Алексей Ерошин - Попкорн
Обзор книги Алексей Ерошин - Попкорн
Алексей Ерошин
Попкорн
Время Серж всегда ассоциировал со жвачкой. А что, даже очень похоже. Казалось бы, только что была полная упаковка — и на тебе, последняя затертая пластинка в кармане осталась. Опять же, новизна любого события превращается в рутину так же быстро, как сладость и свежесть новой порции лакомства — в безвкусную массу. Время от времени вляпываешься, да так, что шиш ототрешься. А еще — время то спрессовывается в маленький твердый комок, то тянется почти бесконечно. Прямо как сегодня. До открытия ночного клуба еще бог знает сколько ждать, и заняться ну совершенно нечем.
В теплую погоду Серж любил прогульнуться с приятелями по Мамаеву кургану, поглазеть на Волгу, приглаженную утюгами судов, на город–муравейник, и поржать над туристами, методично фоткающими друг друга на фоне каждого монумента. Попутно продать пару–тройку сувениров: изъеденные временем зеленые автоматные гильзы и осколки мин. Охотно брали туристы и немецкие каски. Называлось все это — «прошвырнуться по Мамайке». Навара с таких прогулок вполне хватало на ночной клуб или вечер в геймерском пабе, завсегдатаи которого давно знали Сержа под ником «Сержант».
Сегодня денек не задался. Приятели были в разгоне до самого вечера, и о прогулке по кургану даже думать не хотелось: дул промозглый ветер, сея мелкой моросью вперемешку с белыми мухами. Тучи обложили вершину, как старые размокшие перины. Казалось, что пятидесятиметровое творение Вучетича на вершине вспарывает их своим четырнадцатитонным мечом, осыпая пухом из прорех продрогший октябрьский город. От всего этого хотелось куда–нибудь скрыться, в какое–нибудь теплое место, туда, где не хлюпает под ногами омерзительная ледяная каша и где подают хотя бы джин–тоник.
Промчавшееся мимо авто беспардонно хлестануло по тротуару ледяной мутью из лужи. Серж выругался и мысленно пожелал водиле поймать по гвоздю в каждое колесо. В заляпанной витрине прикид его выглядел теперь жалковато. Так до вечера можно не дотянуть. Тащись потом домой переодеваться. Опять начнутся дурацкие допросы: «Когда ты возьмешься за ум? Во сколько придешь? Почему так поздно? Ты отдаешь себе отчет?» А тут еще немец этот бабкин вообще не в тему. Шаркает по квартире, везде свой нос ястребиный сует. Фотографии разглядывает, вазочки из мин и снарядных гильз в Серегиной комнате бесцеремонно лапает, бормочет что–то. И чего приперся? Ветошь старая, фриц чертов. Как его там… Курт, кажется. Вингерт. Или Виннерт. Профессор, ити его, недобитый… Кто он, вообще? Математик, вроде. Сроду не любил математику… Может, они с бабкой снова на курган подались? Таскаются туда, как на работу. Да нет, в такую погоду… Рисковать нарваться дома на вечное бабкино брюзжание сейчас хочется меньше всего.
Серж никак не мог понять, что же она от него хочет. Учится же, не шляется по подворотням. С черными копателями не водится, зато в официальных раскопках участвует. Чего, чего еще надо–то? И так едва нимб не светится. Даже мать говорит: «Не колется — и ладно. Что ты от него требуешь?». А бабка свое: «Полагаешь, этого достаточно, чтобы человеком быть?».
Промокшие джинсы неприятно холодили ноги, в кроссовках похлюпывало, и Серж завернул в кинотеатр. Взяв чашку эспрессо в баре, он пристроился поближе к батарее и принялся попивать напиток мелкими глотками, растягивая удовольствие: до вечера было все еще далеко.
Большой зал кинотеатра был закрыт на реконструкцию, а в малом шла какая–то скучная любовная дребедень, но сохнуть у барной стойки, глазея на слякотную улицу, было еще скучнее. Поэтому Серж, допив кофе, купил «Колу», большое ведерко попкорна и билет на сеанс, который уже полчаса, как начался.
Героиня фильма была ужасна. Наверное, потому, что слишком напоминала Сержу его бабку: Ворчливая и принципиальная до фанатизма. Прогнившая идеалистка. Окружающим ее Серж искренне сочувствовал, поскольку сам был объектом нападок такой же старой мегеры. Но именно поэтому смотреть картину вскоре стало невыносимо: он слышал эти тирады о долге и совести ежедневно. Бабка выдавала их прямо–таки профессионально, как по писаному. «Я в твои годы, я в твои годы…» Да ей в сорок втором всего девять было. Чего там она защищала, соплюха малолетняя? Какой долг отдавала? А все туда же…
Вообще, Сержу казалось, что не только его бабка, но весь этот город живет нескончаемыми долгами. Сначала защитники города исполняли тут свой долг. Теперь, отвоеванный, он отдает вечный долг своим защитникам. Живые отдают долг павшим. А с ними — каждое следующее поколение, которое морально должно еще и строителям. Это не учитывая долгов гражданских, сыновних, дочерних и прочих. Все в этом городе были друг другу должны, словно это сидело у них в генах, в самой крови. И только у Сержа в крови уже ничего не сидело, и у его приятелей тоже. Выветрилось, наверное, и выдохлось. Видно, в этом была вся загвоздка. Но ведь надо же когда–нибудь ставить точку в той войне. Наверное, сама природа это понимает. Было — и прошло. Настали другие времена, с другими проблемами, с другими приоритетами. С геймерскими клубами, 3D-фильмами, попкорном и шаурмой на каждом углу. Времена с другим ритмом и мышлением. Прошлое ушло в какие–то туманные легенды, оставшись только в телесериалах ко Дню Победы, где гламурные звезды экрана крутили любовь на фоне компьютерной войнушки, да в абстрактных ветшающих монументах нашпигованного металлом кургана.
