Александр Зорич - Клад Стервятника
— Ля-а-а! Ё-о-о-о! Бли-и-ин! Гребаная Зона… — чертыхнулся я з сердцах и в селезенку. — Места живого не осталось! Уже всего изломала, зар-р-раза!!
И тут же пожалел о сказанном.
Вот поистине золотыми буквами я бы писал на стенах всех наших общественных туалетов и прочих заведений культурного андеграунда: «Стоя у писсуара, будь максимально политкорректен!»
Это великая мысль, ребята, поверьте на слово. Потому что когда ты отливаешь вслух, делая оба этих физиологических процесса параллельными, ты никогда — слышите, никогда! — не знаешь наверняка, кто через минуту может неожиданно выйти из кабинки напротив.
Это правило не раз доказано на практике, а в Зоне так просто аксиома.
На входе/выходе немедленно возникла высокая и сутулая тень. Как ждала, прямо!
Левой рукой она придерживала свод кирпичной арки, видимо, чтобы не упал. Другая была полностью спрятана в складках бесформенного и очень длинного плаща.
Волоски зашевелились у меня не только на голове, но и на спине, руках и всех мужских местах. С одной рукой навыпуск по Зоне разгуливает лишь один мутант, известный мне не понаслышке. И наличие у него единственной свободной передней конечности вовсе не должно вводить вас в заблуждение. Потому что вторую, боевую граблю, монстр прячет в одежде, до поры до времени. Пока не нанесет ею своей жертве молниеносный и всегда смертельный удар.
Это был излом собственной персоной.
Ну почему мне так не везет, а? Кому, спрашивается, охота умирать на самой последней странице?
— Вот с-с-су… — прошептал я, лихорадочно прикидывая расстояние между ним и мной. С поправкой на полутьму и связанные с ней неизбежные обманы зрения. Может, мы еще и поборемся.
В принципе можно было и заорать. Но если еще пять минут назад ни Гордей, ни Анка не слышали меня, где гарантия, что они услышат теперь?
И дернул же меня черт сунуться в эту проклятую клетку!
Тень двинулась с места плавным, завораживающим движением. А секундой спустя оказалась уже в трех метрах от меня. Вот дьявол, как же быстро он двигается!
С минуту излом изучал меня из-под насупленных бровей и надвинутого на них широкого капюшона. Самый монструозный головной убор, можно сказать, классика жанра!
А затем он медленно разлепил длинные серые губы и неожиданно мягким баритоном, исполненным бархатного шарма, произнес:
— Добрый вечер!
Я аж обомлел. Ну, точь-в-точь Лось-извращенец из старого анекдота про зверей в темном-темном лесу.
Рассказать?
Глава 19. Самый человечный матрикат
Beelzebub has a devil
Put aside for me, for me, for me!
«Bohemian Rhapsody», QueenОбщеизвестно, что лучший из всех страхов — страх перед человеческим уродством. Это страх роскошный, жи-и-ирный, притягательный. Но если в фильмах-ужастиках за такие страхи отвечают оборотни с упырями, то в Зоне этим занимается целый народец. Научное его название — человеческие особи, подвергшиеся необратимым генетическим мутациям.
А на нашем, простом сталкерском языке это называется, к примеру, снорк. После круговой «жарки» он у меня теперь на высшей строчке рейтинга. И почему я их прежде недооценивал?
Пальму первенства со снорком делит, конечно, контролер. Но от этого мутанта-телепата я нынче в Зоне конкретного, натурального зла в чистом виде пока еше не огреб ни грамма. Ну, за исключением того, что это именно мой давешний знакомец, древесный сиделец, явно натравил на нас бюреров. Но ведь не съели же, верно? Значит, была установка. Доставить меня пред его бледные очи, а Гордея с Анкой попридержать, покуда серьезные люди одну маленькую темку перетрут.
Давным-давно одного контролера даже показывали по телику. Каждый день он вдруг сам собою появлялся на голубом глазу перед миллионами страждущих и заранее предупреждал: даю установку! Даю установку! А потом начинал лечить прямо через телик болячки с бородавками всем желающим, и всегда успешно. Во всяком случае, многие верили.
Ну, уж коли назвался бюрером, полезай прямиком в третью строчку моего хит-парада личных встреч с мутантами в этом Зона-сезоне. Думаю, бюреры — это бывшие бюрократы, которых Бог наконец наказал и отправил в Зону на перевоспитание. Карлики всегда норовят помыкать великанами, а обычные люди для них — просто семечки. Вот теперь пусть отрабатывают свою карму по полной!
К одному представителю этого беспокойного народца я и заглянул, получается, на обед. В качестве основного блюда.
