всю целиком накрыть ладонью руки. Под дождем остановки вырастают быстро… Над дорогой у горизонта постоянно висит солнечный шар, а стало быть, дожди тут грибные. Само собой, в лесах, что по обе стороны дороги, полно грибов. Весной лес так и звенит от их веселых трелей!
На остановке ждет человек. Автобус останавливается и со вздохом открывает дверь. Человек заходит, садится на потертое сиденье. Смотрит в окно. В окне солнце. Автобус движется на закат.
Человек едет с работы. Ему невесело.
Работа у него плохая. На фабрике слов. Когда-то эта фабрика была веселым и милым, почти семейным, предприятием. Слова изготавливались вручную, и каждое выпущенное слово дорогого стоило. Покупателей товара было немного, но уж кто покупал, тот платил, не скупясь. Так что, жили работники фабрики неплохо и в обед всегда могли позволить себе выпить вина. Но время незаметно менялось.
Время вообще все старается делать незаметно. Такое уж это скрытное и темное существо. Оно если ползет, то медленно. Если бежит, то быстро, как и все остальные вокруг, так что — поди, разгляди его в толпе прочих участников забега. Даже на часах время показывает свое истинное лицо только два раза в сутки. (Речь, разумеется, идет о незаведенных часах. Если часы завести, тогда — да, другое дело! Тогда они хватают время за хвост, держат крепко, правильно показывают и не выпускают его из зубов своих шестеренок, пока завод не кончится. Но заводить-то часы люди научились совсем недавно… А раньше все часы стояли столбом, что твоя колонна адмирала Нельсона на Трафальгарской площади в другом большом городе).
Так вот: время незаметно изменилось. Основатель фабрики состарился, устал и продал свой бизнес. Новое начальство решило выпускать слова попроще, подешевле, зато покрепче. И числом побольше. Установили конвейер. Теперь уж вина в обед не пили — нельзя этого при работе на конвейере. А слова стали неинтересные производиться, все больше какие-то серенькие, хотя, конечно, и крепкие. Ну а дальше — и того хуже! Сплошь зеленые слова стали сходить с конвейера. Потому что перешла фабрика на военные заказы. И тут же сделалась режимным секретным объектом. А что — расположение позволяет, леса кругом! Теперь на этой фабрике делают военные пароли и отзывы к ним, с резьбой того же диаметра… Вот как нажмут в старой крепости на кнопку, как скомандуют, чтобы война началась, так и полетят эти пароли по небу, поползут по дну океана, заглядывая через перископы в глаза осьминогов, промаршируют про травам и листьям, неся везде разрушения и смерть…
Едет человек в автобусе, и плохо ему от таких мыслей. Уволился бы он с фабрики к черту, да как тогда быть с пылесосом? Ведь не один этот человек живет, есть у него дома пылесос. А пылесосу пыль нужна, причем, каждый день! Ну а пыль на дороге не валяется, она денег стоит. Вот и приходится зарабатывать. Кроме изготовления слов, ничего другого человек делать не умеет — как тут уйдешь с фабрики?
