Эдгар Пэнгборн - Дэйви
В том лагере я упражнялся играть на горне на открытом склоне холма, в некотором удалении от фургонов. Думаю, это было, в какой-то степени опасно, и Сэм обычно ходил со мной и слонялся рядом, наблюдая за местностью, которая не была в поле моего зрения, когда я играл. Вспоминаю полдень в конце апреля; труппа начинала готовиться для путешествия в новом годовом сезоне, и мы понимали, что, прежде всего, следует приложить серьезные усилия, чтобы избавить жителей Сил-Харбора от лишних денег, имеющихся у них, прежде чем мы повернем обратно на юг. У Сэма было что-то на уме в тот день. А моя голова была пустой — ничего, кроме музыки да весеннего волнения, да желания, чтобы Бонни прекратила поддразнивать меня и начала распутничать, как Минна. Она была более заинтересована в том, чтобы ее преследовали, чем в том, чтобы быть схваченной, во всяком случае, в то время; позже, как я упоминал, она вышла замуж за Джоу Далина, в чем проявила много здравого смысла. Когда я утомился в тот полдень и закончил работу, Сэм выпрямился и сказал:
— Ну, Джексон, я сделал это.
— Что сделал, мистер?
— Бесстыдство. Ну, вчера, после того, как Лора закончила учить тебя, я околачивался там, как иногда делаю, и я спросил ее напрямик, не считает ли она, что для меня слишком поздно самому немного заняться учебой в мое свободное время. «Чему ты хочешь учиться?» — сразу же спросила она, и, когда я сказал ей — нет, знаешь, Джексон, ты молодой и — фу-ты, пропасть! — тебя тянет к молоденьким девушкам, ты никогда бы не поверил, какая нежная женщина Лора, более того, она твоя учительница, и это не твое дело, но это так. «Чему ты хочешь учиться, Сэм?» — спросила она, и тогда, чтобы все стало ясно, я снова рассказал ей о жене, которую оставил в Кэтскиле, так как думал, что это обеспокоит ее. А это, вроде бы, печальная дурацкая история, Джексон, что касается моей жены. Всегда казалось, что она настроена против меня, моя жена, она делала так, чтобы мы никогда не могли иметь детей… ну, и тогда, без ее ведома, я ушел и сделал тебя с другой, лучшей женщиной, во всяком случае, мы думаем, что так произошло. Но это было еще не все. Год за годом, казалось, что она все больше и больше чувствовала потребность свести меня на нет, постоянно придиралась, рассказывала, бывало, каждому, кто слушал, что главная причина, по которой я не получил лицензии мастера-плотника, в том, что я был, черт подери, лентяй, и не хотел оторвать от кресла свою задницу даже в таком городе, как Кингстон, где повсюду деньги и возможности, только она никогда-де, конечно, не упрекнула меня, черт подери, она была настоящая святая — я хочу сказать, ну, в общем — дерьмовое дело, Джексон, мужчина не может так жить… Да-а… «Так чему же ты хочешь учиться?» — спросила Лора, и я сказал ей — «Послушай», сказал я ей, «я не могу заниматься, черт подери, этимологией или чем-либо еще», сказал я, «потому что был слишком невежественным, когда был молодым, но мне пришло в голову изучить тебя», сказал я — нет, Джексон, как необычно великолепно выглядит женщина, когда она внезапно становится счастливой, я хочу сказать, истинно счастливой. Я думаю, что мужчине приходится встречаться с этим не более, чем раз или два в жизни — большинству из нас, мужчин и женщин, какими мы есть на самом деле. «Познать тебя», сказал я, «и я разделил бы с тобой твою кровать и твои ночи и дни и, вроде бы, стал опорой, как ты могла бы сказать, до последнего вздоха». И вот еще что, Джексон. После того, как я сказал это, и, вроде бы, приготовил ноги к бегству, подумывая, где бы мне спрятаться, если на ее лице появится злое выражение… ну… ну, Джексон, она сказала: «Тогда я буду учить тебя, Сэм». Прямо так вот и сказала… она сказала: «Я буду учить тебя этому, Сэм, если ты уладишь все с парнем».
— Боже милостивый, с парнем все в порядке! — помню, я был в состоянии сказать это быстро, так, чтобы Сэм почувствовал уверенность, что ни секунды не раздумывал. И если было что-то, что имело значение, оно было скрыто для меня слишком глубоко, чтобы я сам мог знать что-либо о них. Я думаю, что был искренне счастлив за него и мадам Лору, женщину, которую я выбрал бы за мать, если бы пришлось что-то сказать об этом, и у меня не было чувства, что она совсем забрала Сэма от меня.
