Туллио Аволедо - Крестовый поход детей
― Ты продолжаешь твердить какую-то бессмыслицу. Ответь мне на простой вопрос: из какого города ты пришел и в какой город направлялся. Дай мне известные названия. Скажи мне, сколько дней ты шел, а не сколько миль, что бы ни значило это слово.
Незнакомец снова вздохнул.
― Венеция — это город. Но не в том смысле, в котором это слово понимаете вы. Город, о котором говорю я, состоит из улиц, домов и палаццо. Погоди, не перебивай. Лучше дай мне еще воды.
Управляющий налил воды из кувшина и поднес миску к губам священника, который принялся пить очень медленно, с почти возвышенной серьезностью.
― Лучше воды ничего нет, — улыбнулся он, допив. — Но вам следует внимательней относиться к тому, что вы пьете. В этой воде полно грязи. Можно серьезно заболеть.
― Если она не вредит тебе, то тем более не может повредить нам, мы ведь моложе.
― Это ты так думаешь.
Уже давно Управляющий не говорил с человеком, настолько явно ставившим себя на один уровень с ним. Он привык отдавать приказы и редко сталкивался с равными. Те немногие разы, когда с ним случалось нечто подобное, происходили с пленниками, с солдатами из других городов, которым пришла в голову глупейшая идея бросить вызов их Городу. Он говорил с ними перед Приношением, иногда всю ночь напролет, стараясь получить как можно больше информации. С этими мужчинами и женщинами Управляющий говорил на равных. Но последние войны давно ушли в прошлое. Уже много лет никто не смел бросить вызов их Городу.
― Сколько вас? — снова спросил незнакомец.
― Здесь вопросы задаю я, — ответил Управляющий, — Эта Венеция, о которой ты говоришь, — сильный город?
― Нет, но в некотором смысле да.
Молодого человека охватила ярость.
― Довольно! Или ты начинаешь говорить, или я отдам тебя Дяде!
Незнакомец ничего не ответил. Он долго смотрел своими невидящими глазами в глаза Управляющего. Потом он заговорил.
― Давным-давно это был один из самых могущественных городов мира. Его флот господствовал во всем Средиземноморье. Его палаццо ломились от золота и драгоценных камней. Потом расцвет сменился упадком. Во времена Скорби он был уже лишь отголоском собственной былой славы.
― Значит, наш город более великий, чем твоя Венеция.
― Может быть. Я пойму это, если только ты скажешь мне, сколько вас и какое у вас есть оружие…
Рука Управляющего дернулась к пистолету.
― Постарайся успокоиться, — пробормотал со вздохом незнакомец. — Ты слишком активно обороняешься. Ну какой вред может тебе нанести такой старик, как я?
― Ты был практически мертв, когда тебя принесли сюда. Как тебе удалось так быстро прийти в себя? И как тебе удалось заполучить этот символ Сынов Гнева?
― Продолжай задавать вопросы. Не стоит беспокоить себя дурацкими вопросами о том, не голоден ли я.
― Сперва ответь. Если меня удовлетворят твои ответы, ты поешь. В противном случае я отдам тебя Дяде.
Незнакомец тряхнул головой.
― Ты уже второй раз упоминаешь его. Хотя бы это можешь мне сказать: кто он такой, этот ваш Дядя?
Этот вопрос, казалось, удивил Управляющего.
― Ты не знаешь, кто такой Дядя? Я думал, все его знают, и до Чрезвычайного положения знали тоже. Дядя — это существо, которое живет снаружи. Он один, но когда он добрый, его зовут Американский Дядя. А когда он злой, он становится Дядей Фестером. Когда Дядя добрый, он очень красивый и сияет разными цветами. А когда он злится, то становится уродливым, у него отрастают когти и зубы, и он делает с детьми ужасные вещи…
― У вас есть дети?
― ХВАТИТ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ! — закричал Управляющий так громко, что один из стражников приподнял портьеру, закрывавшую вход в госпиталь, чтобы посмотреть, что там происходит.
― Все в порядке. Возвращайся на свое место, — грубо приказал ему Управляющий.
Вооруженный юноша мигом повиновался. Наконечник его копья был смастерен из старого кухонного ножа, заточенного до такой остроты, что в умелых руках он мог стать смертельным оружием Но у Дэниэлса были сильные сомнения насчет умелости державших его рук. Руки этого юноши дрожали, а на его лице лежал отпечаток предельного истощения.
― Когда этот парень последний раз ел что-нибудь по-настоящему питательное? — спросил он шепотом.