Серж никак не мог уловить суть сюжета фильма. Наверное, пропустил что–то главное, и теперь вся эта болтовня на экране совершенно его не трогала. Когда ему стало совсем скучно, поднялся с места и стал пробираться к выходу, не забыв прихватить ведерко с попкорном. Выбравшись наружу, он приморгался к яркому свету вестибюля и увидел двух монтажников, таскавших в закрытый большой зал какие–то тяжеленные ящики. Створку двери они подперли одним из ящиков, который загораживал проход и этим страшно мешал. Работяга постарше, обернувшись, позвал натужно:
— Эй, парень, будь другом, придержи дверь!
Серж не то, чтобы с готовностью, но помог: нетрудно, в конце концов, потянуть на себя холодную потертую медную ручку и подставить кроссовок, чтобы придержать пружину. Потом даже угостил запыхавшихся «Колой». Так, безо всякого долга, добровольно.
— Спасибо, друг! — сказал, отдуваясь, тот, что постарше. — Заходи на открытие, я тебе билетик без очереди обеспечу.
— А что вы тут монтируете–то? — без особого любопытства спросил Серж.
Второй, отхлебнув из бутылки, вытер взмокший лоб и заметил:
— О, брат! Это чисто фантастика. Такая штука, что вряд ли поверишь. Ну, бывай, спасибо за помощь.
Монтажники скрылись за дверью. Некоторое время было слышно, как они, кряхтя, перекладывают свой груз, но вскоре все стихло. Бармен возился в своих склянках, повернувшись спиной. Гардеробщица сидела где–то в глубине своего пыльного департамента, шурша журналом. Билетерша в зале досматривала мелодраму. Никто не видел, как Серж тихонько проскользнул в проем и осторожно прикрыл за собой дверь.
Выпутавшись из черного бархата занавески, он очутился в полутемном зале, и первое время ничего интересного не видел. Потом, когда глаза привыкли, он понял, где находится. В самой банальной диораме. И никакой тебе фантастики. Разве что — странноватые мягкие кресла. Но на кой черт в диораме кресла — было совершенно непонятно. Кто станет в них сидеть и смотреть на жалкие руины города впереди?
Серж опустился в ближайшее, и материал послушно принял его в себя, как пуховая перина. В таком неплохо бы смотреть какую–нибудь забойную зубодробильную киношку. Но впереди, на месте экрана, теперь расположилась диорама. Приглядевшись, Серж узнал вдалеке, виденные тысячу раз на фотографиях, развалины тракторного завода. Над ними как будто даже ползли клочья дыма. Выглядело все вполне натурально. Почувствовался даже запах пороховой гари и послышалась отдаленная трескотня перестрелки. Даже пол, вроде бы, подрагивал от канонады.
Серж решил проверить, какие еще сюрпризы преподнесет ему этот аттракцион. Он стянул влажные кроссовки вместе с носками, задвинув их под кресло. Потом, рассудив, что вряд ли попадет здесь в щекотливое положение, стянул влажные джинсы и повесил их на спинку. Закинул ноги на соседнее кресло и принялся с комфортом похрустывать попкорном, размышляя об этой диораме, как об очередной разновидности оплаты морального долга. Совсем вскоре по ногам вдруг потянуло сквозняком, в лицо дохнуло промозглой осенней сыростью. «Ну, это уж слишком, — решил Серж, поеживаясь, — так и простыть можно. С эффектами явно перестарались. Хотя и с ними скучновато, если больше ничего не происходит».
Впереди внезапно загремел по полу брошенный камешек. А может, и не камешек — звук больше походил на металлический. Серж поставил попкорн рядом и слегка привстал, вглядевшись в сырой сумрак. И тут руку его пронзила острая боль, потому что кто–то резко заломил ее за спину. Серж хотел от боли и неожиданности заорать, но на рот его легла чья–то ладонь. Мокрая, жесткая и шершавая, как нестроганная деревяшка. Напавший был не один. Еще чьи–то руки шарили по бокам и карманам рубашки, заталкивали в рот кляп, а потом туго стягивали запястья за спиной чем–то, по ощущениям похожим на кожаный ремень. От этих людей нестерпимо несло потом, дымом и каким–то ядреным табаком.
