Путь на восток (СИ) - "Эфемерия"
Я замираю от шока на крошечную долю секунды — но мгновенно беру себя в руки и усиливаю давление скальпеля. Тёмная кожа, залитая багряной кровью, расползается в стороны, а следом за ней — и желтоватая жировая прослойка.
Первый разрез приходится на наружную треть ключицы и продолжается через дельтовидно-грудную борозду{?}[Для наглядности прикрепляю ссылку на изображение: https://ppt-online.org/12929] до края подмышечной впадины. Когда острие скальпеля погружается глубже в мышечную ткань, истошные вопли Барклай срываются на фальцет — а секунду спустя она закатывает широко распахнутые глаза и безвольно обмякает.
Я невольно выдыхаю с облегчением.
Неизвестно, сколько продлится это бессознательное состояние, вызванное болевым шоком — но надо действовать максимально быстро, пока есть такая возможность. Кровь заливает всю поверхность разреза, стекает на прозрачный полиэтилен, пачкает мои джинсы… Oh merda, а я ведь даже не добралась до крупных сосудов, если не считать латеральной подкожной вены.
Мне вдруг становится дико страшно.
Вдобавок меня резко бросает в жар, несмотря на прохладную температуру воздуха.
Но возможность выдохнуть и успокоиться в создавшейся ситуации — непозволительная роскошь. Поэтому сдуваю со лба взмокшую от пота чёлку и снова заношу скальпель над окровавленным плечом Бьянки, чтобы сделать новый разрез, протянувшийся до верхушки акромиона.{?}[Боковой (латеральный) конец лопаточной кости.] Жестом командую Торпу перевернуть её безвольное тело на бок — благо, она не приходит в сознание, разве что обломок ветки выпадает из приоткрытого рта — после чего отточенными за время практики в морге движениями отделяю мышцы от клювовидного отростка лопатки.{?}[Небольшой крючковидный вырост на боковом крае верхней передней части лопатки.]
В образовавшемся разрезе смутно виднеется синеватый крупный сосуд. Должно быть, это подмышечная вена — но я точно не уверена.
Мысли ворочаются в моей голове тяжело и медленно подобно скользким медузам, выброшенным на отмель во время шторма, но я всеми силами стараюсь сохранять трезвость ума. В ноздри бьёт резкий запах соли и металла, от чего хренов герой брезгливо морщит нос и поспешно отводит взгляд.
Быстро вскрываю бумажную упаковку лигатур и перетягиваю вену с двух сторон, после чего разрезаю сосуд между ними.
Кровь почти не бежит. Неплохо.
Повторяю эту бесхитростную манипуляцию со всеми виднеющимися сосудами, затем перерезаю тонкие ниточки нервов как можно выше — но как только скальпель вонзается непосредственно в суставную капсулу, Барклай неожиданно приходит в себя. Заходится безумным нечеловеческим воплем, содрогается всем телом в лихорадочных конвульсиях и резко опрокидывается обратно на спину.
Мои ассистенты окончательно теряются и ослабляют хватку. Я едва успеваю отдёрнуть чёртов скальпель. От резко скакнувшего давления крови становится всё больше с каждой секундой, но спустя пару мгновений Бьянка снова теряет сознание.
— Держите крепче! — я буквально ору на них, утратив последние крупицы самообладания.
К счастью, растерявшийся было Торп быстро ориентируется и снова переворачивает Бьянку на левый бок — её покалеченная правая рука, которая фактически держится на одном только суставе, повисает словно плеть. Не уверена, что смогу забыть это жуткое аномальное зрелище в ближайшее время. К моим ночным кошмарам о Пагсли непременно добавится ещё один.
Oh merda, никогда прежде не считала себя склонной к излишней впечатлительности — но, похоже, я просто слишком мало видела в этой грёбаной жизни.
Радует одно — осталось совсем немного.
