Эдгар Пэнгборн - Дэйви
— Никакого, — ответил я, — за кого ты меня принимаешь?
— Я должен был спросить, — сказал Майкл. — Я почти рассказал тебе, что я еретик, опасного типа, и мне пришлось выжидать, не появится ли у тебя такое побуждение. Если бы я понял это, мне бы пришлось принять какое-то решение.
Я посмотрел на рапиру.
— С помощью этого?
Казалось, мой вопрос огорчил его. Он покачал головой, отвернув изучающий взгляд своих глаз.
— Нет, не думаю, что мог бы поступить так с тобой. Если бы была опасность твоего предательства, полагаю, я бы исчез…, отступая от тебя, пока между нами не оказалось бы безопасного расстояния. Но я не вижу такой опасности. Думаю, ты и сам еретик. Ты веришь, что бог создал мир для человека?
— В течение длительного времени, — сказал я, — я совсем не верил в бога.
— Это не пугает тебя?
— Нет.
— Ты мне нравишься, Дэйви… — Должно быть, мы проговорили часа два той ночью. Я кратко рассказал о моем жизненном пути, так как он убедил меня, что хочет знать о моей жизни, что это имеет значение для него лично, не только потому, что мы были единомышленниками и путешествовали по одной и той же дороге. В прошлом только Сэм и мадам Лора (и в очень далеком прошлом, на другом уровне, маленькая Кэрон, которая, вероятно, уже мертва) побуждали меня чувствовать, что мои слова имеют значение, и то, что я сделал, было, по-своему, немного историей. Теперь теплота, доступность и узнавание исходили от моего ровесника, который, несомненно, был обучен знаниям и имел хорошие манеры, и, во всем этом, был равен с мадам Лорой, а то и превосходил ее; ровесника, который был также искателем приключений, занятым опасной работой, распаляющим мои собственные честолюбивые устремления.
Я рассказал Майклу, что мечтал о путешествиях издавна, что хотел бы увидеть солнце, когда оно загорается, чтобы светить днем.
— Нужно зажечь другие огни, — сказал Майкл, — не меньшие, чем солнце, в определенной степени, но только другие. Огни в человеческих душах и сердцах. — Да, он беспокоился о революции в те дни. Здесь, на острове Неонархеос, я, конечно, совсем не чувствую такой уверенности в чем-либо, как, полагаю, в наши восемнадцать лет.
Доступность и узнавание — ну, взросление и является, частично, непрерывной цепью узнаваний. Говорят, старение окажется последовательным рядом прощаний. Думаю, именно капитан Барр высказал мне такую сентенцию не очень давно.
В ту первую ночь, когда остальные обитатели гостиницы храпели, Майкл не рассказал мне в ответ так же много о своем собственном прошлом. Некоторые подробности он не готов был поведать, пока не узнает меня лучше, другие — не нарушив клятвы, данной им при вступлении в Общество Еретиков. Но он был свободен от клятвы не рассказывать, что такое общество имелось в Нуине и начинало приобретать сторонников за пределами нуинских границ. Он мог рассказать мне о его убеждении, что церковь не будет управлять вечно, возможно, даже не очень долго, — сейчас я считаю это юношеским оптимизмом. И он сказал перед тем, как уйти, что, если бы я пожелал, он мог бы очень скоро познакомить меня с кем-то, кто принял бы меня временным членом. Они называли это испытанием — если я в этом заинтересован?
Нужно ли рыбе плавать? Я хотел выпрыгнуть из кровати и обнять его, но, прежде чем смог сделать это, он достал из своей рубашки небольшую фляжку и передал ее мне.
— «Молоко девственницы», — сказал он, — иногда называемое «можно-выдавливать»… эй, не усердствуй, сукин сын, его должно хватить нам на весь путь до Вустера. Спи, Дэйви, и иди утром с нашим гусиным стадом паломников, и мы поговорим снова. Но, в другой раз, если еретик моргнет тебе, не моргай в ответ, если рядом находится священник, который может уловить подергивание твоих ресниц.
— О!..
— Нет, не потей, они ничего не заметили. Но будь осторожен, друг. Таким вот образом, люди, подобные нам с тобой, остаются в живых.
Утром, на дороге, отец Мордан был все еще озабочен первородным грехом, и это, может быть, помешало его внутренностям должным образом обходиться с очень обильным завтраком, так как его лекция, при прохождении первой мили, или двух, по пыльной дороге прерывалась внезапной неприличной отрыжкой. Отец Бланд терпел это, сколько смог, а затем прицепился к теологической сущности — думаю, один бог мог бы оценить это — и изложил отцу Мордану источники спора. Под прикрытием этого воодушевленного спора и жары, мы с Майклом отстали на расстояние слышимости и продолжали наш ночной разговор.