— А говорят, что вас уже нет в природе, — хмуро сказал я. Просто чтобы поддержать беседу. Больше говоришь — дольше живешь.
— Преувеличено, — парировал излом. — Источник быть?
Ну, разумеется, быть. Я отчетливо помню, как при мне сталкер Градус, личность не из самых правдивых, клятвенно уверял Комбата, что изломов уже не осталось вовсе. И аргумент у него был убийственный: дескать, сам Градус не видал их уже целых два года, что — лучшее из доказательств. Володя же слушал его молча и даже не улыбнулся.
— В общем, один сталкер сказал, — пожат я плечами, одновременно лихорадочно соображая, успею ли вскинуть автомат, или излом окажется быстрее. По всем прикидкам выходило, что он быстрее. К тому же я не знал в точности, какой длины его боевая конечность.
Или стрекозиная лапа, если угодно.
В детстве я однажды увидел в пруду за домом, как здоровенная личинка стрекозы охотилась за мальком. В последний момент она выбросила вперед длинную лапу и схватила серебристую рыбку. Тогда я еще не знал, что на самом деле это не «лапа», а весьма подвижная, пугающе гипертрофированная челюсть, что челюсть эта называется «маска» и что однажды я сам окажусь в роли такого вот малька.
Что ж, если тебе написано на роду умереть в опере, у тебя еще есть шанс продлить свое земное существование, спев перед казнью на сцене дуэт со своим палачом. В опере это можно, и вполне органичненько!
Я палач под маской кр-р-расной!
Я плету венок прекр-ра-асный —
На могилку Трубача.
Заблудился, навернулся,
Облажался сгоряча!
И нечего мне орать из будки суфлера, что это не тот текст. Текст, ребята, мне сейчас приходится сочинять на ходу. Поскольку больше слов — дольше дышишь. Господи, и почему я не рэпер?
— А другой сталкер говорил мне, что вы говорите, что… тьфу. В общем, что у вас должен быть не такой вот шикарный голос…
«Потому что ты всего лишь червяк! Жалкий земляной червяк!» — отчаянно вопило мое подсознание. Когда мне очень страшно, оно всегда так вопит. Аж уши изнутри закладывает.
Я замялся, не зная, как получше соорудить комплимент существу, которое намеревалось меня в самые сжатые сроки сожрать вместе с кожей и костями, А картой, наверное, закусит.
— Как я говорить? — с интересом уточнил мутант, по всей видимости, не чуждый грубой лести.
Тоже мне, великий Шаляпин: нуте-с, Прошка, как я нынче прозвучал? Отвечай, любезный!
Чего тут говорить, когда нечего говорить?
— Ну как… Будто бы у вас голос хриплый и тихий. Как шепот, в общем.
Излом немного помолчал, видимо, вспоминая. А потом кратко бросил:
— Болел.
Вот те раз! Значит, ничто человеческое им тоже не чуждо?
— Я тебя долго ждать. Думать, не придешь. Не знать.
Ишь ты, девочка-припевочка. Оказывается, мне тут свидание назначено, а мы и того… не знаем!
— А зачем ты меня… ждать? — с затаенной надеждой спросил я. Может, привет от кого передаст, и — прощай?
— Просили, — бесстрастно сказал излом. Ну, точь-в-точь Сайд из «Белого солнца пустыни»: «Стреляли». Эх, вот бы успеть сейчас в него стрельнуть!
Но это была гнилая идея. С его скоростью движений я давно уже труп. Просто удивительно, что пока еще стою тут и разговариваю, на вид почти живехонький. А то, что у меня все поджилки трясутся и коленки изводит мелкая дрожь, так того в темноте подвала не видно.
— У тебя быть предмет? Узкий? Длинный? — В голосе излома впервые возникла нотка интереса.
Я поначалу даже растерялся. Насчет предмета. В принципе, наверное, есть. Вполне себе узкий. Насчет длины не скажу. Не мне об этом судить, хотя пока вроде никто особо не жаловался. Но только зачем, спрашивается, излому это нужно?
— Есть отверстие, — дал подсказку мутант.
Я испытал сильнейшее желание как следует почесать в затылке.
Отверстие? Ну, в принципе… Да, конечно, да. Ставлю на предмет! Десять на красное!
Стоп! А почему не спросить открыто, в лоб?
— А как он называется, этот предмет?
Тут излом впервые задумался. Похоже, он вспоминал. После чего удовлетворенно кивнул уродливой башкой:
— Да. Название быть. Называется — Вещь!
— Вещь?
— Да. Вещь. Я вспомнить.
Он подался ко мне, выдыхая прямо в лицо отвратительную, слоновью вонь!
— Ты найти Вещь? Он у тебя?
