Александр Зорич - Клад Стервятника
Поэтому никто — никто в целом свете! — не может предсказать, что же именно таится в кладе Стервятника.
Может быть, там запрятан пресловутый Золотой Шар, способный, как говорят бывалые ходоки Зоны, исполнять любое твое желание. А может — еловая шишка. Знать наверняка о содержимом тайника старого хитреца будет лишь один — тот, кто вытянет счастливый билет и отыщет клад.
Но это знание, ребята, дорого стоит. Очень дорого.
А вот сколько именно — завтра покажет.
В эту минуту мне приятельски подмигнул ПДА. Я активировал экран и прочел свежую мессагу. На проводе был Комбат, и содержание его послания показалось мне в высшей степени странным.
«ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОСТАЛ САМ ЗНАЕШЬ ЧТО, МОЖЕШЬ И НЕ ИСКАТЬ. ТОПАЙ СКОРЕЕ ДОМОЙ. ПОДРОБНОСТИ ПРИ ВСТРЕЧЕ».
Вот не люблю я, когда друзья в тебя не верят. Что значит — можешь не искать? А если я уже нашел все что надо?
Хоть бы поинтересовался, как у меня дела.
Ну, Комбат, ну, друг прекрасный! Я, конечно, понимал, что он не станет распространяться о моих делах на канале ПДА, открытом всем хакерским ветрам. Наш добрый Синоптик вовсе не оттого слывет сказочно богатым Крезом, что свято блюдет тайну приватной переписки своих клиентов. Но настолько не верить в успех моего безнадежного дела — это уж слишком.
Зачем тогда он мне комбез снарядил, спрашивается? Помог с амуницией, советов надавал? Последовательнее надо быть, Володя.
Я отлично понимал, что Комбат не имеет никакого представления о колдометре Гордея и даже не подозревает о его волшебных возможностях. А я в Гордея верил с самого начала. И хоть карту из зыби мы вытащили, похоже, не столько благодаря всяким там техническим ухищрениям типа восстановительной экстраполяции, а просто тупо зацепив край листа соединительным винтом телескопического шеста, — результат налицо! Не мытьем, так катаньем мы все-таки добыли карту. А уж как все это получилось — дело десятое.
Победителей не судят.
Карта Стервятника у меня, и завтра покажет, кто из нас с Комбатом прав.
Только было немного обидно. А еще друг называется!
Ну ладно, сейчас не время для размышлизмов. Пакуемся — и айда домой.
Что я и объявил тотчас напарнику. Несусветная жажда наживы стучала мне в сердце.
— Надеюсь, за эту карту удастся выручить жирный куш, — сообщил я, плотоядно потирая руки.
Это была демонстрация главным образом для Гордея, поскольку ему заранее обещано двадцать пять процентов всей суммы. Небось уже волнуется, когда именно получит причитающуюся ему долю.
— Не боись, Гордей, я знаю в нашем околотке пару- тройку солидных коммерсантов, которые сочтут за честь приобрести столь ценные бумаги на недвижимость.
А ничего сказал, верно? Оптимизм нам сейчас обоим очень даже не помешает. Ну а остальное — дело техники плюс добрая толика удачи.
Но в лице своего напарника я почему-то не разглядел и тени радости. Он просто стоял и тупо смотрел на меня. Как мне сейчас показалось, даже с каким-то сочувствием. Он что, меня жалеет, бафли саталлар тигында?
Меня, владельца уникальной карты сокровищ легендарного Стервятника?
— Ты чего, дружище? Что ли мне не веришь?
— Слушай, Гоша. Дело вовсе не в этом, — замялся Гордей. — А тебя что… сам клад Стервятника уже совсем не интересует?
Я посмотрел на него с сожалением. А потом хотел бы глянуть и на самого себя с тем же чувством, да вот беда — зеркальца в зыби на такой случай не оказалось.
— Почему же? Интересует. Но я очень надеюсь, что заинтересует и других. Потому и несу карту, добрым людям предложить.
— А самому? — тихо сказал очкарик. — Самому попытать счастья не хочется?
Впрочем, какой он очкарик? Это я на его месте очкарик и ботаник, а Гордей — циклоп, славный труженик мозга и супергерой мира.
— Я бы с радостью, — ответил я, потуже затягивая пояс. — Но только моей квалификации для этого предприятия явно недостаточно. Чтобы в Агропроме шуровать, нужен сталкер уровня Комбата, а еще лучше — Тополя. И технически я не потяну.
— А я бы тебе помог, — пробормотал Гордей, похоже, и сам не слишком-то веря собственным словам. — Вдруг там и вправду Золотой Шар?
В тот момент я стоял к нему спиной. А в следующее мгновение, вязкое как слипшаяся лапша, услышал какой-то нештатный звук. Точно кто-то сделал в мою сторону осторожный, маленький шажок.