Управляющий в ярости ответил:
― В время последнего Приношения. Можешь поздравить себя с тем, что этой ночью не будет следующего.
Глава 2
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИНОШЕНИЕ
Эти слова заставили Джона Дэниэлса содрогнуться.
Во время этого долгого путешествия ему приходилось сталкиваться со множеством ужасов, но самым чудовищным был именно этот, и он, к сожалению, встречался слишком часто, — ужас положения, в котором человек вынужден питаться плотью себе подобных. Для Церкви Нового Ватикана в катакомбах святого Каллиста каннибализм был преступлением, каравшимся смертной казнью.
Но Церковь не всегда была способна заставить уважать свои законы. По крайней мере, за пределами своей территории.
А иногда и внутри нее.
Поговаривали, что Мори, семья, первой занявшая катакомбы и соперничавшая с Церковью за власть над этим гигантским подземным убежищем, в прошлом запятнала себя и этим ужасным грехом. В который раз за время своего путешествия отец Дэниэлс задумался о том, как в его отсутствие могло измениться соотношение сил в Сан Каллиста. Удалось ли Альбани оправдать перед Мори провал экспедиции в Венецию? Экспедиции, которая должна была принести богатейшие сокровища Сан Марко, от одной мысли о котором у Мори текли слюнки, а главное — любой ценой привести в Рим Патриарха, присутствие которого было необходимо, чтобы созвать конклав и наконец-то, после двадцати лет вакантного престола, избрать нового папу. А папой, вне всяких сомнений, стал бы Альбани — человек, который в сане камерария на протяжении двадцати лет, прошедших со смерти последнего понтифика, стоял во главе Церкви.
Когда Дэниэлс с конвоем швейцарских гвардейцев покинул убежище Святого Каллиста, политическое равновесие Нового Ватикана было неустойчивым, если не сказать больше. Церковные власти уступали территории клану Мори. Именно поэтому Альбани был вынужден отправить экспедицию, несмотря на огромные риски и полную неопределенность результатов.
При каждом воспоминании об Альбани отец Дэниэлс испытывал прилив ненависти — чувство, не подобающее его сану. И все же он ничего не мог с этим поделать. С тех пор, как открылось предательство Альбани, с тех пор, как он обнаружил, что миссия была обманкой, что настоящей целью экспедиции было разрушить Венецию и ее Патриарха взрывом атомной бомбы, единственной целью Джона стало остановить кардинала-убийцу.
Встреча с Патриархом глубоко тронула его.
То, что он обнаружил среди руин Венеции, было слишком прекрасно и таинственно для того, чтобы человечество позволило себе уничтожить его. Прежде, чем судить это, следовало понять. Быть может, это был дар, а быть может — угроза.
Путешествие сильно изменило отца Дэниелса. Он потерял зрение, но приобрел способность сопереживать существам, которых когда-то осудил бы, не задумавшись ни на мгновение. Ужасы путешествия не только не погубили его веру, но и, напротив, закалили ее, как клинок. Хотя Альбани новая форма этого клинка привела бы в ужас.
Молодой человек, который называл себя Управляющим, пристально смотрел на лицо Дэниэлса.
― Что с тобой такое? — спросил он, озадаченный молчанием незнакомца. — Что, кошки на душе скребут?
При этих словах лицо священника дрогнуло. Его рот изогнулся углами кверху, чего с ним не происходило уже несколько месяцев.
На глазах у изумленного юноши Джон Дэниэлс громко расхохотался.
― А ты-то когда последний раз видел кошку?
Управляющий покраснел.
― Это просто такое выражение.
― А вот я видел кошку, — прошептал Дэниэлс. — В Венеции. Это была странная кошка. Она была и в то же время не была.
― Как Чеширский кот, — выпалил юноша.
― Как Чеширский кот, — подтвердил священник, переварив этот кусок информации. — А в детстве у меня был настоящий кот. Это был мейн-кун, полосатый кот. Его звали Ангел. Так ты что, знаешь «Алису в стране чудес»?
Управляющий был удивлен этим вопросом.
― Ну конечно! Все знают эту историю.
Дэниэлс предпочел не спорить с ним.
― А мой венецианский кот, должно быть, был тем самым знаменитым котом Шредингера.
― Чьим котом?
― Неважно. Венеция — очень странное место. Место, где меняешься изнутри. Но и это убежище… этот ваш город… не шутки. Так сколько вас тут, ты сказал?
― Ничего я об этом не говорил. И не заставляй меня повторять, что ты не должен задавать вопросы.
