Алексей Доронин - Черный день
Смертельная болезнь день за днем подтачивала его организм, обещая скорый конец, но в огромном теле оставалось сил на несколько дней странной жизни на грани забытья. Единственным его побуждением было прогнать боль прочь. Он помнил, что пока люди корчились у него под ножом, та затихала.
Вряд ли он жил здесь. Уж слишком не походило это создание на пресловутый типаж нувориша или 'эффективного менеджера'. Но вовсе не его одежда привлекла внимание Маши в первую же секунду.
Его лицо. Мать честная, такого не бывает...
Девушка не понимала, как можно быть живым с такими ранами. Мир сразу показался ей зыбким, ненастоящим. Это просто кошмарный сон, сейчас она ущипнет себя и....
Лицо человека покрывал серый налет из грязи и сажи. Но куда хуже оказалось то, что находилось под ним. Правая щека была разорвана осколком - кожа свисала там рваными лоскутами, открывая слои эпителия и жировой ткани, как у макета в кабинете биологии. Ожоги первой и второй степени покрывали до половины лица. Остальное представляло собой дикую мешанину. Щеки, лоб и подбородок были изборождены язвами размером с пятак. Некоторые волдыри присохли, а другие еще сочились желтым гноем.
Маша зажмурилась до рези и снова открыла глаза, но ничего не изменилось. На нее, чуть пошатываясь и подволакивая левую ногу, шел восставший мертвец.
Усилием воли Чернышева отогнала наваждение. Нет, перед ней был человек. Больной, получивший большую дозу радиации и, похоже, ставший жертвой сильного шока. Но человек.
Надо было обладать очень устойчивой психикой, чтобы, пережив крушение мира, сохранить здоровый рассудок. Таких людей было мало даже в убежище. Каждый организм реагировал на запредельный стресс по-разному. Обычно шок подавлял человека, рвал тонкие нити, связывавшие его с внешним миром. Одни бились в истерике, обвиняя себя в смерти близких. Других охватывала суицидальная апатия. Третьи ударялись в приступы параноидального бреда, доходившего до навязчивых галлюцинаций. Четвертые просто забивались в темный угол и дрожали как ребенок или побитая собака.
Она встречала немало людей, оглушенных катастрофой. Но бывало и другое - агрессия, когда человек без видимых причин бросался на соседа так, будто тот был виноват во всех его бедах, и хорошо если с кулаками, а не с топором.
Существо, между тем, приближалось, издавая сиплые стоны и хрипя сквозь стиснутые зубы:
- У-у-р-г-х-х-р-ф...
- Что, простите? - переспросила Маша, чтобы потянуть время. - Что вы сказали?
Она уже почти бежала, но одновременно с ней прибавило ходу и уродливое нечто. Оно уже отрезало ее от шахты лифта, а выход на лестничную площадку находился прямо у него за спиной. У нее оставался только один путь отступления - обратно в квартиру.
Случайно или нет, но его глаза снова встретились с ее глазами. Еще недавно лишенные выражения, они обдали девушку волной дикой злобы. В этот момент Чернышева, наконец, вспомнила, у кого встречала такой взгляд, пустой и одновременно ненавидящий. У бешеной собаки, которая как-то раз забралась к ним на дачу через дыру в заборе.
'Дура, драпай от него пока не поздно!' - вскричало ее сознание, но от таких мыслей был только вред - ноги становились ватными и начинали заплетаться.
Он шел за ней как Медный всадник. В грязных пальцах, покрытых кровоточащими нарывами, был зажат нож для разделки мяса. Острый, с широким лезвием длиной в локоть. Запах, который шел от этого существа, почти не отличался от запаха разлагающегося трупа.
В рюкзаке забился и заворочался котенок, словно чувствуя приближение беды. Чернышева влетела в прихожую, чуть не споткнувшись о вываленные на пол вещи. Дверь закрыть за собой она уже не успевала, зато успела выхватить предмет, который весь день лежал в накладном кармане комбинезона, натирая ей ногу. 'Самовзвода нет', - крутилось у нее в голове, когда она сжала рукоятку и положила палец на спусковой крючок, одновременно поворачиваясь лицом к опасности.
Маша выстрелила почти в упор, прямо в уродливую маску из папье-маше. Как ни мал был калибр, в замкнутом пространстве от грохота у нее заложило уши. Вместе с кровью из раны под глазом брызнуло что-то желтое и мерзкое. Но это не помешало ей еще раз нажать на курок. Только после этого монстр завалился на бок и рухнул, опрокинув журнальный столик. Последний выстрел она сделала уже в неподвижное тело.
