Татьяна Живова - Дети Зоны: альтернативная история
И нашли!
Одно из окон — в задней, не просматривавшейся с улицы стене, было не заперто, а лишь плотно притворено. От него через огород (остался от Ксанкиной воспитательницы — бабы Наты) тянулась прочь от дома узкая полоска чуть примятой травы.
След вёл в Зону и терялся среди окружающих Деревню холмов…
«Маугли»
…Холодно… Мамо, как же холодно…
Ксана ёжится, кутается в одеяло, но ни одно, даже самое толстое и тёплое в мире одеяло не способно согреть, защитить от холода, пронизывающего тебя изнутри…
В доме тепло, даже жарко, но как справиться с поселившемся в груди и не собирающимся никуда исчезать тягостным ощущением бесконечной и безжизненной пустыни, со всех сторон продуваемой ледяными ветрами? Они дуют ровно и неотступно, эти ветры, но чуть зазеваешься — и они обрушиваются на тебя разом, и воют, и хлещут, и бьют — наотмашь, до крови…
И некуда укрыться от этих ветров.
Холодно, как холодно…
Очень хочется спать. Но спать она не может — ведь стоит ей закрыть глаза и хоть немного забыться, как тут же появляются они — те пятеро. И снова она с головой окунается в ужас того дня… и просыпается с пронзительным криком и бешено колотящимся сердцем.
Нельзя спать, нельзя…
По углам комнаты таятся жути. Стоит только погасить свет — как они тут же выползают из своих укрытий и тянут, тянут к ней свои чёрные корявые лапы, чтобы схватить, скрутить, причинить боль…
Поэтому она не гасит свет по ночам. С того самого дня, как отец привёз её из больницы. Недавно он сделал ей сборку из диодов и волчьей лозы, поэтому теперь у неё в комнатке постоянно есть свет — ведь артефакты не выключишь, как лампочку, их свет не задуешь, как пламя свечи. Вроде бы можно не бояться…
Но она всё равно боится. Боится выглянуть в окно, боится выйти из дома. Ведь там — они!
Люди. Мужчины. Их много. Они чем-то похожи на тех пятерых — так же одеты и вооружены. Они ходят в Зону за добычей, а потом сидят вокруг костров, пьют, едят, смеются и балагурят. Их так много за пределами дома, что даже здесь она чувствует их запах. От них пахнет кожей, железом, потом, поношенной, редко стираемой одеждой, куревом и нехитрой походной едой. А от некоторых пахнет кровью.
Запах людей пугает и сводит с ума. Ей душно от него — ведь и отец её пахнет так же. Но открыть окно или выйти на улицу она не решается — боится, что запах тут же усилится. И перебить его никак не могут те букеты цветов, что приносят для неё некоторые из этих людей. Она не видит их, цветы передают через отца, но она чувствует этот запах.
Ксана то мечется по дому, не в силах одолеть этого непонятного удушья, то сидит на своей постели, сгорбившись и зябко кутаясь в одеяло.
Время от времени приходит из лавки отец, проверяя, как она. Он сокрушённо качает головой и гладит её по растрёпанной, потускневшей косе.
— Может, хочешь чего-нибудь, доню?
— Нет, тату…
— Смотри, тут тебе Гурман из рейда куколку принёс! Нравится?
— Да… Спасибо, тату…
Голос её тих и безучастен. И кукла лишь на время зажигает слабый интерес в её глазах.
— Не мне спасибо, доню! Другу твоему! — пытается бодриться Жаба. — Может, сама ему скажешь? Он так хочет увидеть тебя, что аж извёлся весь. И не только он…
— Нет, тату… Я не хочу… Пожалуйста… Не пускай никого…
На глаза Ксаны наворачиваются слёзы.
Она помнит и Гурмана, и Техника, и Хромого, и Репейника, и остальных, кто все эти дни пытался увидеть её, поговорить, утешить. Она знает, что эти люди, хоть и пахнут так же, как те, другие, любят её и беспокоятся о ней. Знает и то, что и она сама любит их. Но сейчас она не хочет их видеть. Вернее — не может. Не может смотреть им в глаза. Почему-то ей… стыдно перед ними. Почему — Ксана не может понять, но чувствует, что это как-то связано с тем, что с ней случилось.
Всякий раз, когда она думает об этом, ледяная волна прокатывается по её телу, выжигая и вымораживая всё, что ещё теплится внутри. Ксана стонет и прячет голову в руки: нет, нет, пожалуйста, хватит, не надо… А после этого долго не может согреться и то кутается в одеяло, то сбрасывает его и начинает метаться — задыхающаяся, мучимая душным запахом людей, которым, кажется, пропиталась вся Деревня.
