Андрей Русанов - Охотники на людей
Землянка, в которой нам предстояло провести несколько дней, находилась справа от самого большого из двух бревенчатых домов. Убежище мало чем отличалось от того, в котором мы провели эту ночь, разве что было лет на десять–пятнадцать моложе, однако нас приятно удивило, что внутри стояла кирпичная печь, а пол и стены были из глины. Впрочем, здесь тоже пахло мхом и сыростью, как во всех необжитых помещениях.
Первое, что бросилось в глаза, это отсутствие даже намека на щеколду – мы не нашли даже следов от гвоздей. Второй сюрприз ждал нас внутри за своеобразной перегородкой из грубой серой ткани: женщина лет тридцати пяти, убиравшая настил. Саид объяснил, что это рабыня, и если она нам мешает, то мы ее больше не увидим, но, наверняка, много потеряем. По его интонации было понятно, что он имел в виду.
В печи в небольшой алюминиевой кастрюле кипела вода. Мы сидели вокруг массивного деревянного круглого стола на невысоких, но весьма удобных колодках. Неспешно ведя беседу с нашими новыми знакомыми, мы насыщались вяленой рыбой, медленно потягивали крепчайший травяной отвар из алюминиевых кружек, обмотанных кожей или бечевой. Татьяна удивилась: зачем было обматывать кружки, кузнец, усмехнувшись, ответил, мол, сделано это, чтобы не обжечь руки. У кузнеца, к слову, кружка ничем не была обмотана и, поймав любопытный взгляд Михаила, он рассказал, что с детства привык к огню и даже может без всяких последствий пить крутой кипяток, что тут же и продемонстрировал под наши восхищенные возгласы.
Слушая наш мастерски придуманный на ходу рассказ о странствующих путниках, блуждающих в поисках священного источника вечной жизни, старшой и кузнец заметно перестали нервничать, а в конце и вовсе успокоились. То ли импровизировали мы качественно, то ли сильно сгустили краски и переборщили с драматизмом, но мне показалось, что у нашей невольной слушательницы, что перебирала какие‑то сушеные травки у окна, проступили слезы. Кузнец со старшим стали говорить открыто и без подозрительности, а беседа перетекла в спокойное дружеское русло, после чего настала уже наша очередь задавать вопросы, а точнее, стать благодарными слушателями.
Рассказ был неторопливым и являл собой диалог между двумя старыми закадычными друзьями, а такими они и были – лысеющий худощавый Ахмед и седовласый богатырь Саид.
— Хотите вы того или нет, – Саид указал на рабыню, – будет она у вас утром и вечером убирать. Не дело, чтобы гости в грязи жили да за собой сами убирали, если есть специально обученные люди. И белье ей давайте смело, выстирает как свое.
— Ахмед, расскажи нам, что это за место, что за земли, какое имя носит твое поселение? – Алекс поставил кружку на стол.
— Жаль, что нашего Алешку медведь недавно насмерть задрал. Он бы много чего порассказал. На зверя в одиночку ходил, все рыскал вокруг, да между местами не раз хаживал… – Кузнец покачал головой, – хороший малый был… А рассказчик какой!
— Земля, если четыре–пять дней в любую сторону скакать налегке, без груза лишнего, зовется Брусь. Злые языки говорят, что перед началом времен на землях этих, в проклятущем городе Иске, что не так далеко в руинах лежит, правило зло, – Ахмед махнул куда‑то в сторону, через стену. – Говорили, что город тот крупным был, чуть ли не главным на всех землях. Так это или нет, но теперь вокруг него мертвые земли. И нет там ни единой живой души, ни птицы, ни зверя. Поговаривают, будто вокруг руин не растут ни деревья, ни кусты, ни трава, и будто там много дыр, ведущих в никуда, и что там пустыня и полно зыбучих песков… Впрочем, плетут все что угодно, – Ахмед перешел на зловещий шепот, – только одно верно: никому, ни сумасшедшему, ни смельчаку, ни случайному путнику, забредшему в те места, не удалось выбраться обратно живыми. Оттуда еще никто и никогда не возвращался.
— Мы не даем имена тем местам, где живем, это дурная примета, – кузнец подался вперед, ближе к нам. – Дать месту имя, значит, связать его нитями времени с проклятиями прошлого. Так ты никогда не будешь знать, что произойдет. Произойти может все, что судьбе угодно, а она такая затейница…
— Там на развалинах до сих пор полно костей, а по ночам слышится лязг цепей неупокоенных духов, – старшой немного помолчал. – Но все же есть еще несколько древних городов, что носят клеймо прошлых имен. Многие их жители погрязли в разврате, практикуют жертвоприношения и пьют кровь. Они ни в чем не знают границ – ни в пище, ни в грехе. Эти люди пользуются машинами, а может машины используют их, кто знает? Один странник рассказывал мне, что видел в трех днях пути от того города живую машину, сожравшую двоих людей… Мы не уважаем горожан, эти люди за чертой, у них нет обычаев, нет совести и принципов.