Слава богу, с внутренней стороны все двери открывалась нажатием кнопки. Спуск по пожарной лестнице Маша могла бы не выдержать. Руки у нее тряслись. Когда она спускалась по ступенькам, ее штормило, как пьяную. Она шаталась из стороны в сторону, спотыкалась о разбросанные вещи и мусор, а на площадке третьего этажа налетела на пальму, уже начинавшую вянуть.
Они ждали ее внизу - не во дворе, а на площадке у лестницы. У девушки просто не было сил удивляться этому.
Но почему все четверо так странно на нее смотрят?
- Пацаны, чего вы на меня...
Нет, не на нее.
Она увидела его отражение в гладкой поверхности стенной панели.
Ее старый знакомый стоял позади нее. Ступенек на пятнадцать выше. Чернышева понятия не имела, как ему удалось приблизиться так бесшумно. Кровь текла из трех ран на его теле, но все они были неглубокими. Похоже, боли, которую они причиняли, он даже не замечал.
- Эй ты, чудила, а ну стой! - кажется, это крикнул Мельниченко, стоявший ближе всего. - Замри, кому сказал! Последний раз...
На мгновение казалось, что существо подчинилось и застыло. Но Маша увидела как в замедленной съемке, что он продолжает двигаться, хоть и медленно. И вдруг, сделав пару обманчиво неуклюжих шагов на месте, он расплылся в прыжке, закончившемся на нижней ступеньке, прямо у девушки за спиной. На расстоянии вытянутой руки.
- Маша, пригнись!
Она упала на пол. Тут же ухнул помповик Ивана, но зверь с неожиданным проворством тоже успел уйти с линии огня, и разлетающиеся картечины ушли в стену, разнеся в дребезги осветительную панель.
И тут заговорил автомат. Чей, Чернышева сначала не поняла. Лежа на полу, она слышала только резкие, отдающие в череп выстрелы - три подряд - и чувствовала едкий запах пороха, который мгновенно перебил даже вонь немытого и гниющего заживо тела.
Когда она нашла в себе силы открыть глаза, то увидела, что нашпигованное свинцом тело как мешок растянулось на ковровой дорожке. К счастью, существо лежало лицом вниз, и в смерти выглядело почти человеком. Но за секунду до нее, на последнем издыхании оно успело потянуться к ней, и скрюченные пальцы остановились в нескольких сантиметров от ее ноги.
- Допрыгался, - произнес Ефремов, вытирая со лба каплю пота. - Спортсменом, наверно, был... Ну, чего застыли? Пошли уже. Пора домой. А вы, сладкая парочка, думайте пока, что будете в объяснительной Борисычу писать, - он обвел взглядом Машу с Иваном. - И противогазы наденьте, незачем усугублять. Все равно это ваш последний выход.
Почему-то эти слова Чернышеву совсем не расстроили.
- Как думаете, отчего он таким стал? - задал уже в машине Иван вопрос, который, наверно, пришел в эту минут в голову каждому. Но никто не нашелся, что ему ответить.
Поисковикам повезло, потому что в своих костюмах были защищены не только от радиоактивной пыли. Они были избавлены от жуткого смрада, который витал в воздухе над погибшим городом, и который не могли прогнать никакие бури и бураны. Они же не чувствовали ничего, кроме резиновой вони, хотя и она за три часа могла довести любого до белого каления.
Они уезжали в спешке, если не сказать больше. На верхних этажах, в наглухо забаррикадированных квартирах могли оставаться другие люди. Но всем им придется вспомнить поговорку про спасение утопающих. У поисковиков на тот момент были исчерпаны все резервы физических и моральных сил, а время пребывания в 'зоне' превышало допустимое почти в полтора раз. Пора было побеспокоиться о себе любимых и о тех, кто ждал их в убежище.
Обратный путь прошел на удивление спокойно. Только пару раз Маше что-то чудилось в неровном свете фар, словно какие-то серые тени плясали, кружились, водили хороводы вдоль дороги, то расходясь в стороны, то сжимая кольцо вокруг жестяной коробки с людьми внутри.
'Померещится же... - зевая, подумала Чернышева. - Все от недосыпа'.
Она сунула под голову мешок с бинтами и ватой и задремала. Обычно девушка спала как убитая, в этот же раз ее сон был чуток, прерывался от каждого резкого толчка, но через пять секунд возвращался. И тогда перед Машенькиными глазами чередовались обрывки сновидений на тему прежнего быта с кошмарами нынешнего. Раз за разом ей являлось бледное как смерть лицо чудовища, в глазах которого плескалась темная вода безумия. Ей показалось, что прошло всего минут пять, когда ей разбудили, объявив, что они уже дома.
Дома...
Эта грязная, холодная нора, где с потолка капает, а по стенам бегают тараканы со спичечный коробок, уже успела стать для нее чем-то большим, нежели временным пристанищем. Чем-то близким и без преувеличения родным.
