Владимир Данихнов - Бог жуков
— Ну если больше нечего жрать, — буркнул я, — почему бы и нет? У котов же нет собственного продуктового ларька.
Игорь промолчал.
У ларька народу было раз-два и обчелся.
Продуктовый ларек — это натурально жестяной ларек, выкрашенный в синий цвет, с оконцем впереди, которое забрано чугунной решеткой. Перед ларьком стоят два прожектора, от которых куда-то во дворы ползут толстые черные провода. Прожектора освещают пятачок перед ларьком и собственно покупателей. Которых было двое на данный момент: у окошка стоял лохматый седой старик в драповом пальто, а за ним скучающе поигрывал тросточкой лысый парень лет двадцати. На нем были черные джинсы и черная куртка на синтепоне. На лице и руках парня краснели ранки.
Я не мог понять, зачем ему трость; может, людей по голове бить?
Мы пристроились в конец очереди.
Старик спрашивал у ларечного оконца:
— Так откуда вы берете еду?
Из окошка ему неразборчиво отвечали.
— А они откуда берут?
Снова что-то невнятное.
— А эти?
— …
— Ну вот, опять. А ВЫ тогда откуда берете продукты?
— Мать твою, дед, — возмутился парень в джинсах. — Тебе, что ли, кажется, что ты в анекдот попал? Надоел. Получи свой паек и проваливай.
Старик повернулся к нему, яростно блеснул круглыми линзами и крикнул:
— Кощунство! Кощунство!
— Какое, к чертям, кощунство? — удивился парень в джинсах.
— Чего тут непонятного? Людей вешать на столбах — это кощунство, — ответил старик и крючковатым носом указал куда-то на другую сторону улицы. Проследив за его взглядом, можно было заметить темные силуэты повешенных на столбах людей; они, люди эти, с протяжным скрипом качались из стороны в сторону.
— Что с ними? — спросил Игорь.
— Ларек пытались ограбить, — на этот раз очень внятно ответили из окошка. — Вот и умерли позорной смертью. Но вы не волнуйтесь, завтра их уже не будет, зато обещают вкусные мясные котлеты с минимальным содержанием сои.
— Здорово! — обрадовался я.
— Еще бы, малыш! — радостно крикнули из окошка.
Старик получил, наконец, свой паек, сунул его в приготовленный заранее черный пакет и собрался было уйти, но Игорь придержал его за рукав.
— Что вам угодно? — близоруко щурясь, спросил старик.
— Нам угодно найти одного человека, — ответил Игорь. — Сейчас вот этот малыш, от которого разит водкой, вам его опишет.
— Он рыжий и в веснушках, — описал я, с опаской поглядывая на старика.
— Хех, — сказал старик, булькая, — хех… хех, хех! Кхе-хе!
— Что это значит? — удивился я.
— Закашлялся я, — хрипло ответил старик, держась рукой за стену. — Плохо себя чувствую в последнее время и с каждым днем все хуже и хуже. Рыжий, говоришь?
— Да!
— Нет, не видел.
Он зашаркал по асфальту драными башмаками и вскоре скрылся за углом. Мы с Игорем проследили за ним, а когда обернулись, на нас в упор глядел парнишка с тросточкой.
— Рыжего ищете? — спросил он.
— Да, — кивнул я испуганно, подвигаясь ближе к Игорю. Тот стоял руки в боки и угрюмо разглядывал парня.
— Ты его знаешь? — спросил он.
Парень медленно кивнул:
— Был тут вчера. Или позавчера? В общем, как узнал, что с севера мародеры идут, пошел туда, отбиваться.
— Что еще за мародеры?
— Я откуда знаю? По мне, так лучше о них не помнить. Не думать и не гадать, тогда, глядишь, мимо пройдут и не заметят. Это правильная философия. Если что-то и спасет наш мир, то только она.
— Значит, на север… — протянул Игорь.
— Да вы не волнуйтесь! — подмигнув нам левым глазом, ответил парень. — Идти никуда не придется. Он вместе с двумя безумцами сдерживал переулок, у них кончились патроны, и мародеры их перебили.
— Перебили-перебили! — радостно подтвердили из ларька. — Я все видел собственными глазами. А на следующий день у нас были вкусные сосиски! И паштет! Вы продвигайтесь, не задерживайте очередь!
Игорь протянул в окошко паспорт, а я свидетельство о рождении и сто рублей; взамен нам сунули тетрадку в косую линию, где мы поставили подписи напротив своих фамилий; потом нам вернули документы и выдали по две сосиски, две круглых витаминки и картонную упаковку из-под яблочного сока. В упаковке была вода. Игорь потянул меня за угол, где мы присели на бетонную тумбу и принялись за еду. Совсем рядом поскрипывали ржавые качели, и я очень хотел покататься на них, но не решался, потому что было стыдно перед Игорем: вдруг он подумает, что я все-таки еще ребенок?