Я вдруг ясно представил, как Гордей ястребом кидается на меня сзади. Затем как удав душит железным захватом тонких изящных рук. И в конечном итоге завладевает картой.
Ну а потом, естественно, хоронит меня с почестями в какой-нибудь свеженькой зыби. Машет на прощание пузырям, которые я деловито пускаю изо рта, уходя на дно.
Хорошенькое дело!
А потом в зрительном зале торжествующе вспыхивает свет. Ярчайший ослепительный свет в конце туннеля — говорят, он впереди ждет каждого из нас в свой срок.
Финиталя комедия, господа!
А ведь не зря, не зря всезнающая статистика утверждает, что по меньшей мере сорок пять процентов погибших насильственной смертью когда-то были, пусть и шапочно, знакомы с собственными убийцами. И на черта мне сдался этот Гордей, спрашивается? Поистине, чем меньше людей ты знаешь, тем меньше желающих отправить тебя на тот свет!
Я набрал полные легкие воздуху, мысленно досчитал до десяти, на каждый счет ожидая смертельного удара в сердце, медленно обернулся.
И тут же устыдился своих черных мыслей. Прямо не сходя с места!
Мой напарник, отвернувшись и будто специально подставив для удара незащищенную спину, демонтировал свою чудо-установку. Аккуратно, даже нарочито тщательно сматывал разноцветные дрэды проводков нейрошлема. Складывал телескопический шест, который, как на грех, предательски заедало в последней трети его трубчатой конструкции.
Даже оторванную руку бедолаги Слона Гордей зачем-то упаковал в переносной морозильник и сунул его поглубже, на самое дно одной из своих сумок-баулов для аппаратуры.
И все это время он молчал.
Молчал, разумеется, и я.
А что говорить, когда нечего говорить?
В моей голове точно перебросили тумблер генератора «белого шума». Шумит в ушах, что твоя черноморская раковина-рапан. Одна сплошная пустота — и на душе, и в мыслях.
Что говорить, когда нечего говорить?
Помню, как-то мы с «Гов Ном» решили замесить один концептуальный альбомчик. И для записи демо-проекта нам срочно понадобился трек с рабочим шумом людей в зрительном зале перед началом спектакля.
Огребли мы тогда с ним забот по полной. Бились с микрофонами, реверберацией, обработками. Излазили весь интернет в поисках подходящих студийных медиа-файлов…
А потом пришел Жора, прежде работавший звукорежем в Качаловском театре драмы и всего остального. Поставил один микрофон, вывел ручку ревербератора повыше и велел всем, кто сидел в нашей репетиционной комнатушке — играл, пил пиво, просто тусовался, — полторы минуты вразнобой говорить одну и ту же фразу: «Что говорить, когда нечего говорить?»
В итоге вышел отличный шумовой трек, в котором самое взыскательное ухо не смогло бы отличить ни слога членораздельной речи.
Тогда я твердо уяснил: если тебе на самом деле давно уже нечего сказать, но ты все равно болтаешь по инерции — на выходе будет один только «белый шум». И ни грамма смысла.
Поэтому следующие два с половиною часа мы с Гордеем угрюмо молчали, как надутые сычи.
Я помог ему свернуть оставшуюся аппаратуру. Потом мы загрузили всю его технику в вертолет. И он добросил меня воздухом до Периметра.
Получилось очень даже быстро. Хотя и не слишком комфортно в салоне, набитом оборудованием для «полевых исследований» под завязку. Так что всю дорогу, покуда внизу не показались бетонные доты давешнего КПП, я просидел, согнувшись в три погибели и вжав голову в колени.
Зато присутствие во внутреннем кармане комбеза планшета с картой Стервятника заметно скрасило мне все превратности этого молчаливого полета.
Гордей лихо заломил вираж над бетонной площадкой, простреливаемой насквозь двумя крупнокалиберными пулеметами из двух бетонных капониров. И высадил меня за полметра до земли. Даже не коснувшись лыжами твердой опоры.
А потом улетел.
По-английски, не попрощавшись.
«Вот и все», — думалось мне в ту минуту, когда я смотрел вслед улетавшему вертолету.
Зона лежала передо мной, чернея живым дерьмом Болот, среди которых лишь кое-где серели проплешины твердой земли. И вид ее почему-то здорово отрезвил меня, хоть уже вторые сутки в моем пересохшем рту не побывало ни капли спиртного. Выражаясь пафосно, чему всякий выход из Зоны живым и невредимым очень даже способствует — так это проявлению оптики души.
Как там сказано у классиков? Голым я пришел нынче на эту землю. Но зато вернулся оттуда обутым по полной.