Стараясь игнорировать предательскую дрожь в руках, быстро разрезаю белые волокна сухожилий на плечевом суставе. А потом мёртвой хваткой стискиваю запястье Барклай и резко тяну на себя. Понятия не имею, насколько это правильно, но костного крючка среди нашего хирургического инструментария не имеется, а потому лучше действовать как можно быстрее, пока она снова не пришла в себя.
Раздаётся неприятный щелчок — и головка плечевой кости выскальзывает из суставной впадины, натянув остатки сухожилий. Сдавленная зажимом и перетянутая лигатурой артерия всё равно кровит слишком сильно, из-за чего алая жидкость выплёскивается из перерезанного сосуда короткими быстрыми толчками в такт сердцебиению.
Надо прижечь.
Немедленно.
— Топор в огонь, — бросаю я сквозь зубы оторопевшему миротворцу. — И потом сразу дай сюда.
Бледный как смерть Тайлер поспешно подскакивает на ноги и подхватывает с земли небольшой топорик с металлической рукоятью — торопливо суёт его в рыжее пламя горящего костра, после чего протягивает мне.
Оттолкнув в сторону отсечённую конечность, я забираю топор у Галпина, а затем одним резким движением прижимаю раскалённое полотно к раневой поверхности. Держу от силы пару секунд, но этого оказывается достаточно, чтобы вокруг буквально запахло жареным. Чем-то отвратительно тошнотворным, вроде топлёного жира — и я мгновенно чувствую, как скудная похлёбка из остатков куриных костей поднимается вверх по пищеводу.
Это ещё что за чертовщина?
Я всегда спокойно переносила даже стойкий запах разложения, исходящий от трупов в городском морге и от проклятых тварей.
И тут вдруг такая внезапно сильная реакция.
Но противный рвотный позыв приходится подавить — потому что Бьянка приходит в сознание во второй раз. Истошно кричит, срывая голос до хрипоты, заливается слезами и явно абсолютно не осознаёт происходящее… Oh merda. Ксавье и Тайлер наваливаются на неё всем весом, не позволяя пошевелиться, пока я дрожащими руками вставляю нить в изогнутую хирургическую иглу.
Вокруг так много крови, что я практически не могу различить других цветов, кроме насыщенно-алого. Кажется, я вся с головы до ног перепачкана в этой горячей жидкости с острым металлическим запахом.
В голове предательски шумит — и я едва могу сфокусировать взгляд на лице Барклай, искажённом жуткой мукой. Но расклеиваться прямо сейчас я попросту не имею права.
Поистине титаническим усилием воли мне удаётся подавить внезапный приступ необъяснимой дурноты и перейти к финальной стадии операции — нужно зашить культю.
Пока я торопливо орудую иголкой, стягивая тугими нитями мышцы и кожные покровы, Бьянка опять отключается. И больше не приходит в сознание до самого конца.
(ещё одно примечание автора: с операцией покончено, можете спокойно читать дальше)
Когда всё наконец заканчивается, я чувствую себя так, будто по мне проехался тяжёлый дорожный каток. Голова адски кружится, конечности словно стали ватными и отказываются подчиняться — должно быть, всему виной дикий стресс от произошедшего. На протяжении всей операции мне удавалось худо-бедно сохранять самообладание — но теперь тщательно сдерживаемое волнение прорывается наружу подобно бурной реке, которая разом снесла прочную плотину.
Торп и Галпин относят Барклай в Кадиллак, предварительно разложив там задние сиденья, а я всё продолжаю сидеть на краю залитого кровью полиэтилена, обнимая себя руками и положив подбородок на острые коленки.
Двигаться не хочется.
Хочется… домой.
И хотя суровое рациональное мышление услужливо напоминает, что никакого дома у меня давно нет, иррациональная мысль никак не отпускает. Крутится во взвинченном сознании на бесконечном повторе, как заевшая пластинка.
Мне просто до отчаяния хочется иметь своё место в этом агонизирующем мире — впервые за долгие годы я действительно мечтаю оказаться в безопасном пространстве, чтобы с головой укрыться одеялом с тонким ароматом кондиционера и отгородиться от всего окружающего дерьма.