В ту ночь, помню, мне пришлось взять Бонни — уступчивая Минна не годилась, я должен был овладеть Бонни, не обращая внимания на ее быстрое и резкое «нет» и ее «может-быть-в-другой-раз». И я взял ее — помня об Эммии, как я думаю. Я возбудил ее поцелуями, когда поймал за нашим фургоном, и последовал за ней в ее отсек, после того, как она поспешно ушла, оглянувшись на меня более дружественно, чем прежде; когда она захотела отделаться от меня там, у занавесок, я просто вошел вместе с ней, и мне пришлось потрудиться. Когда она попыталась охладить мой пыл, я пощекотал ее под ребрами, и ей пришлось засмеяться. Когда она сказала мне, что собирается закричать и позвать папу Рамли, который как следует отстегает меня плетью из воловьей кожи, я сказал ей, что она, вероятно, не сделает этого, во всяком случае, если она нежная, страстная и прекрасная «милашка», а я думаю, что она именно такая — действительно, самая хорошенькая из всех девушек, которых я когда-либо видел, — и, таким образом, я продолжал свое дело, возбуждая ее здесь и там, и, самое разумное, что она могла сделать, — попросить меня подождать, пока она не снимет остальную свою одежду, чтобы не помять ее. И будь я проклят, если она не оказалась девственницей.
Было большим облегчением, что это произошло раз и не больше, несколько приятных минут — и вот вам — добродетельная жена Джоу Далина, когда вышла за него — но, превыше всего, она была дьявольски музыкальной, да хранит ее бог: я никогда не слышал лучшего исполнения, конечно, не исключая меня самого. Мне было пятнадцать. Вы можете извинить меня (если хотите) за то, что я стал довольно нахальным, и вспыльчивым, и так расхвастался в последующие пару лет. Однако мой почти комический успех у Бонни лишь частично был тому причиной. Думаю, все, включая огромные открытия в книгах, которые мадам Лора предоставляла мне, толкали меня именно тогда в направлении временного и довольно безвредного упорства. Я думал, подобно большинству желторотых невежд, что, прикоснувшись к краю знаний, я поглотил их все. Я думал так, потому что несколько женщин получило удовлетворение, вступив со мной в интимную связь; я был, вероятно, самый великолепный породистый жеребец со времен Адама (тот имел, нужно признать, определенные, черт подери, преимущества, которых нет ни у кого из нас). Я думал об этом, потому что понимал нелепость мечты о покупке тридцатитонного аутригера, на борту которого присутствовала бы приятная девушка-служанка, вместе с остальным оборудованием, чтобы отправиться на край чертовски-дурацкого света — ну, я был зрелый, зрелый.
Я думал, что огромное количество чудовищной лжи, все же, полностью соответствует действительности. Смирение возрастает. Фактически, наши человеческие условия жизни такие удачные, что, кажется, они наступают для многих людей довольно рано в их жизни, так что можем достаточно наслаждаться ими, прежде чем умрем.
23
Мы нагрянули на Сил-Харбор, словно майский ветер; Шэг Донован и дюжина его громил налетели на нас, словно ветер с помойки. Как мне кажется, я уже упоминал, трое из них, конечно, погибли, но там не было шумной драки. Четверо напали на наш небольшой театр, когда мы ставили свой более оживленный вариант «Ромео и Джульеты». Как обычно, Минна играла роль Джульетты; идея хулиганов заключалась в том, чтобы затащить ее в кусты, когда в лагере возникнет переполох. Однако папа почуял недоброе, дар предчувствия редко изменял ему, и мы были готовы ко всему. Но в этом деле был еще и личный фактор: несколько лет назад папа столкнулся с Шэгом и оказался в худшем положении; на этот раз он предпринял мастерскую попытку охладить пыл Шэга, прежде чем дело приняло бы слишком серьезный оборот. Двое из трех, которые оказались погибшими, дошли до того, что схватили Минну и порвали на ней одежду — тогда было модно насиловать, и, полагаю, они ожидали, что все к этому привыкли — поэтому Том Блэйн и Сэм ударили их дубинками, возможно, чуть сильнее, чем намеревались; к счастью, Минна повреждений не имела. Третий человек, который погиб, попался довольно необычным образом, с помощью лечебного средства «Мать Спинктон». Он быстро бежал, в это время я гнался за ним с выхваченным ножом и налитыми кровью глазами; он пробегал мимо одного из наших фургонов с припасами именно в тот момент, когда четверо его друзей перевернули его: целая громада упала ему на спину.
Толпа оказалась вроде бы на нашей стороне. Однако им приходилось и далее жить с шайкой Донована, а нам нет, поэтому они предоставили драку нам и помогли нам тем, что украли меньше того, что можно было ожидать от них, в то время, как мы были заняты. Несколько бутылок «Матери Спинктон» в том фургоне разбилось, после чего наши гости проявили заметное нежелание слоняться вокруг — можно было бы почти уверенно сказать, что «Мать» выиграла войну. А, между прочим, мы включили полную стоимость тех разбитых бутылок в счет, который папа Рамли, тем не менее, предоставил на следующий день силхарборскому городскому совету. Не думайте, что они не оплатили его. Они сказали печальным тоном, что делают это, чтобы избавиться от нас, прежде чем мы нарушим спокойствие. Папа Рамли сосчитал серебряные монеты и привязал мешок к своему поясу, не задавая очевидного вопроса. Жизнь в Сил-Харборе состояла из удач и неудач, вот и все. Небольшая веселая толпа проводила нас до городских ворот и приветливо распрощалась с нами, когда мы отправлялись на юг.