Он, казалось, был в более созерцательном настроении, также немного привыкнув ко мне. Однако между нами было все же много невысказанного, несмотря на согласие и постоянное развитие внезапной дружбы. Большую часть этого утреннего разговора я помню только в отрывках, хотя в чувственной форме он весь пребывает во мне.
— Дэйви, возможно, ты мог почувствовать, что отец Мордан не обладает абсолютной истиной?
— Ну, в конце концов…
— Угу. Отцу Бланду хотелось бы по-настоящему видеть каждого спасенным на утешительных небесах — никакой боли, никакого греха, только постоянное неземное блаженство. Там было бы чертовски скучно без тебя или меня, но он искренне верит, что ему там понравилось бы, и так хотелось бы, чтоб и кому-то еще. И этот мужчина, Дэйви, отказался от прелестей жизни богача, чтобы служить остаток своих дней в качестве ничтожного священника. И, в случае, если ты считаешь, что это пустяки — ну, месяц назад, он поехал вместе со мной в пораженное оспой село, расположенное выше, в Хэмпшере, сопровождая нагруженный продуктами питания фургон для всяких бедолаг, которые могли все еще оставаться там в живых. Кучер фургона не поехал бы без священника, и никто из других паломников не поехал бы, а отец Мордан чувствовал бы своим долгом остаться вместе с ними. Только отец Бланд поехал, и крепостной слуга-кучер, и я — но для меня не было никакой опасности, потому что я перенес эту болезнь в детстве и случайно узнал, что у переболевших ею вырабатывается иммунитет, чему большинство людей не верит, — но отец Бланд никогда не болел оспой. Обладает ли отец Бланд абсолютной истиной?
— Нет.
— Почему?
Ночью, унеся свою свечу, он оставил меня наедине с моими мыслями, прежде чем я смог уснуть, я анализировал и пытался мысленно разрешить трудную проблему, доходя до страдания; но потом меня одолел сон, глубокий и спокойный. Не то, чтобы я был свободен от смятения и неопределенности — я не свободен и сегодня — но то, что Майкл делал со мной в то утро, было, в конце концов, очень изящным способом ведения спора, вынуждая лишь, чтобы я думал сам — как поступала мадам Лора, действуя иным манером. Я сказал:
— Ну, Майкл, думаю, это потому, что абсолютная истина либо вообще не существует, либо ее невозможно постичь. Если, например, человек храбрый и великодушный, не обязательно означает, что он мудр.
Помню, некоторое время мы продолжали путь молча, но это длилось недолго — Майкл взял меня под руку и сказал, не улыбнувшись:
— Сейчас ты имеешь дело с персоной, которая может принять тебя временным членом в Общество Еретиков. Ты все еще желаешь этого?
— Ты сам? Ты имеешь такую власть?
Тогда он усмехнулся мальчишеской улыбкой.
— В течение шести месяцев, но за все это время, до сего дня я не нашел никого, кто соответствовал бы требованиям. Не хотел бы вводить тебя в заблуждение, но мне самому пришлось подождать до утра. Только временно — большее не в моей компетенции, но в Олд-Сити я гарантирую тебе радушный прием, и ты познакомишься с другими, которые могут продвинуть тебя дальше. Они устроят, чем ты будешь заниматься, кое-чего ты сразу же не поймешь. — Все, что я мог сказать, это, запинаясь, выразить благодарность, на которую он не обратил внимания.
Мы остановились там, на освещенной солнцем дороге, и я заметил, что не мог больше даже слышать паломников, которые ушли вперед. Это было открытое спокойное место, где дорогу пересекал ручеек через водопропускную трубу и, извиваясь, направлялся в поле. Спор Бланда с Морданом доносился слабее, чем пыль на легком ветерке, но я спросил:
— Должны ли мы догонять их?
— Что касается меня, — ответил Майкл, — мне нет больше пользы от них. Я имел бы удовольствие от путешествия с ними, если бы только получал исключительное наслаждение, слушая пение: «Свят, свят, свят», исполняемое на оксфутском диалекте английского языка под аккомпанемент гитары, но теперь я охотнее бы продолжал путь в Олд-Сити без всякой компании, кроме тебя, — если тебе понравится такая мысль. У меня есть деньги и я умею обращаться с этой небольшой шпагой, что компенсирует мне недостаток мускульной силы. Я не ориентируюсь среди дикой местности так, как ты рассказывал мне прошлой ночью, но отсюда до Олд-Сити все время дороги и безопасные гостиницы. А ты как думаешь?
— Именно этого и мне бы хотелось.