— Нет никаких мародеров, фигня это, — сказал Игорь и зачем-то достал пистолет.
— Нам соврали? Но почему?
— Все должно быть по закону, — невпопад ответил он. — Люди должны быть обеспечены пайком.
В сосисках что-то было. Что-то, что застревало в зубах. Я хорошенько разжевал кусочек и сплюнул на руку. Посветил фонариком на ладонь.
— Что там? — спросил, напрягаясь, Игорь. — Ноготь? Волосок?
— Нет, — ответил я. — Камешек.
— Обычный камень?
— Да.
— У отца твоего друга были камни в почках?
— Откуда я знаю? — удивился я и выкинул камешек.
А потом была моя квартира и спящая мама, у которой из головы выпадали волосы. Волосы оставались на подушке, а когда мама встала и провела рукой по голове, они посыпались на ковер, как осенние листья. Игорь придерживал маму за локоть; они сели на пол перед трюмо, рядом горела свечка, и они, заедая водку одной сосиской на двоих, горланили песни. Потом плакали и снова пели. Игорь говорил, что мой папа — дурак и что необходимо срочно вымыть окна, хотя, конечно, уже поздно.
Я обижался, но молчал.
Игорь кричал, что люди умирают повсюду, что еще три дня назад у ларька стояла очередь, а теперь они умирают, потому что слабые, а в этом доме еще остались живые, потому что здесь живут сильные духом люди. И никакой этот дом не особенный, а кошки бегут сюда, потому что в подвалах еще до взрыва какой-то умник разбил двадцать пузырьков валерьянки. Игорь сказал, что пистолет ему больше ни к черту и скинул его с лоджии, а потом вышел из квартиры и минут через пять привел толстого мужика с гитарой. Мужик признался, что тоже был против затеи с покраской окон, и тогда Игорь налил ему водки. Потом пришла женщина с ребенком; ей тоже налили. У ребенка была кожа ненормального желтого цвета, и он все время бегал в туалет, потому что его тошнило, а потом так и остался в туалете и не выходил, но его мать, кажется, не заметила этого и пела со всеми песню про русские березки, а толстый мужик подыгрывал на гитаре.
Потом Игорь сказал, что даже сейчас они закрашивают окна вместо того, чтобы сделать хоть что-нибудь; хотя что-то делать, конечно, уже поздно.
Мужик с гитарой оживился, поднял рюмку и сказал:
— За световое излучение.
Выпили.
Потом Игорь, действуя стремительно, разлил по новой и крикнул:
— За ударную волну!
Выпили.
Мама закашлялась, но все-таки смогла прохрипеть:
— За проникающую радиацию!
Выпили.
Женщина, ребенок которой уже полчаса не выходил из туалета, сказала, шмыгая носом:
— За радиоактивное заражение!
Выпили.
Я натянул на себя свою любимую кожаную куртку и незаметно для всех ушел.
— Я понял, — сказал я, отворяя дверь в Колину квартиру, — я понял, понял, понял, понял…
— Что ты понял? — тихо спросил Коля из кухни.
— Я понял, что ты такой же, как мой папа. Ты заклеил скотчем стрелки, чтобы остановить время, но время так не остановить; папа красил окна, и упал на асфальт, твердый камень пробил ему череп, и теперь он лежит мертвый, а окна закрашены, и проблемы не видно, но она все равно есть, есть, есть… я понял, я все понял, я…
— Не пори чушь. Иди лучше сюда.
Я повесил куртку на вешалку, а ботинки запихнул ногой под шкаф; пошевелил большим пальцем левой ноги сквозь дырку в носке и, осторожно ступая, прошел на кухню. Здесь было тихо и темно, причудливые тени все также бегали по стенам, а посреди пола сидел в позе лотоса Коля; рядом с ним стоял огарок в граненом стакане, а рядом со свечой наползали друг на друга жуки. Вернее, я сначала даже не понял, что это жуки: колышущаяся, подвижная масса, тошнотворное, коричнево-бурое желе вырастало рядом с Колей.
— Что за…? — я вылупился на невиданное зрелище: жуки строили из своих тел статую.
— Помнишь, они тут бегали, искали что-то? — спросил Коля, не открывая глаз.
— Ну?
— Клей они искали. Нашли. Я им тюбик открыл, а они измазали в нем кончики своих лап, ног или что там у них и теперь… сам видишь.
Я видел.
Это была рука, самая настоящая человеческая рука, сотворенная из движущихся, карабкающихся друг на друга жуков. Рука покачивалась над полом и все время меняла форму; пальцы двигались, сгибались, а потом жуки сложили их вместе и протянули Коле раскрытую ладонь для рукопожатия.