И те пятеро… Никуда от них не спрячешься! Стоит только опустить веки — как вновь и вновь возникают перед глазами их искажённые похотливой радостью рожи, а на коже начинают мерзко и маслянисто, словно разлитый мазут, гореть следы их рук… И нет, кажется, такой силы, что смогла бы прогнать их из её памяти. Вытравить, как надоедную, измучившую тело и душу, хворь. Человеческая медицина, целебные травы и артефакты Зоны — всё было либо бессильно, либо давало краткое облегчение, после которого всё начиналось заново, с новой силой! Это была только терапия, а нужен был хирург, что вырезал бы из её памяти эту сочащуюся гноем и болью опухоль.
«Хирург?.. Постойте-ка!..»
Ксана замирает посреди комнаты; одеяло, в которое она кутается, сваливается на пол. Но девушка этого не замечает, захваченная внезапно пришедшей мыслью.
Вырезать часть её памяти! Ну конечно!
«Здравствуй, Старший!..»
Ксана смеётся — впервые за всё это время. Она знает, что ей делать и кого искать и просить о помощи!
Только бы он ещё был там и не ушёл за эти дни в какое-нибудь другое место!
* * *Острозуб был в хорошем настроении, сыт и благодушен. Ну а как иначе — если условия для этого складывались самые подходящие? Несколько дней удачной охоты, хорошая драка с соседями (что, как известно всякому снорку, отлично взбадривает аппетит), ровная и сухая погода, никто не заболел, не погиб, не угодил в ловушку…
Одним словом, стая, которую он вот уже несколько лет водил по Зоне, благоденствовала. Острозуб был хорошим вожаком. Это доказывал хотя бы даже тот факт, что он сам был жив, здоров и до сих пор не смещён каким-нибудь очередным чересчур борзым конкурентом. Конкуренты случались, чего уж там, но Острозуб, памятуя уроки бурной молодости, очень хорошо умел ставить их на место!
Стая отдыхала после охотничье-боевых подвигов, разбредясь по поляне. Сам вожак возлежал на привычном месте между корнями пня-выворотня. Это было его законное «тронное» место, на которое не смел посягать никто из стаи.
Подошла Куся, ткнулась лбом в плечо, прилегла рядом. Острозуб покосился на неё, но возражать не стал: подруге вожака разрешалось многое. Сколько раз вражеские самцы из других стай пытались увести или отбить её у него — да только потом сами не знали, как спасти свои шкуры: Куся, как всякая женщина, в гневе была способна на многое и не признавала над собой никаких авторитетов — кроме своего вожака и повелителя. Незадачливым же ухажёрам доставалось от разъярённой снорчихи по полной программе.
Острозуб ценил верность. Поэтому часто смотрел сквозь пальцы на некоторое своевольство подруги.
Куся завозилась, тягуче, с поскуливанием, зевнула и вдруг по-кошачьи извернулась — игриво и томно. Приглашающе посмотрела на вожака. Тот не остался равнодушен к недвусмысленному призыву самки. Поднялся, навис над ней, уверенным жестом собственника положил ей на бедро лапу. Куся в ответ приветливо оскалила зубы и послушно перевернулась на спину. Острозуб жадно подался к ней, с вожделением втягивая дрожащими ноздрями её запах.
И тут вдруг завозился и издал короткий предостерегающий рык стоящий на стрёме Одноухий. Кто-то шёл по лесу, направляясь к поляне.
Как не вовремя!
Острозуб с сожалением и неохотой выпустил из объятий свою подругу, которую уже успел было прижать к земле, Та недовольно заворчала, попыталась удержать его и тут же получила от вожака ощутимый шлепок: мол, знай своё место, женщина!
Рыкнув для порядка на самку, Острозуб приблизился к дозорному и обменялся с ним серией фырканий и протяжных, похожих на стоны, звуков. Принюхался… А потом расслабленно опустился на траву.
Детёныш. К ним направлялась Детёныш.
* * *На поиски дочери Жаба отрядил тех, кого Ксана хорошо знала и кому доверяла.
Вообще-то искать её едва не подорвалась вся Деревня, но тут вольных ждал облом.
— Мне не жалко награды за возвращение моей девочки — сказал Панас, прозорливо угадав мотивы некоторых желающих выйти в поиск. — Но сами подумайте: она сейчас, судя по всем признакам, в лютом неадеквате. И если вдруг увидит перед собой чью-нибудь незнакомую ей рожу… Она ж тогда вообще забьётся в самую глухомань, и мы её больше не увидим. Поэтому я хочу, чтобы искать её пошли только те, кого она хорошо знает. И кому верит. Без вариантов!
В итоге в поиск вышли: троица Палача, Техник, Рассол и Гурман. Договорившись о постоянной связи, они разделились там, где след беглянки исчезал в холмах преддверья Зоны, и каждый направился в свою сторону. С момента побега Ксаны прошло не так уж и много времени, так что сталкеры уповали на то, что уйти далеко она ещё не могла. Или — в самом лучшем случае — схоронилась и затаилась где-нибудь неподалёку.