— Города эти – как неприступные крепости, вечно воюют между собой и со всем миром… – кузнец махнул рабыне рукой, и та налила ему еще отвара. – Нам их нечего бояться. Они слишком заняты борьбой за власть и земли. И, между прочим, нас защищает Карлос со своими воинами, а мы ему платим дань. Но мы и сами всегда готовы дать отпор, – он показал всем свой пудовый кулак. – Эти лживые и мелочные людишки, что живут в городах, нарушают все возможные запреты и будут наказаны Богами! Боги сами их уничтожат, как это уже было, и было не так давно…
— Мы ведем торговлю с двумя местами, что в пяти днях пешего перехода от нас, с кочевниками, что приходят за данью, с торговцами, путниками, вроде вас… – Ахмед улыбнулся, и сразу стало понятно, что стоматологов в этой дыре нет вовсе. – Если захотите увидеть другие места или, если очень повезет, город, вам надо с кочевниками сблизиться. Ждем их со дня на день…
— Место наше небольшое, три с небольшим десятка домов, чуть больше, чем полсотни семей, итого, считай, сотни три народу наберется, – Саид ненадолго замолчал и, сделав внушительный глоток отвара, поморщился. – Да с полсотни рабов. Кто умеет что‑то мастерить, тот робит, еще и ребятню учит, а кто не умеет, тот в поле пашет. А не в поле, так все равно есть, чем заняться, а нету, так найдем – дел полно, хоть за скотом ухаживай, хоть поиском занимайся или песок таскай.
— Жаль, лекарь наш в холода потонул, – старшой вздохнул. – Говорил ему, черту плешивому, что лед слабый, а он все свое гнул, да за травой через реку по льду на ночь глядя рвался. И на что, спрашивается, мост делали? А теперь что? Если ногу кто сломает, что делать? – Ахмед ненадолго замолчал. – А есть и те, что помои на улицу выливают, но с этими‑то как раз все ясно – десять плетей и порядок… А если зараза какая… Теперь если только чудо занесет в наши края какого странствующего врачевателя аль травника, иных вариантов не дано…
— Будет тебе! – Кузнец звонко хлопнул рукой по столу, отчего тот убедительно хрустнул досками. – Хватает бед, кроме лекаря, Разбойники залетные всю душу вымотали. Столько рабов да людей порешили, а сегодня еще и обоз увели. Если б не вы… – он помолчал, на скулах заходили желваки, – так и вовсе ушли бы от расплаты…
— Чем сейчас дань платить, ума не приложу, – Ахмед нахмурился. – Был бы батя жив, подсказал бы, как поступить… А ведь и увильнуть не удастся, сами то позвали… Кто ж знал, что так все выйдет…
— Да, тяжело ныне жизнь пошла, – подхватил кузнец. – Благо картофан уродился, рыбы, зверя много взяли. А сколько еще добудем… Как‑нибудь перезимуем. Кур, гусей полно, свиньи вон какой приплод дали, коровы почти все отелились, яблок да груш будет много. Опять же, грибы–ягоды скоро пойдут. Перезимуем…
— А что до Аллаха, то в него никто больше не верит… Раньше верили… В Бога верили, в Будду, во что только не верили. А теперь… Разве только люди, которые начало застали или помнят смуту, те да, верят, еще дети их. Только из них почти никого не осталось. А новым? Новым нужны зрелища, кровь, жертвоприношения… Богов у нас много. Даже тот столб, что на площади, – Бог. У нас все просто – во что веришь, то и… – старшой засмеялся. – Я, конечно, преувеличил немного. Но на самом деле, смесь гремучая получилась, опасная. С другой стороны, она всех устраивает и всем в ней есть место. Так не везде. У кочевников, например, иначе, они наполовину христиане, а наполовину буддисты. Раньше у них тоже мешанина была…
— Нет сейчас ничего дороже еды, оружия. Люди? Жизнь? Все пустое…
Мы долго беседовали, пили чай и ели рыбу, что подносила нам странная молчаливая рабыня, затем, когда все ушли, а Татьяна и Алекс собрались отдыхать, мы с Михом, которому первым выпало дежурить, вышли на улицу подышать свежим воздухом.
— Знаешь… – Мих посмотрел мне в глаза, – все это очень странно. Все – от имен до названий. Чья‑то злобная шутка, хотя нет, скорее, насмешка.
— Ты прав. Во многом прав… И мне кажется, что Брусь, это моя родная Беларусь, а Иск этот проклятый – это город, откуда я родом, Минск. – Я не знал, что и думать, многого не понял, например, откуда на славянской земле арабские имена…
